Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа
Роман. Том I
Вячеслав Борисович Репин
© Вячеслав Борисович Репин, 2017
ISBN 978-5-4485-1196-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
paris 1992—1998
ТОМ I
От автора
Прологом предлагаемого читателю жизнеописания послужил эпизод из семейной жизни, свидетелем которого автору этих строк довелось стать годы тому назад…
В сентябре девяносто третьего года, когда я еще жил в Париже, мне пришлось поехать на поезде в Роттердам по поручению знакомой. Мари Брэйзиер, француженка русских кровей, с которой я поддерживал полусемейные, полулитературные отношения, обратилась ко мне с просьбой: не могу ли съездить в Голландию за ее великовозрастными детьми, с которыми там произошла неприятность? Брат и сестра, давно не маленькие дети, поехали в Голландию на машине, но на обратном пути застряли в Роттердаме, не могли продолжать путешествие своим ходом. Сама Мари жила на юге Франции – до Роттердама путь не близкий…
Детей Мари я знал еще школьниками, в те времена, когда семейство было дружным, сплоченным. Они жили тогда в Тулоне, и даже представить себе было бы трудно, что столь теплое семейное гнездо однажды может превратиться в его полный антипод – в обычную разрозненную семью. До развода с мужем Мари держала за правило устраивать по воскресеньям домашние застолья. Бывая у них в гостях, я дружил с детьми, иногда чем-нибудь помогал им в Париже, водил в кино, по музеям. С годами привязанность ослабла. Дети покинули отчий дом. Луиза, дочь М. Брэйзиер, поступила учиться на дизайнерский факультет, жила в Париже самостоятельно. Брат Луизы Николя – он был старше сестры на три года – из-под родительской опеки выбился как-то слишком не во время. И теперь всё больше прохлаждался: разъезжал по заграницам, обещал превратиться в настоящего вертопраха. Родителям Николя доставлял одни заботы.
Как раз накануне описываемых событий юный Брэйзиер вернулся из поездки в США, где провел с перерывами три года. Не успев отоспаться от ночного рейса, он надоумил сестру поехать вместе с ним в Голландию. Мать только что купила новую машину, и Николя предложил «гольф» обкатать, а заодно планировал навестить в Амстердаме друзей и просто подышать свежим воздухом. На родине, во Франции, дышалось – понятное дело – не так, как на мировых просторах. Не успел блудный сын вернуться домой, как новые приключения уже манили его в туманные дели…
Вдоль и поперек исколесив Нидерланды, брат и сестра остановились на ночлег в Роттердаме. С утра пораньше они планировали продолжить путь, уже без остановок, до Парижа. Вечером в Роттердаме и произошло ЧП. Какая нелегкая понесла обоих на экскурсию, на теплоходе, они и сами не могли позднее объяснить. Но когда плавание закончилось, и теплоход причалил, Николя, спускаясь на берег, оступился и подвернул стопу. Травма оказалась пустяковая, в ближайшем травмпункте выявили легкое растяжение, но вести машину Николя не мог.
Сестра, как выяснилось, тоже не могла сесть за руль, хотя давно водила машину. Мать не могла отправиться в дорогу из-за срочной письменной работы, которую взяла на свою голову. Сдать работу она должна была в сроки любой ценой. К тому же ехать пришлось бы через всю Европу, расстояние получалось в тысячу километров.
Мари Брэйзиер объясняла мне всё это по телефону. Детей она просила избавиться от машины, настаивала на том, чтобы они оставили «гольф» на автостоянке, например в аэропорту, и прямиком ехали домой – самолетом или поездом, как получится. Не жить же им по гостиницам. Но проблемы горе-путешественников этим не ограничивались.
Уже позднее всплыли и другие обстоятельства. Поездка юных Брэйзиеров в Голландию, а именно в Лейден, небольшой университетский город, расположенный к северу от Гааги, оказалась прикрытием. Цель преследовалась куда более прозаическая. Луизу постигли трудности «по женской части». И отсюда начиналась уже целая «история с географией», как распинался позднее брат.
Во время рядовой консультации у парижского аллерголога вдруг выяснилось, что Луиза в положении. Почему беременность выявил аллерголог, Николя объяснить не мог. Что делать и как выходить из «положения», никто будто бы ума не мог приложить. Когда же Луиза решила наконец что-то предпринимать, срок беременности перевалил за «критическую» черту. Плод она носила уже больше трех месяцев.
