Агата Кристи
Яблоки Гесперид[1]
1
Пуаро задумчиво вглядывался в лицо человека, сидевшего напротив за большим столом красного дерева. Он отметил кустистые брови, узкие губы, бульдожью челюсть и пронзительные зоркие глаза. При взгляде на Эмери Пауэра становилось ясно, почему он стал одним из крупнейших в мире финансистов.
Когда же взгляд Пуаро упал на длинные изящные руки, лежащие на столе, он понял, почему Эмери Пауэр стал еще и знаменитым коллекционером. По обе стороны Атлантики он был известен как знаток и собиратель ювелирных изделий. Его страсть к искусству дополнялась любовью к старине. Одной красоты ему было недостаточно — за вещью должна была стоять история.
Эмери Пауэр между тем заговорил, отчетливо произнося каждое слово своим тихим голосом, повышать который ему абсолютно не было никакой нужды — он и так был бы слышен в любой аудитории.
— Мне известно, что сейчас вы редко беретесь за расследования, но от этого дела, полагаю, не откажетесь.
— Так это дело чрезвычайной важности?
— Для меня — да, — кивнул Пауэр.
Пуаро продолжал сидеть в выжидательной позе, склонив голову набок, очень напоминая в этот момент задумавшегося дрозда.
— Речь идет о розыске одного драгоценного изделия, — продолжал хозяин кабинета, — а именно, об украшенном драгоценными камнями золотом кубке эпохи Возрождения. Говорят, он принадлежал Папе Александру Борджиа[2]. Иногда его подносили кому-либо из гостей. После чего гость обычно умирал.
— Хорошенькое дело, — пробормотал Пуаро.
— Вообще этот кубок имеет довольно зловещее прошлое. Его много раз похищали, при этом не гнушаясь и убийством. В веках за ним тянется кровавый след.
— Его так домогались из-за его ценности?
— Стоит он действительно немало. Работа чудесная — говорят, Бенвенуто Челлини[3]. Там отлито древо познания с обвившимся вокруг него змеем, а вместо яблок — прекрасные изумруды.
— Яблоки? — вмиг встрепенулся Пуаро.
— Изумруды, как и рубины, изображающие глаза змея, великолепны, но кубок ценен прежде всего из-за громких исторических имен, связанных с ним. В тысяча девятьсот двадцать девятом году его выставил на аукцион маркиз ди Сан-Вератрино. После некоторой драчки мне удалось его приобрести за сумму, составлявшую около тридцати тысяч фунтов по тогдашнему курсу.
— Жест воистину королевский! — поднял брови Пуаро. — Маркизу повезло.
— Если я хочу приобрести какую-то вещь, я готов за нее заплатить, мосье Пуаро.
— Вы, конечно, знаете испанскую пословицу: «Бог сказал: бери что хочешь, но только плати за это»? — вкрадчиво спросил Пуаро.
На мгновение финансист нахмурился, и в глазах его мелькнул гневный огонек.
— А вы, оказывается, философ, мосье Пуаро, — холодно парировал он.
— Я достиг возраста раздумий, мосье.
— Не сомневаюсь, но раздумьями кубок не вернешь.
— Вы так полагаете?
— Я полагаю, что для этого придется предпринять кое-какие действия.
Пуаро безмятежно кивнул.
— Это распространенное заблуждение, мистер Пауэр. Но простите, мы отклонились от темы. Вы сказали, что купили кубок у маркиза ди Сан-Вератрино?
— Именно так. Но должен вам сообщить, что он был украден еще до того, как перешел ко мне.
— И как же это произошло?
— В ночь после торгов во дворец маркиза забрались грабители и украли несколько денных вещиц, в том числе и кубок.
— Какие были приняты меры к их розыску?
— Разумеется, сообщили в полицию, — пожал плечами Пауэр. — Обнаружилось, что ограбление — дело рук известной банды. Двое из грабителей, француз Дюбле и итальянец Рикковетти, были арестованы и осуждены. У них изъяли часть похищенного.
— Но кубка Борджиа у них не было?
— Именно. Как удалось установить полиции, в краже принимали участие трое. Двоих я уже упомянул, а третьим был ирландец, некий Патрик Кейси, опытный домушник. Видимо, он и совершил ограбление. Дюбле был мозговым центром и планировал операции. Рикковетти шофер, ждал, когда ему спустят добычу, и увозил ее с места преступления.
— Кстати, о добыче. Они ее поделили на три части?
— Возможно. Хотя обнаружить удалось только наименее ценные предметы. Видимо, самые ценные сразу вывезли из страны.
