Александр Самбрус
Жара
Роман-феерия
Предисловие
Эту странную историю мне рассказала бабушка, а ей, в свою очередь, рассказала ее мама, а маме, ну, то есть прабабушке, на бальнеологическом курорте об этом удивительном случае поведала какая-то сумасбродная дама, жена нотариуса. Так что ничего удивительного нет в том, насколько этот рассказ получился запутанным, несвязным и, в некотором роде, как справедливо утверждают некоторые, даже и бестолковым.
Одним словом, события разворачиваются в тридцатых годах XX века в каком-то южноевропейском приграничном городе. В каком – не уточняется, все потому, что эта дама, жена нотариуса, была несколько невротического склада и, вероятно, из-за этого никак не могла вспомнить названия города – у нее все названия спутались в голове, и с возрастом это несчастье только усугублялось, что уж тут поделаешь? У нее даже не было полной уверенности в том, что это был южноевропейский город, временами ей казалось, что это вполне мог быть и центральноевропейский, но уж точно не Вена. Потому что Вена, во-первых, достаточно велика и спутать ее с каким-то другим городом было бы сложно. И потом, если бы это была Вена, то она посещала бы оперу, причем регулярно, а в этом городе, где действие разворачивается, оперного театра не было. Какой-то театр был, и даже неказистая балетная труппа при нем наличествовала, а вот ничего, связанного с оперой, точно там не было.
Опять же, временами реминисценции с Веной никак не хотели отступать на второй план и только добавляли жене нотариуса сумбуру в голове еще и потому, что много воды было в этом городе – то ли Дунай широко тут разливался, то ли озеро какое-то было, одним словом, географически она не могла сориентироваться точно. С другой стороны, она вполне здраво рассуждала, когда говорила о том, что не клином на Вене свет сошелся, – разве мало больших и красивых городов на Дунае расположено? Да сколько угодно. И с этим трудно спорить, конечно.
А вот что еще совершенно точно, так это то, что летом в этом городе всегда стояла жуткая жара. Эта жара носила специфический удушливый характер. Дело в том, что с противоположной стороны озера, разделяющего два государства – то, которое на севере, и это южное, – возвышалась высокая горная гряда, так что жарким массам воздуха, поступающим с юга, некуда было деваться – эти массы упирались в горную гряду и плотным облаком нависали над озером и городом. Более того, какое-то время тому назад северяне еще и заделали бетонными перегородками несколько ущелий, что шли от озера к ним через эти горы, ну, а чтобы иметь выход к единственному своему порту на озере, они прорубили туда туннель. Еще и с ним всякие манипуляции проводили: то они его открывали, то закрывали. В газетах писали, что сделано это было не без умысла: северяне якобы пришли к выводу, что какое-то время этот южный город, может, и продержится в этой удушливой атмосфере, но так, чтобы долго… Мировая общественность, естественно, решительно поднялась на защиту, президенты и премьер-министры разных стран такие устрашающие слова произносили в адрес северян, что даже непонятно было, что из всего этого может получиться. Закончилось все, правда, тем, что квалифицировали эти перегородки как Стену (с большой буквы так и писали), разделяющую народы, культуры и все такое прочее. На этом все стало затихать. Правда, одно время южное государство хотело в международные организации обратиться, чтоб те дали правовую оценку. Но во-первых, северяне, как государство гораздо более сильное, имели там достаточно влияния и блокировать могли любое решение, а во-вторых, они придумали неплохое оправдание: они там, у себя, все время живут в состоянии холода зимой и легкой прохлады летом, и их народ особенный – он других климатических условий не выносит, таким образом, власти предприняли эти шаги исключительно для его выживания. А что касается неудобств для народа южного государства, так формально они тут ни при чем – даже и пальцем не пошевелили, чтобы нарушить чей-то там суверенитет. Относительно экологии – вдогонку они заявили – так это вообще выдумки интеллектуалов и отдельных сомнительных общественных организаций. Ну что тут поделаешь? Кто сильный, тот и правый, выхода не было – южное государство «утерло нос», ну а, собственно, горожане стали приспосабливаться: где только можно наустанавливали кондиционеров, как раз к тому времени началось их серийное производство, на каждом перекрестке обустроили питьевые фонтанчики, внедрили часы сиесты. Многое, конечно, еще нужно было сделать, но, в общем-то, можно сказать, что пути спасения были очерчены…
Но пока до летней жары еще было далеко, в городе и окрестностях стояла чудная весенняя пора. Было тепло, временами даже очень, но ничего изнуряющего пока не наблюдалось. Как раз в это прекрасное время в город и прибыл некий Максимилиан Д., молодой человек лет двадцати трех – двадцати пяти, недурственной наружности и с весьма обходительными манерами, чувствовалось, что он из хорошей интеллигентной семьи. Прибыл с той, северной стороны. Там, у себя, он только окончил финансовый институт, прошел короткую стажировку на какой-то тамошней бирже и по туристической путевке выехал на выходные в одну из нейтральных стран якобы для осмотра изумительно красивых мест, а уже оттуда, после осмотра этих мест, перебрался к нам. Они всегда так поступают: им к нам невозможно вырваться напрямую, так что они вначале вынуждены красоты осматривать, ну, а потом уже окольными путями – к нам.
