Михаил Зенкевич
На стрежень
Повесть
I
Конка, запряженная двумя опоенными клячами, дребежжа колокольчиком, тащилась так медленно и так долго ожидала на разъездах встречную, что Коля начал беспокоиться: не опоздал ли. На башенных вокзальных часах до отхода поезда осталось двадцать минут. В зале I и II класса, куда пропускает чистую публику сереброгалунный, такой же, как в гимназии, только подородней и повеличественней швейцар, — Карлушки не видно. Наверное, уже сел в вагон. На всякий случай Коля заглянул в базарную толкучку третьего и в проходе между лежавшими на замызганном, как в уборной, полу мешками и бабами с грудными младенцами увидел Карлушку. Он стоял с высоким студентом и двумя курсистками.
— Я думал, что ты не приедешь. Знакомься… Это две сестры, две Розы. Роза Черная и Роза Красная. Степан, а это тот парнишка, про которого я тебе говорил…
Кудрявая стриженая брюнетка с резкими, как от грима, чертами, похожая на оперного демона, задорно засмеялась, смутив Колю:
— Ой, какой вы еще юнец! Ничего, мы вас обработаем.
— Роза, зачем ты так? — остановила ее сестра (неужели они, правда, сестры?), некрасивая, вся в веснушках, с красно-рыжими (как Дурасов) волосами.
Долговязый студент (в зале разве один только жандарм у кассы подойдет ему по росту!) с длинными, светлыми, точно вымытыми перекисью, волосами, рассыпающимися из-под лодочкой смятой выцветшей фуражки, ссутулясь, нагнулся и крепко, как взрослому, пожал Коле руку, сказав только одно слово:
— Балмашев.
Рядом с порывистым Карлушкой Балмашев кажется флегматичным. Он молчаливо стоит, запустив правую руку в карман черной шинели, точно придерживая что-то, а левой рассеянно пощипывает тощий золотистый кустарник на подбородке. И светло-голубые глаза его не вскидываются броско, как у Карлушки, а смотрят упорно-спокойно из-под пепельных ресниц. Но Коля почему-то смущается от этого простого взгляда еще больше, чем от смеха Черной Розы, и не знает, о чем разговаривать, и рад, что носильщик принес билет с плацкартой и что Карлушка, расплатившись с ним, сам подхватил свой багаж и двинулся к выходу.
Черная Роза протиснулась в вагон вслед за Карлушкой посмотреть, как он там устроился, и через несколько минут спрыгнула с подножки прямо на Балмашева, ухватив его за рукав. Следом за ней в распахнутой шинели, как будто ему вдруг стало жарко на морозе, вылез и Карлушка.
— Не дури, Роза! — остановила ее сестра. — Когда же вас ждать, Карл?
— К Пасхе, не раньше.
— Ой, как долго! — шутливо ужаснулась Черная Роза. — Я не вынесу такой долгой разлуки! Это не в моем характере.
— Вряд ли ты засидишься в Киеве, — сказал Балмашев. — После такой заварухи университет, наверное, закроют. Чего доброго еще попадешь в солдаты. Теперь всего можно ждать.
— Там увидим, что будет.
И, подхватив под руку Черную Розу, Карлушка повел ее смотреть паровоз.
Наконец ударил третий звонок. Карлушка, распрощавшись со всеми и обнявшись с Балмашевым, вскочил на подножку и, держась за поручни, замахал фуражкой, крикнул старающейся поспеть за тронувшимся поездом Черной Розе:
— Смотрите же, Роза…
Конец фразы, оборвавшись, упал под колеса. Балмашев замахал высоко вскинутой фуражкой и потом с трудом нахлобучил ее на рассыпавшиеся от ветра волосы.
По выходе из вокзала Коля поспешил распрощаться со своими новыми знакомыми.
— Где вы живете? — спросил Балмашев. — Я зайду к вам на днях. Не надо записывать, я и так запомню…
— Степан, приведите его к нам как-нибудь вечером, — предложила Красная Роза.
— В самом деле приведите! — горячо подхватила Черная Роза. — Вы ведь придете к нам? Непременно приходите…
— Приду, — буркнул, влезая в конку, Коля, польщенный приглашением, но втайне сомневаясь в его искренности: верно, хотят загладить сорвавшуюся невольно обидную для него кличку «юнец».
Прошло более недели. Балмашев не приходил. Наверное, забыл адрес, решил Коля, которому надоело высиживать вечера дома в напрасном ожидании.
Но Балмашев зашел неожиданно часов в десять утра в праздник, когда хозяйка была у обедни. Коля сам открыл дверь и провел гостя к себе.
— Славная у вас комнатушка, — одобрил Балмашев. — И окошко в сад, а оттуда через забор на другой двор. Жаль только, что ход не отдельный.