— Ну а третий член шайки, Кейси? Он так и не понес наказания?
— Того, которое вы имеете в виду, то есть официального, — нет. Но он был уже немолод и не так ловок, как когда-то. Через полмесяца после той кражи он упал с пятого этажа и разбился насмерть.
— Где это случилось?
— В Париже. Пытался ограбить дом Дюволье, известного банкира.
— И с тех пор кубка никто не видел?
— Никто.
— Он никогда не выставлялся на продажу?
— Уверен, что нет. Его отслеживали не только полицейские, но и частные сыщики.
— А как насчет денег, которые вы за него уплатили?
— Маркиз, человек весьма щепетильный, хотел их вернуть, поскольку кубок был украден из его дома.
— Но вы не согласились?
— Нет.
— Почему же?
— Скажем так: я предпочел остаться хозяином положения.
— То есть, если кубок вдруг обнаружат, его отдадут вам?
— Именно так.
— А что же вас так обнадеживает?
— Вижу, от вас не ускользнула эта деталь, — усмехнулся Пауэр. — Все очень просто, мосье Пуаро. Я считал, что знаю, у кого находится кубок.
— Любопытно. И у кого же?
— У сэра Рубена Розенталя. Он в ту пору был не только собратом-коллекционером, но и моим личным врагом. Мы соперничали в нескольких деловых начинаниях, и, в общем, мне удалось одержать верх. Наша вражда достигла крайней точки в споре за кубок Борджиа. Мы оба были полны решимости им завладеть, это стало до некоторой степени делом чести. На аукционе наши представители соперничали друг с другом.
— И окончательная цена, предложенная вашим представителем, решила спор в вашу пользу?
— Не совсем так. Я подстраховался и направил туда второго человека, якобы представителя одного парижского маклера. Понимаете, ни один из нас не хотел уступать другому, но уступить кубок третьему лицу, сохраняя возможность потом обратиться к нему напрямую, — совсем другое дело.
— Одним словом, une petite tromperie[4].
— Вот именно.
— И он вам удался. Но сразу после торгов сэр Рубен обнаружил, что его надули?
Пауэр улыбнулся.
То была красноречивая улыбка.
— Теперь понятно, — сказал Пуаро. — Вы считали, что сэр Рубен, не желая остаться в дураках, обратился к гангстерам?
— Нет-нет! — протестующе поднял руку Пауэр. — Это было бы чересчур. Скорее всего через определенный отрезок времени сэр Рубен приобрел бы некий кубок эпохи Ренессанса неизвестного происхождения.
— Описание которого знал бы каждый полицейский?
— А никто и не собирался выставлять кубок на всеобщее обозрение.
— Вы полагаете, сэру Рубену было довольно знать, что он — обладатель кубка?
— Без сомнения. Кроме того, если бы я принял предложение маркиза вернуть деньги, сэр Рубен мог бы потом с ним договориться, и кубок законным образом перешел бы в его руки. Но если юридически владельцем остаюсь я, у меня сохраняются шансы вернуть свою собственность, — добавил он, помолчав.
— Вы хотите сказать, — без обиняков заявил Пуаро, — что могли бы устроить кражу кубка у сэра Рубена?
— Какую кражу, мосье Пуаро? Это было бы просто возвращением собственности ее законному владельцу.
— Но, насколько я могу судить, вам это не удалось.
— Ничего удивительного. У Розенталя кубка никогда не было.
— Откуда вы знаете?
— Недавно совпали наши интересы в нефтяном бизнесе. Мы с Розенталем теперь не враги, а союзники. Я поговорил с ним начистоту, и он заверил меня, что никакого кубка у него нет и не было.
— И вы ему верите?
— Верю.
— Выходит, — задумчиво протянул Пуаро, — вы целых десять лет шли, как выражаются англичане, по ложному следу?
— Именно этим я и занимался… — с горечью признал великий финансист.
— А теперь нужно начинать все сначала?
Его собеседник кивнул.
— И тут на сцену выхожу я? Гончая, которую пускают по слабому следу — очень слабому следу.
— Если бы дело было несложным, — сухо бросил Пауэр, — мне бы не было нужды обращаться к вам. Конечно, если вам оно кажется невыполнимым…
Удар был нанесен точно. Эркюль Пуаро гордо выпрямился.
— Для меня не существует слова «невыполнимо», мосье, — отрезал он. — Я только пытаюсь решить, действительно ли это дело настолько интересно, чтобы стоило за него взяться.
— Более чем интересно, — вновь усмехнулся Пауэр, — ведь плату вы можете назначить себе сами.
Пуаро взглянул на него снизу вверх.