Улдис Земзарис
МИМОЛЕТНОЕ ВИДЕНЬЕ
Глубоко признателен всем и каждому, кто вспомнил о моем …летии.
Трафарет газетного объявления
— Алло! Есть тут люди добрые? — постучав, я приоткрыл дверь застекленной зимней веранды и глянул в щелку.
— Самые наидобрейшие! — откликнулся кто-то хриплым козлетоном, и я увидел, как из-за праздничного стола вяло поднялся мужчина и с рюмкой в руке направился к двери.
— Милости просим!
— Простите, но я случайно, я совершенно чужой.
— Я тоже чужой, весь мир чужой! — человек с рюмкой театральным жестом распахнул дверь настежь и низко поклонился:
— Арнольд!
— Роберт! — Мы пожали друг другу руки и я был крайне благодарен, что меня впустили погреться.
В странном помещении росли крупные комнатные цветы, а в углу с треском гудел камин. За низким кофейным столиком небольшая компания попивала дымящуюся черную жидкость, но и на столе, и в углах комнаты стояли, как свечи, длинногорлые бутылки.
Взгляды всех сидящих обратились ко мне.
— У меня испортилась машина, — пояснил я.
— Ой, как хорошо! — обрадовались все.
— От вас можно позвонить?
— Только самому богу, телефона нет. И лифта нет, и ватер-клозета тоже нет.
— Но, пожалуйста, вы садитесь и забудьте все печали. Чашку кофе позволите вам предложить?
— С превеликим удовольствием! — настраиваясь на их лад, я погрузился в плетеное, хрустящее дачное кресло.
— Эта душечка рядом с вами — Классик, — представили мне соседку, юную девушку.
— Очень приятно! Роберт.
— А в почетном кресле сидит маэстро! Честь и хвала!
Во главе стола дремал седовласый старик, опершись на руку, и когда молодой человек с рыжей бородкой под гранда бесцеремонно хлопнул его ладонью по плечу и встряхнул, открылись два тускло-голубых, недоумевающих глаза.
— Brindo a su salud! [1] — воскликнул другой, тоже высокий и бородатый, молодой человек, подняв над головой рюмку, и к нему присоединились остальные.
— Gracias, senjores! [2] — улыбаясь, с готовностью чокнулся со всеми старик.
— Еще один гость, маэстро! — Гранд-бородка указал на меня.
— Спасибо! — сидя поклонился юбиляр,
— Мерседес у гостя испустил дух…
— Как вы меня нашли?
— Его бог послал по телефону…
Я только развел руками.
— Мы уже со вчерашнего дня празднуем. Это мой приемный сын, он мне как родной, а та — его невеста. Справа Астрида, слева…
— У вас великолепные цветы, — сказал я для приличия.
— Ну, так выпьем! — На этом наш разговор иссяк.
Настроение общества вернулось в ту колею, из которой, очевидно, выбило мое появление.
— И он, значит, на тебе женится?
— Он видный парень.
— А чем плоха Астрида?
— Да здравствует свободная цыганская любовь и цыганские свадьбы!
— Это ваш вопрос обсуждается? — наклонился я к своей соседке и внезапно обнаружил, что она необычайно хороша собой.
— Пока еще нет.
— У вас выразительный профиль, вас можно снимать. Я кинорежиссер.
Она живо обернулась ко мне, и в ее темных, серо-голубых глазах были удивление и вопрос.
— Вы бы видели Лолиту, мою подругу, она скоро придет. Вот кого надо снимать в кино, она королева красоты в Слампе, все от нес без ума. Вы тоже потеряете голову.
— И что же в этом хорошего? — оборонялся я. — Да и на вашем месте я не взял бы в подруги красавицу. Самое лучшее — выходите за убеленного сединами. Никто идеальней не оттеняет даму. От молодых отбоя не будет, они вас постараются отнять у старого хрыча. При молодом муже все будут побаиваться: у мужчин свои комплексы.
— Слышите? — восторженно воскликнула моя собеседница. — За старика, только за старика! Вот и режиссер тоже говорит.
— Совершенно верно, — добавил я. — Даме придают блеск такие, как Пикассо, Феллини, Чарли Чаплин — они могут озолотить и сразу сойти в могилу.
— Тьфу! — изображали возмущение молодые бородачи.
— А я обожаю нашего маэстро! — пронзительно вскрикнула именуемая Астридой, вскочила со своего кресла, бросилась к юбиляру и, прижав его голову к своей полной груди, поцеловала в лысую макушку.
— Ура! Да здравствует маэстро! — вскричали все хором. Опять налили и опять чокнулись.
— А вам, простите, можно налить? — спросил меня приемный сын с рыжей бородкой, все время изображавший главнокомандующего.
— Почему ж нельзя?
— У вас машина…
— А-а, у меня там шофер.
Я почувствовал, что моя соседка по столу насторожилась.
— Поистине да здравствует случайность, которая занесла меня к вам! Вы актер? — деловито поглядел я на парня, все еще стоявшего возле меня с бутылкой в руке.
— О, Арнольд! Он умеет все. — Оказывается, наш разговор слушала через стол некая пожилая, пышнотелая дама. — Арнольдик от рождения гений. — Обняв парня за пояс, она привлекла его к себе, как маленького.
— Он у нас играл в нашей пьесе Жигура «Под вечер» милиционера, — пояснила мне соседка.
— За ваши успехи! — на сей раз провозгласил тост я, все больше осваиваясь.
— Если желаете позвонить, Классик проводит вас к соседям, покажет, где телефон, — посоветовал мне один из гостей.
— В самом деле — если бы я осмелился попросить…
— Да, я пойду с вами! — сказала моя красавица, вставая с мальчишеской легкостью.
— Как вас все-таки зовут? Я, наверно, не так расслышал, — спросил я, когда мы вышли и зашагали по свежему, еще не заслеженному снегу.
— Вообще я Катрина, по здесь меня все зовут еще детским прозвищем. Я очень любила скакать в классики.
— И вы это терпите?
— Наоборот — это же очень мило. Телефон в том доме.
— Нет, давайте прогуляемся немножко, пройдемся к дороге, посмотрим, что шофер успел сделать.
— Вон по тем холмам мы обычно катаемся на лыжах. За лесом озеро, там мы летом купаемся. Маэстро пишет, а мы загораем.
— Если ваш юбиляр живописец, у него поистине нет недостатка в красивых моделях.
— Нет, он пишет только пейзажи.
— Жаль, я бы писал только вас. Вы загораете вместе с парнями?
— Нет, они все дураки. Только и умеют, что напиться, а потом ищут, с кем бы переспать. И на мотоциклах гоняют, как ошалелые, пока не загремят в больницу.
— Ну да. Мальчики развиваются медленнее, это закономерно. Настоящими мужчинами становятся лет в тридцать — сорок, а дамы в эти годы уже считаются пожилыми. Женщина расцветает к восемнадцати, двадцати.
— Это ваша машина?
— Нет, грузовик какой-то. Своей не вижу, возможно, шофер уехал меня искать.
— Что же вы теперь будете делать?
— Ничего абсолютно. Я счастлив, — сказал я и очень крепко взял Катрину под руку.
Солнечный зимний день легким морозцем пощипывал щеки. Я поглядывал то на далекие заснеженные поля, то на свою юную, прекрасную проводницу. Лицо Катрины