Почему Максимилиан решил оттуда уехать – не совсем понятно, к «политическим» он вовсе не принадлежал, но информация некоторая все же просочилась: несмотря на молодость лет и отсутствие профессионального опыта, он не захотел присоединять свой голос к всеобщей какофонии звуков, которая господствовала в тех краях. И потом, многие из них, этих северян, к нам рвутся потому, что там холодно, пасмурно, люди друг другу не улыбаются, вечно какие-то парады устраиваются, порой устрашающие, а у нас всегда тепло и душевно. Скорее всего, это как раз и было истинной причиной его у нас появления.
У Максимилиана тут все по самой высокой протекции сложилось: в нашей столице у него какой-то троюродный дядюшка проживал, крупный бизнесмен, а у нас в городе сама мадам Гобзалова замолвила за него словечко – и без всяких проволочек он был принят брокером на товарную биржу.
Женой нотариуса сообщалось также, что этот Максимилиан был на вид очень симпатичный молодой человек: лицо приятное, роста высокого, волосы немного длинные, единственный недостаток, что страшно худой. Из-за такой неимоверной худобы на него не подходил ни один размер одежды – все приходилось шить на заказ. Потом, правда, выяснилось, что он с собой немало всякой одежды привез. На фоне впалых скул его карие глаза казались огромными темными блюдцами и пылали, словно пожар. Весьма положительно жена нотариуса отзывалась и о его имени: она находила его чрезвычайно завораживающим.
И еще: глаза у него были с какой-то сумасшедшинкой, это многие заметили, не только жена нотариуса. В целом, несмотря на все эти совершенно несущественные недостатки, а может, и преимущества, жену нотариуса чрезвычайно взволновал тот факт, что вездесущая мадам Гобзалова сразу же положила на него свой глаз. Она, видите ли, решила, что поскольку устроила ему протекцию, за смешные деньги поспособствовала съему хорошенькой квартирки, то ей и все козыри в руки. Повествуя об этих деталях, глаза у жены нотариуса становились колючими, щеки краснели, а руки быстро-быстро двигались в разные стороны.
Таких как Максимилиан в городе потихоньку прибавлялось, но неприязни среди горожан к новоприбывшим не ощущалось – они относились с пониманием к тому, что некоторые северяне не могут ужиться с той воцарившейся у них какофонией. Горожан больше занимали другие проблемы. Хотя до северного соседа было приличное расстояние через это озеро, они прекрасно осознавали пограничный статус своего города, а из средств информации знали, что войска на той стороне, включая как военно-морские, так и авиадесантные подразделения, время от времени приводились в состояние повышенной боевой готовности. Знали они и о том, что в случае необходимости скорость их продвижения – как по воде, так и по воздуху – будет достаточно быстрой. Сомнений в этом не было совершенно никаких.
Итак, события, если верить заявлениям госпожи жены нотариуса, развивались просто замечательно. Правда, был один нюанс, но он поначалу практически не приносил каких-то особых неудобств. Дело в том, что на бирже требовали, чтобы все брокеры ходили в черных, наглухо застегнутых на пуговицы костюмах и в шляпах-котелках. Ибо только в таком старорежимном официальном виде можно было совершать товарные сделки. Представители сельскохозяйственных кооперативов, если брокер не был одет соответствующим образом, напрочь отказывались вступать в товарные отношения. Как и все селяне, они страдали излишней подозрительностью: если брокер не одет как следует, то как знать, не мошенник ли это? Руководство биржи, чтобы подстраховаться, даже решило, что и вне службы брокерам следует обязательно ходить в подобающем виде – исключительно при костюме, оно за этим строго следило, вплоть до увольнения за нарушение. Максимилиан, когда туда устраивался, об этих деталях не знал. Как и не знал о том, что летом в городе устанавливалась эта самая жуткая жара. Но пока, повторимся, стояла чудная теплая погода и особых неудобств ни в чем не прослеживалось.