«Как хорошо, что есть такой друг - Наш современник!» (Наш современник N5 2001)
"Как хорошо, что есть такой друг - «Наш современник»!"
Здравствуйте, уважаемый Станислав Юрьевич Куняев!
Журнал "Наш современник" я выписываю много лет и прочитываю от корки до корки. Он для меня стал хлебом духовным.
Дай Вам Бог и всем членам общественного совета журнала доброго здоровья и большое спасибо за ваше мужество, ваш патриотизм и нелегкий труд. И впредь не сдавайте своих передовых позиций, ибо такие люди, как вы, все вместе, - наша надежда и опора в жизни.
Давно собиралась написать Вам, да все не решалась, а взяться за перо меня побудила третья часть книги "Поэзия. Судьба. Россия". Читала воспоминания русской женщины Александры Никитичны Железняковой, и невольно вспомнилось и мое, и моей семьи давно минувшее, захотелось поделиться с Вами...
Вы правы, когда пишете: "Будем осмысливать свою историю и великую советскую цивилизацию сами".
Когда я слышу страшные слова: русские, мол, без боя сдают свое государство, я привожу в качестве неоспоримого, убедительного опровержения журнал "Наш современник".
До Великой Отечественной войны наша семья проживала в г. Ефремове Тульской области.
Отец называл ласково маму Манюшок, Манечка, Машенька. Мои родители любили друг друга. Рождались у них девочки, а отцу хотелось, чтоб был мальчик. Все в их жизни складывалось хорошо... А тут война!
Мне в ту пору шесть лет исполнилось, но я помню, как почтальон принес папе повестку из военкомата, помню, как заголосили мама и бабушка, как, плача, встретили нашего труженика и кормильца...
Провожать отца пошли я, сестры Валя, Нина и мама, а Томочка, ей был всего годик, осталась дома с бабушкой.
Площадь была полна народу, гудела, плакала, кричала, трудно было даже слышать друг друга.
К Красной площади Ефремова подъезжали автомашины, на них грузились новобранцы, и они уезжали в сторону Тулы по Красноармейской улице.
Долго ждали, когда прибудут машины, но, не дождавшись, человек в военной форме скомандовал оставшимся строиться. Колонна из призывников зашагала по Красноармейской. Мама с нами еле-еле поспевала за колонной. Потом все-таки пришла машина и началась погрузка. К нам подбежал отец, расцеловал нас, а мы плакали, думая, что это последняя наша встреча с отцом, что больше мы его не увидим. Отец все кричал: "Мария, береги детей, я вернусь! Мария, береги детей!"
А вскоре нам с мамой пришлось уезжать из города, к которому приближался враг.
На попутных машинах доехали до станции Становая, а от нее километров шесть шли пешком до деревни Кирилловка. Стояла поздняя осень, было холодно, земля закоченела, припорошена была слегка снегом.
День клонился к вечеру. В Кирилловке приютила нас на ночлег незнакомая добрая женщина. В ее доме были уже беженцы. Она угостила всех молоком. Спать улеглись на полу на соломе.
Утром добрая крестьянка налила каждому из нас по кружке молока. Когда мама ее спросила, сколько она должна за молоко и приют, та расплакалась и сказала: "Разве у меня на шее креста нет? Такое время..."
Мост через реку был разрушен. Какой-то мужчина указал маме брод, вода, мол, там выше колена не поднимается. Речушка неширокая, у берега вода уже замерзла, тонким ледком была схвачена, а дальше темная холодная вода. Что делать? Мама сняла с ног обувку, к груди уже была привязана Томочка, одной рукой подхватила Нину, другой - меня... и шагнула в воду. Нина кричала: "Мамочка, я боюсь, я упаду!" Мама успокаивала нас. Вышла на берег, поставила нас на землю, обулась... Когда мы наконец добрались до деревни Домовины, где жила наша бабушка Оля, нас посадили на теплую русскую печь, а мы от боли в руках и ногах так заорали, что с нами не знали, что и делать, уговоры потерпеть на нас не действовали.
У мамы поднялась высокая температура, ноги у нее распухли и были похожи на квадратные ножки табуреток. Она долго лечилась, но всю жизнь жаловалась на боли в пояснице. Умерла в 52 года от саркомы костей.
