Люди по эту сторону
Расселл Д. Джонс
Дизайнер обложки Сайрин
© Расселл Д. Джонс, 2017
© Сайрин, дизайн обложки, 2017
ISBN 978-5-4485-0775-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Советами, консультациями и вычиткой помогали: Владимир «Роттен Кепкен» Серебровский, Надежда Нов, Марина «Марина Мартова» Фридман, Наталья Дронова, Ася Михеева, Марина Аницкая, zlatoglazka, Катерина Степанова, Анна «dance-in-round» Ломтева, grammar-kommie, Анастасия Шакирова, Александр хартофилакс, Полина Уткина, fire-in-silence, Константин Гущин, Александр mindfactor и Татьяна Вуйковская – бесконечное спасибо им всем!
И спасибо Sairin за обложку и карту!
Посвящается Айре Р. и другим мудрым, талантливым и смелым женщинам, которые изменили мою жизнь.
Стена/время/имя
Я всегда жила у Стены. И моя мама, и бабушка. И родители моих друзей. И ветхие старухи со стариками, которые ранним утром выползают на площадь делать тайчи… Кроме тех, кто к нам переехал. Но и там, в других местах, за горизонтом и дальше, знали: Стена была всегда. Читали про неё в книгах. Слышали от тех людей, которые бывали у нас. Странники, торговки, бродячие лекари и переписчицы – даже если они просто проходили через нас, они заворачивали посмотреть на Стену и прикоснуться к ней.
Стена была всегда, и все знают о ней.
Самое главное: здесь жила бабка моей прабабки. Я сама видела – на Стене, если идти от нашего дома, на уровне глаз. Бабка моей прабабки оставила там свою подпись. Её звали Алана Шаддат. Большие разлапистые буквы, словно следы. А над ними – имя её матери. И значок «родила», похожий на бутон или сложенные ладони. Такой значок используют в хрониках, татуировках и подписях. Особенно на Стене.
Каждый может написать на Стене своё имя, или другие слова, или что-нибудь нарисовать. Можно использовать краски, а можно – цветную глину. Конечно, человеческая глина тоже годится. Детишки так балуются. Мы с друзьями покупаем краску в Сухих Ветряках и мастерим кисти из меха и палочек. И конечно, изучаем Стену, чтобы выбрать лучшее время.
Раз в неделю или две по Стене проходят судороги, она делается горячей и сразу же резко холодеет, а ещё из неё начинает сочиться едкая дрянь. Но это не из-за нашей мазни, разумеется, хотя рисунки пропадают первыми. Ссохшаяся глина отваливается по кусочку, краска покрывается трещинами. Рисуй хоть по чистой поверхности – рано или поздно, вибрация, перепады температуры и дожди разрушат всё.
Но чистой Стена бывает недолго. Там всегда-то кто-то живёт – лишайники, древесные грибы, жуки и улитки. На Стену падает солнце, и она нагревается, а всякая жизнь любит тепло. Если бы не чистки, уже через месяц Стену скрывала бы толстенная корка… Но Стена постоянно отряхивает свою шкуру – как корова, которая избавляется от слепней. Наши рисунки исчезают вместе со всем, что налипло. И становятся видны знаки, оставленные нашими предками.
В школе говорят, что это послания. Для нас. Из прошлого – в будущее. Глупость, конечно. Разве важно, кто будет потом? Пишут для себя. И наперекор Стене. Если она не может залечить свою шкуру, то как будто побеждаешь её…
Такую вечную подпись сделать непросто. Во-первых, ни краска, ни кисть тут не помогут. Нужен трафарет. И не простой – металл для него находят редко. Приходится заказывать мастерам, которые живут у Мёртвых Ям. И ждать, когда они отыщут нужное.
Но мало найти железку – надо ещё вырезать её правильным образом. Значит, идти в кузню, а там дерут втридорога!
Во-вторых, нужна формула. Составов, которые способны подъесть Стену, несколько видов – зависит от доступности ингредиентов. В принципе, всё можно купить или обменять… Кроме самих формул. Потому что хранят их мудрицы из деревенского совета, и они никогда не расскажут, если у тебя нет детей. Должен быть хотя бы один. А лучше три. Родишь троих – и нет проблем.
Поэтому на Стене не было и не будет мужских имён. Только женщины, и то не всякие. И не формуле дело. Бездетным просто не добыть нужного и не подкараулить Стену, чтобы выбрать момент для прижига. А после третьего ребёнка времени хватит на всё! Никто не назначит тебя на общественные работы, не пошлёт с поручением к соседям, не поставит никого заменять. Даже на деликатесы или украшения не надо зарабатывать – приходишь в торговый шатёр и выбираешь, что нравится, а деревня оплачивает.
