Евгений Щепетнов
Монах
«Искусственных слез нам хватает но вроде
Надо плакать, а мы улыбаемся,
Может быть, эти роли нам не подходят
И зря мы так сильно стараемся..
Честно плачут лишь те, кто ломает и строит,
Я прошу — ведь сценарий писали вы, -
Пообещайте, что наши герои
В конце останутся счастливы!»
Валентин Стрыкало.
Пролог
Андрей стоял и смотрел, как над младенцем заносят кривой вороненый нож. Верёвка больно врезалась в кисти рук, он попробовал шевельнуться, но чуть не упал — ноги тоже были плотно связаны.
Ребёнок заливался плачем, а толпа радостно ревела:
— Бей! Бей! Бей!
Крик ребёнка оборвался, и исчадье показал толпе окровавленные руки, потом провёл ими по своему лицу, оставляя кровавые полосы. Все ещё громче заревели: Саган! Саган! Саган! В толпе начали срывать с себя одежду, голые прихожане скакали возле алтаря Сагана и совершали неприличные действия.
Затем исчадье повернулся к монаху и сказал:
— Теперь твоя очередь отправиться к нашему Отцу! Ты будешь служить ему, ползать у его ног, вылизывать плевки, проклятый боголюб! Что, страшно, ничтожество? Ну где твой Светлый Бог, чего он тебя не защищает?
Глава 1
Утренний колокол, как всегда, прозвучал в пять утра. Андрей поднялся со своей узкой койки, не позволяя себе валяться ни секунды больше, чем положено, натянул рясу и поспешил в храм. Обычная утренняя молитва, потом Божественная литургия, и вот уже грядки с взошедшими огурцами.
Андрею нравилось это послушание в огороде, он выдёргивал стебли сорняков, пробивавшиеся из навоза, в котором торчали огуречные всходы, и думал: «Сколько я здесь? Три года? Да, сегодня будет уже три года. Вряд ли кто-то меня ищет — за эти годы сменились правительства, одних олигархов разогнали, появились другие…а я всё в этом монастыре. Однако юбилей!»
Он усмехнулся, потом посерьёзнел, худое, скуластое лицо обострилось, и его мысленному взору снова предстала картина: в прицеле винтовки лицо мужчины, мягкое нажатие на спусковой крючок…голова мужчины разлетается, и брызги крови заливают выбежавшую маленькую девочку, которая смотрит на мёртвого отца. Она страшно кричит — ему не слышно крика, только в прицеле видно, как широко разевается её маленький рот.
Он бросает свд и уходит с крыши. На душе у него погано, а на его счёте в банке прибавится сто тысяч долларов.
Ему нет оправдания, он знал это. Все двадцать лет жизни, из тех сорока трёх, что пока что отпустил ему Господь, он убивал и убивал людей.
Вначале — на войне, на которую попал молодым парнем из глухой деревни.
Ему нравилось в армии — если в деревне ему надо было много работать за грошовую зарплату, и, в конце концов, спиться и сдохнуть где-то под забором, как его отец, то в армии, надо было только исполнять приказы командиров, и умело убивать людей.
Да и людей ли? Они не были людьми — так, мишени, в прицеле винтовки. Ему было интересно — хлоп! И цель погасла. Как в тире. Подкрался к противнику, резанул ножом по горлу — труп.
Скоро он достиг большого умения в уничтожении врага, его заметили и послали на специальные курсы — курсы диверсантов. Учили владеть всеми видами оружия, управлять транспортом, уметь маскироваться и втираться в доверие — с одной целью — убивать.
Государству всегда были нужны умелые убийцы, во все времена. Вякнул что-то лишнее журналист — отрезать ему голову. Предприниматель поднял голову — срезать её. Политик мыслит неправильно, антинародно — сделать так, чтобы больше не мыслил совсем.
А ведь кроме этого есть и личные интересы — ведь столько людей мешают жить! Мешают зарабатывать… Андрей не помнил уже, как и в какой момент он стал не солдатом, а наёмным убийцей — наверное, с тех пор, когда ему начали платить за ликвидации.
В армии всё было проще — приказали — убил — выпил — лёг спать. Ну и вариации — пожрал, потрахался… Тут же было сложнее — в мирной жизни ликвидатора надо было ещё заинтересовать, чтобы работал лучше. И его заинтересовывали.
К сорока годам он обладал круглым счётом в банке, десятью ранениями — восемью лёгкими и двумя тяжёлыми и грузом воспоминаний.
У него не было ни семьи, ни друзей — он, при такой жизни не мог позволить себе завести семью, или сблизиться с кем-то настолько, чтобы он стал другом. Ведь дружба подразумевает отсутствие лжи, семья — какую-то стационарную точку для проживания, а это приводит к уязвимости, и как следствие — к гибели.
В конце концов, на нём накопился такой груз совершённых убийств, что кто-то наверху сказал — Хватит! Он зажился! Он знает слишком много! — и его попытались убрать.
О — нет! Они научили его слишком многому, чтобы он мог так просто позволить себя грохнуть. Он ушёл, уничтожив своих «чистильщиков» — вот только и жить, как прежде, он тоже не мог. Все ждали, что он, любитель хорошего вина, красивых женщин, кинется в бега за границу — благо у него были заграничные паспорта нескольких стран на разные имена — но Андрей, поразмыслив, поступил по-другому: он ушёл в монастырь. Да не в такой монастырь, где рядом были большие города, комфорт и сладка жизнь, а в настоящий монастырь — в тайге, далеко на севере, где монахи действительно думали о Боге, а не притворялись, думая, во время молитвы только о сладкой еде и удовольствиях.
Начал он с самых низов, послушником, а через два года дорос до инока. Теперь его звали Андреем.
Это не было тем именем, что дала ему мать в глухой пензенской деревеньке, имя Андрей пристало к нему так, как будто было всегда связано с его личностью.
Вначале, он не думал оставаться в монастыре так долго — мол, отсижусь, пережду, пока гроза не пронесётся над головой, а потом и вернусь в мир. Он не мог даже снять денег со счёта — его могли отследить, вычислить его передвижения.
Его денег хватило лишь для того, чтобы доехать до дальнего монастыря, и то — на попутках, так как вокзалы и аэропорты были для него закрыты. Убийцу, неожиданно легко приняли в монастырь — он представил какой-то поддельный паспорт — люди тут были просты и доверчивы, как и многие в глубинке, выделили келью, в которой он и жил уже три года.
Первое время, Андрей, посещал молитвы так, как выполнял что-то докучливое, но необходимое, как в армии — ну надо, так надо. Стой на коленях и повторяй молитву. Днём работай на послушании — копай, таскай, пили и руби.
И только вечером он оставался один, со своими мыслями, в строгой келье. Не было телевизора, не было интернета, не было книг — мозг оставался сам с собой, и начинал работать, перерабатывая всю информацию, что у него скопилась за годы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});