Дик Френсис
Двойная осторожность
С любовью и благодарностью моему сыну Феликсу, отличному стрелку и преподавателю физики
Часть I
Джонатан
Глава 1
Я приказал ребятам сидеть тихо, пока я схожу за винтовкой.
Обычно это действовало. Я мог рассчитывать на то, что в течение пяти минут, которые потребуются, чтобы дойти до шкафа в учительской и вернуться обратно в класс, тридцать полуобузданных хулиганов четырнадцати лет от роду станут вести себя прилично, потому что их будет сдерживать желание увидеть обещанное зрелище. Вообще-то они считали, что физика требует слишком больших умственных усилий, но то, что происходит, когда пуля вылетает из дула винтовки, это… скажем так, занятно.
В учительской меня ненадолго задержал Дженкинс. Дженкинс, с его кислой физиономией и буйными усами, который заявил мне, что объяснять импульс и инерцию лучше мелом на доске, а вся эта стрельба из настоящей винтовки попросту мальчишество и ненужная театральность.
— Да, вы, несомненно, правы, — вежливо ответил я, обходя его.
Дженкинс взглянул на меня со своим обычным безнадежным презрением. Он ненавидел меня за то, что я всегда с ним соглашался — собственно, почему я и соглашался.
— Извините, — сказал я, удаляясь. — Четвертый «А» ждет.
Однако, вопреки моим надеждам, четвертый «А» вовсе не ждал меня, сдерживая возбуждение. Появление мое было встречено дружными ехидными смешками.
— Слушайте, — сказал я ровным тоном, еще на пороге ощутив атмосферу, царящую в классе, — либо вы немедленно утихомиритесь, либо я сейчас дам контрольную…
Но и эта угроза не возымела действия. Смешки продолжались. Ребята стреляли глазами то на меня, то на винтовку, то на доску, которой я пока не мог видеть из-за открытой двери, и их лица буквально излучали восторг и предвкушение потехи.
— Ну ладно, — сказал я, затворяя дверь, — посмотрим, что вы там написа…
И осекся. Ничего они не написали.
У доски, выпрямившись и застыв в неподвижности, стоял один из учеников: Поль Аркади, классный шут. В неподвижности он застыл потому, что на голове у него лежало яблоко.
Смешки перешли в откровенный гогот. Я и сам не мог удержаться от улыбки.
— А вы можете сбить яблоко у него с головы, сэр? — кричали со всех сторон. — А Вильгельм Телль мог, сэр!
— Не вызвать ли «скорую», сэр? Просто на всякий случай!
— А сколько времени потребуется пуле, чтобы пройти через голову Поля?
— Очень смешно! — сказал я сурово. Это и в самом деле было очень смешно, и они это знали. Но если я тоже засмеюсь, я утрачу контроль над классом, а терять контроль над таким нестойким веществом небезопасно. — Очень остроумно, Поль, — сказал я. — Садись.
Поль был удовлетворен. Желаемый эффект достигнут. Он с природным изяществом снял яблоко с головы и послушно вернулся на место, принимая как должное восхищенные шуточки и завистливое мяуканье.
— Так вот, — сказал я, утвердившись на том месте, где стоял Поль, — сегодня вы узнаете, сколько времени требуется пуле, летящей с определенной скоростью, чтобы преодолеть определенное расстояние…
Винтовка, которую я принес на урок, была обыкновенной духовушкой, но я рассказал им и о том, как действует настоящая винтовка, и почему пуля вылетает из ствола так быстро. Я дал им потрогать гладкий металл — многие из них впервые видели настоящее ружье так близко, пусть даже это была всего лишь пневматическая винтовка. Я рассказал, как делают пули и чем они отличаются от дроби и от пулек для духовушки, которые я принес с собой. Как действует зарядный механизм. Как канавки внутри ствола раскручивают пулю, придавая ей вращательное движение. Я рассказывал о трении о воздух и о нагревании.
Они слушали очень внимательно и задавали обычные вопросы.
— А вы расскажете, как действует бомба, сэр?
— Когда-нибудь, — отвечал я.
— А атомная бомба? — Когда-нибудь.
— А водородная… кобальтовая… нейтронная бомба?
— Когда-нибудь.
Они никогда не спрашивали, как распространяются в эфире радиоволны, что для меня лично было величайшей загадкой. Они спрашивали о разрушении, а не о созидании; о силе, а не о симметрии. Во всех этих главах отражался дух насилия, от рождения присущий каждому ребенку мужского пола. Я знал, о чем они думают, потому что и сам когда-то был таким. А иначе почему бы я в их годы проводил бесконечные часы на полигоне, упражняясь в стрельбе из кадетской винтовки, пока не довел свое мастерство до того, что попадал в мишень размером с ноготь с расстояния пятидесяти ярдов девять раз из десяти?