Но главное – свобода. Кроме вечной подписи у бабки моей прабабки столько всего было! Она ходила искать край Стены – исчезла на пять лет, её уж и не ждали. Видела Закатное море. Поднималась на Белую Гору, которая торчит на юго-западе и мигает по ночам. Она родила четверых, и трое были девочками. Всякий раз, когда я вижу женщину, у которой на шее три вертикальные полосы и один треугольник, я вспоминаю про Алану Шаддат.
Однажды я тоже сделаю трафарет, вызнаю формулу, приготовлю губку и вязкую глину, и в одну из тёмных безлунных ночей прилеплю многослойную «подушку» к гладкой тёплой поверхности. Стена не сразу ощутит жжение. Когда она примется стряхивать глиняный ком, кислота уже навечно запечатлеет моё имя и имя моей мамы. А сверху я повторю «Алана Шаддат» и поставлю пять бутонов, чтобы никто не сомневался, кто из нас двоих жил раньше, а кого назвали в честь великой прапрапрабабушки.
Я всегда жила у Стены. И Стена всегда будет здесь.
Карта известной части мира.
Принадлежности для письма
После обеда должен был прийти старший сын Брунги, и управиться с ним следовало до сумерек… Ру предупреждала об этом трижды! Безрезультатно: Сальва кивала с понимающим видом, однако оставалась сидеть. Наливала себе ещё чаю. Аккуратно отрезала кусочек пирога, обсыпанного орешками. Сосредоточенно жевала, стараясь не потерять вставную челюсть. Проглотив, собирала крошки подушечкой пальца… И в очередной раз заводила свою любимую песню «зачем отпускать – вдруг с ним что-нибудь случится?»
Когда она сама была молодой, это звучало как «зачем идти всем – я дома подожду».
Никто и ни за что не мог выманить её за ограду! Про соседнюю деревню и речи не шло… Это стало темой шуток среди друзей-ровесников. Сальва смеялась громче всех. И продолжала домоседствовать.
С годами поводов не выходить за ворота становилось всё больше. Помогать младшей сестре. Поддерживать престарелую маму. Дочери и племянницы подросли – их тоже не бросишь. Когда кровельщик Шамф сломал обе ноги, кто-то должен был ухаживать за ним. А кто справится лучше? Только заботливая Сальва, уютная Сальва, домовитая Сальва, Сальва, которая печёт самые вкусные пироги и лучше любого знает, какие опасности поджидают в дороге!
Всегда она была такой. И теперь, когда из того круга друзей не осталось никого, кроме них двоих, знакомые причитания совсем не раздражали старейшину Ру. Скорее, успокаивали. Она уже успела переговорить с будущим путешественником и убедиться, что он подготовлен и обо всём осведомлён. И мысленно отмечала пункт за пунктом. «Ничего не забыла? Ничего».
Перечислив все болезни, от мозолей до простуды и от переломов до отравлений, всех ядовитых пауков, ос и ползучих гадов, все случаи нападения бешеных обезьян за последние триста лет наблюдений, покончив с погодными стихиями и ударами молний, Сальва начала повторяться и терять мысль. Даже самый свирепый ливень однажды утихает! А поскольку никто не возражал, не получалось и поспорить.
– Пора мне, чего рассиживать, – пробормотала она, надеясь на ответ, зацепку, повод задержаться.
Старейшина доброжелательно улыбнулась. И Сальва поставила на поднос давно опустевшую чашку.
– Не буду вам мешать!
Ру не прекращала улыбаться. Молча.
Посопев, Сальва осторожно встала с топчана, прошаркала до ступенек. Осторожно спустилась с веранды, крепко держась за перила, и направилась к своему дому.
Шла Сальва не спеша, с достоинством, задрав маленький упрямый подбородок. Широкие поля шляпы бросали тень ей под ноги. На каждом шагу тихонько тренькали бусины ожерелий, браслеты и серьги. Им вторили стеклянные подвески на широком ярко-синем поясе.
Идти было недалеко – на другую сторону площади. Сальва аккуратно обходила подсыхающие лужицы. Перед подозрительными участками, где могла быть скользкая грязь, медлила, пробовала ногой. Мостки уже убрали – сезон дождей близился к завершению, и солнечных деньков становилось всё больше. Но упасть можно и в такую погоду!
После обеда на площади было малолюдно, и за Сальмой следили все, кто оказался поблизости – школьницы, возвращающиеся из библиотеки, дорожный смотритель, зашедший за припасами, помощник поварихи с приятелями. Стоило попросить… «Но разве она признает, что уже не может сама?»