Он бросил фуражку на стол и, взяв Колину гребенку, стал расчесывать рассыпавшиеся волосы перед стенным зеркалом, где оснеженный край соседней кровли отражался серебряным гробом, покрытым синим воздухом. Роговой гребень потрескивал невидимыми электрическими искрами.
— Я принес вам кое-что почитать, — вынул Балмашев из кармана шинели какую-то смятую тетрадку. — Только не засыпьтесь. Это нелегальная литература. Будьте осторожней с ней. Можете дать почитать своим товарищам, самым надежным, которые не выдадут. Я к вам зайду через недельку.
В полутемной, пропахшей нужником передней перед тем, как пролезть в обитую войлоком дверь, Балмашев обернулся и сказал неожиданно:
— Зайдем как-нибудь вместе в гости к девчатам. У них весело. Сыграем на гитаре, споем.
Коля был разочарован. Он думал, что Балмашев, как Васильев, обстоятельно побеседует с ним, проверит его знания. А вместо этого он запросто занес ему нелегальную литературу, как какую-нибудь обычную книгу для чтения!
Измятая тетрадка, вроде общей, только без клеенки, со слипшимися глянцевитыми страницами, исписанными печатными от руки лиловыми буквами, такими же, как на листовках комитета сношений. Вместо заголовка стоит: «Отчего студенты бунтуют?», но фамилии автора нет ни в начале, ни в конце. Коля два раза подряд, боясь пропустить хоть слово, перечел тетрадку. В комнате одному не сиделось, тянуло пойти и передать другим то, что он только что узнал сам. Спрятав тетрадку в верхний карман куртки, Коля вышел на улицу. Ему вдруг стало (как после встречи с ней) радостно и чуточку жутко: словно что-то огнеопасное, взрывчатое запрятано на груди у сердца. Вот-вот само возгорится и разорвется от неосторожного движения.
Проходя мимо щеголеватого околоточного на углу Немецкой, Коля злорадно усмехнулся. Вот бы всполошился, если бы узнал, что у него в кармане! Засвистел бы в болтающийся аксельбантом свисток, переливчатым горохом призывая на помощь постовых городовых, и, вырвав револьвер из кобуры, кинулся бы в погоню за ним. А он, не оборачиваясь на тревожные свистки и предостерегающий выстрел вверх, нырнул бы в густую толпу гуляющих и, шмыгнув в знакомый проходной двор, одурачив преследователей, вышел бы как ни в чем не бывало на площадь к театру!
II
Под строгим секретом Коля дал брошюру Загрубскому, а потом одному знакомому по кружку Ильина семикласснику. Балмашев зашел еще раз, но и второй его приход был так же мимолетен, как первый. Он не стал разговаривать с Колей о прочитанном, а просто взял брошюру и дал вместо нее другую, печатную, потолще. Это был роман Степняка-Кравчинского «Андрей Кожухов». Коля начал читать его тут же после ухода Балмашева и не смог оторваться, пока не дочел до конца — часа в два ночи. И еще с полчаса в волнении прошагал по комнате, не скоро заснул и спал плохо: в сумбурных кошмарных снах ему мерещилось, что он участвует в каком-то террористическом заговоре.
Вскоре затем вернулся из Киева Карлушка. Возвращаясь из гимназии, с ранцем за плечом, Коля вдруг услышал из пролетевших мимо саней знакомый голос.
— Эй, Альтовский!
Хлопнув по плечу кучера, Карлушка остановил лошадь и, отстегнув отороченную мехом синюю суконную полость, отрезал коротко вместо разговора:
— Садись… Едем.
— Куда? — спросил Коля, после того как влез в сани.
— Ко мне в Покровск. Заедем только за Степкой Балмашевым.
— Но мне надо сначала зайти домой.
— Зачем?
— Пообедать… Оставить ранец с книгами.
— Ерунда. Закусим у меня. Ранец брось в ноги, под козлы.
Кучер, бритый немец-колонист, старается вести вороную крупную лошадь под рысака и разгоняет ее как на катании на Масленицу. Сани катятся вниз по Вольской мимо губернаторского особняка и сворачивают на плац-парад. На углу у деревянного домишки Карлушка вылез из саней и скрылся в калитку. Через несколько минут он вышел вместе с Балмашевым.
— А, и вы с нами? — немного как будто удивился Балмашев, увидев Колю.
В легких санках троим тесно, и Коле пришлось сесть на колени к Карлушке. Тот что-то оживленно рассказывает про Киев, но Балмашев больше отмалчивается. На крутом взвозе лошадь скользя оседает на задние ноги, потом с половины, убегая от подсекающих саней, размашистой рысью кидается вниз. Оборванный мальчишка попробовал было прицепиться сзади, но не удержался и, упустив укатившуюся ледянку, полетел под откос. Балмашев, обернувшись, погрозил ему шутливо пальцем.
Ровная издали дорога через Волгу горбылится ухабами, и сани ныряют, как лодка на волнах от парохода.