Странное, бессмысленное, утонченное искусство. Ведь я никогда не собирался стрелять по живым существам.
— А это правда, сэр, что вы на Олимпиаде выиграли медаль в соревнованиях по стрельбе? — спросил один из них.
— Нет, не правда.
— А что вы выиграли, сэр?
— Я хочу, чтобы вы сравнили скорость пули со скоростью известных вам движущихся предметов. Как вы думаете, может ли случиться, что вы будете лететь на самолете с той же скоростью, что и пуля, так, что, когда вы выглянете в окно, вам покажется, что пуля стоит на месте?
Урок продолжался. Они запомнят его на всю жизнь — благодаря винтовке. А без винтовки, чтобы там Дженкинс ни говорил, он бы мгновенно смешался с общим прахом учения, который они каждый день отрясают со своих ног в четыре часа пополудни, покидая стены школы. Мне часто кажется, что преподавание — это не только сообщение сведений, но и пробуждение образов. Именно то, что сообщаешь в форме шутки, они потом лучше всего отвечают на экзаменах.
Преподавать мне нравилось. Особенно мне нравилось преподавать физику.
Она дарила мне радость, возможно, еще и потому, что у большинства людей физика вызывает только ужас. А ведь физика — это описание незримого мира, точно так же, как география — описание мира зримого. Физика — это наука обо всех необычайно могущественных силах: о магнетизме, об электричестве, гравитации, свете, звуке, космических излучениях… Физика раскрывает тайны Вселенной. Как же можно ее не любить?
Я уже три года работал главой отделения физики общеобразовательной школы Ист-Миддлсекса. В моем подчинении состояли четыре учителя и два лаборанта. Мне было тридцать три года. В будущем я мог надеяться дослужиться до должности заместителя директора, а быть может, и занять пост директора школы, хотя, если я не добьюсь этого к сорока годам, надежду можно было оставить. Директора с каждым годом становились все моложе. Циники поговаривают, что в первую очередь потому, что, чем моложе директор школы, тем проще высшему начальству им командовать.
Короче говоря, я был вполне доволен своей работой и мог рассчитывать на продвижение по службе. А вот семейные мои дела обстояли значительно хуже.
Четвертый «А» изучал импульс. Аркади потихоньку грыз свое яблоко, когда думал, что я не вижу. Однако за десять лет работы в школе мое боковое зрение так обострилось, что временами ребята всерьез верили, будто я могу видеть затылком. Оно и к лучшему: так проще ими управлять.
— Только не бросай огрызок на пол, Поль, — мягко сказал я. Одно дело позволить ему съесть яблоко — он это заслужил, но совсем другое — позволить ему решить, будто я ничего не заметил. Держать в узде этих чудищ это, конечно, постоянная психологическая игра, но еще и необходимость номер один. Мне случалось видеть, как охотничьи инстинкты детишек доводили до нервного срыва людей куда более сильных, чем я сам.
Когда прозвенел звонок, возвещающий конец урока, мне была оказана высокая честь: они позволили мне договорить прежде, чем сорвались и помчались по домам. А ведь это был последний урок в пятницу — и да здравствуют выходные!
Я не спеша обошел четыре физические лаборатории и две подсобки, проверяя, все ли в порядке. Двое лаборантов, Луиза и Дэвид, разбирали и раскладывали по местам оборудование, которое не понадобится в понедельник. Они развинчивали радиотехнические «опыты» пятого «Е» и возвращали батарейки, зажимы, платы и транзисторы в бесчисленные коробки и ящички в подсобке.
— Кого-нибудь пристрелили? — поинтересовалась Луиза, увидев у меня в руках винтовку.
— Просто не хотел оставлять ее без присмотра.
— Она заряжена? — ее голос звучал почти с надеждой. К концу дня в пятницу Луиза всегда находилась в таком состоянии, что никто не решался ее ни о чем просить — иначе вам грозило минут десять выслушивать слезливые рассуждения на тему «Вы просто не понимаете, как много сил отнимает эта работа!», а мне, как правило, на это мужества не хватало. Я полагал, что вспышки гнева Луизы основаны на убеждении, что жизнь обманула ее, и вот теперь, к сорока годам, она вынуждена быть чем-то вроде кладовщицы (хотя, безусловно, добросовестной и приносящей большую пользу), а не Великим Ученым.
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/1/6/6/8/7/6/166876.jpg)