О сохранении ребенка не могло быть якобы и речи. В ближайшее время Луиза собиралась выходить замуж, и, как выяснялось, вовсе не за виновника своих злоключений. Но главная сложность заключалась теперь в другом: искусственная «приостановка» беременности на столь поздней стадии во Франции запрещена законом, если к этому нет каких-то особых медицинских показаний. Те же законодательные ограничения существуют почти во всей Западной Европе. Менее беспощадной десница закона оказалась, как всегда, в протестантской Голландии.
Туда Луизу и направил один из парижских центров планирования семьи, в который она обратилась за помощью. После дополнительных собеседований и обследования ей предложили отправиться в Лейден, в одно из дочерних медучреждений, чтобы сделать там аборт…
В конечном счете всё обошлось легким испугом. Частная клиника, облюбовавшая под свои нужды особняк в центре Лейдена, едва ли походила на логово маркиза де Сада. Заведение скорее напоминало дом отдыха. Прискорбные услуги здесь оказывали всего за полторы тысячи французских франков того времени. Дело давно поставили на поток. Обслуживание предлагалось в основном амбулаторное. И даже плату можно было внести в иностранной валюте, клиентам не приходилось терять время на лишние формальности. Поголовное большинство пациенток уже после обеда выписывали…
Оказавшись на улице, Луиза чувствовала себя «не хуже, чем после удаления зуба мудрости», – она клялась в этом брату. Но в действительности ей хотелось «разорвать себя на куски, а заодно и весь мир…» – так она объясняла свое внутреннее состояние позднее.
Чуткий брат решил помочь сестре развеяться. По дороге домой Николя предложил немного «проветриться»…
В середине сентября Париж только-только начинал приходить в себя от благополучной дремоты отпускного межсезонья. Бросать дела, которых за лето накопилось так много, что я не знал, с какого конца за них браться, тащиться поездом невесть куда, чтобы потратить день непонятно на что… – путешествие было ни к селу ни к городу. Но отказать Мари я не мог, она редко о чем-нибудь просила с такой настойчивостью. Великое дело – доехать до Роттердама, сесть за руль автомобиля и вместе с шалопаями Брэйзиерами пригнать машину в Париж, не сворачивая с трассы…
На платформе было людно. Наблюдая за вокзальной суетой и почему-то припоминая первые строки из «Воспитания чувств» Флобера, где описываются приготовления корабля к отплытию, я едва успел присмотреть себе место в пустом конце вагона, как впереди, в группе отъезжающих, которая заполнила тамбур перед самым отправлением, мой взгляд остановился на профиле мужчины средних лет. В следующий миг я так и обмер. Грэмм?!
Невероятно, но факт. Крепыш средних лет в костюме и в очках, пытавшийся пристроить дорожную сумку на верхней багажной полке, – это был не кто иной, как Эруан Грэмм, мой давний приятель с московских времен.
Я выбрался в проход, подошел к нему. Грэмм смерил меня невидящим взглядом и в следующий миг, издав грудью булькающий звук, зашлепал губами. Он был ошарашен – é-pous-tou-flé. Пришелец из прошлого от изумления выговаривал слова силлабами.
Десять лет, никак не меньше, минуло с тех пор, как Грэмм, рядовой сотрудник французского посольства, заочно продолжавший учиться на юриста, успешно отработал в Москве свой законный срок «альтернативной» службы, освобождавший его от призыва в армию, и отбыл домой во Францию. С тех пор мы так ни разу и не виделись…
Но даже придя в себя, Грэмм продолжал удивляться всему на свете. Моему «возмужанию», моему французскому выговору, будто бы «сногсшибательному», что было большим преувеличением. Его удивлял даже мой рост, которым я особенно не отличался, да и не может взрослый человек измениться в росте ни с того ни с сего.
Мы громко разговаривали, привлекали к себе внимание. Я предложил выйти в тамбур. Особого багажа у нас не было, и большого труда не составило добраться до вагона-ресторана. А уже оттуда, молча выцедив по чашке кофе – Грэмм попросил кофе со сливками, а я обыкновенный эспрессо, – мы перешли в вагон первого класса. Здесь было безлюдно, контролеры уже прошли, и мы больше никому не досаждали своей болтовней.
Грэмм ехал в командировку. Ему предстояло сойти с поезда на небольшой станции после Лилля, перед бельгийской границей. В нашем распоряжении было почти два часа…