Казалось, что мы убежали от опасности, от фашистов. А они и в Домовины (Орловская область) явились. Василиса из сельсовета бегала по дворам и говорила людям, что надо делать и к чему готовиться. Бабушка позвала человека зарезать Буренку. Мясо уложили в кадушки и закопали в саду, а коровью голову и ноги принесли в кухню.
Немцы вошли в деревню ночью, а утром, сняв с петель входную дверь в наш дом, с шумом ворвались. И началось: "Матка, яйки е? Молоко е? Партизан е?"
Бабушка и мама напялили какие-то грязные одежды, их лица были испачканы сажей, волосы всклочены.
"Нету ничего, нету! Черта вам лысого, а не млека!" - говорила бабушка им без боязни. А тут вдруг немец выходит из кухни и показывает ей коровью голову и ноги: а это, мол, что? Где мясо? Бросил коровью голову, а коровьи ноги так швырнул в угол, что мы испугались, сам же взялся за свой автомат и пошел на бабушку. Она, бледная, прислонилась к стене... мы все замерли от страха. В это время в комнату вошел немец с пишущей машинкой в руках.
Он увидел сию картину, что-то скомандовал, "гости"-захватчики вышли вон.
Мы все бросились к бабушке, а она говорила: "Напужались, но ничего, ничего, есть Бог!" Немца, спасителя бабушки от смерти, мы сразу про себя окрестили хорошим. Он жил у нас и целыми днями сидел за машинкой и стучал, стучал. В одну ночь у нас в доме ночевало человек десять немцев. Спали они на полу на соломе. Утром варили какао, вытряхивали вшей из своей одежды, на нас не обращали внимания.
Бабушка ночью глаз не сомкнула, боялась за маму, ведь ей тогда было 24 года и она была красавицей. А нам шепотом говорила: "Ливнуть бы на них керосинцу, пусть бы горели..." А потом: "Господи, прости мою душу грешную, ведь и у них есть матери, и они их ждут, ведь и немцы подневольные, - их послали против нас..."
А наш немец-постоялец однажды разговорился с нами. На стене висели разные фотокарточки, на одной из них наш дядя Миша в форме пограничника. Василиса говорила бабушке, чтоб она сняла эту фотокарточку, на что бабушка ответила: "В своем доме - я должна снимать? Ни за что. Что будет, то будет!"
И у нас произошел такой вот примерный диалог.
- Кто? - спрашивает немец.
- Сын.
- Где?
- На войне.
- Где на войне?
- Не знаю. А твоя мать знает, где ты? - Пауза.
Немец достал из кармана фотографию, на ней была женщина с мальчиком и девочкой, показал ее нам. Он старался говорить по-русски, заглядывал в словарь. Мы поняли, что это его жена и дети. "Не хочу, матка, воевать. Пусть Гитлер и Сталин пук, пук, а я нах хаус к матке домой". На вопрос бабушки - кем он был в своем отечестве? - немец ответил: "Брот".
- Переправщиком, что ли, был?
- Не. Брот, брот. - В общем, был он то ли пекарем, то ли продавцом хлеба.
Тем временем врага, слава Богу, гнали с нашей земли.
Однажды немец прибежал, забрал свою машинку, ушел, а к вечеру явился с ведром чечевицы: "На, матка, детьям зуп..." - и ушел.
Деревню освободили наши воины. Среди убитых и раненых "хорошего немца" не оказалось. "Добежал ли он до своего отечества?" - часто говорила бабушка.
Был освобожден от захватчиков и наш город Ефремов. Мама засобиралась в дорогу.
В Ефремове узнали, что наша бабушка Наталья Ивановна погибла. Есть две версии ее гибели. Соседка по квартире говорила, что когда немцы стали грабить жителей, якобы бабушка не давала им что-либо из вещей и громко говорила: "Иван да Марья наживали, а вы грабить пришли..." Вот тогда-то один немец и выстрелил ей в висок и выкинул тело на улицу.
Соседка же Мария Богатырева (жива и по сей день) говорила, что во время бомбежки загорелись бараки и наша бабушка взяла Казанскую икону Божией Матери, выбежала с ней на улицу, и ее застрелил снайпер. Она много дней лежала на улице, и рядом с ней сидела беленькая собачка. Из-за стрельбы не было возможности ее похоронить. Похоронили ее на кладбище, но без гроба (где его было взять?), в той же одежде, в какой она погибла.
Потом хотели ее перезахоронить, но местный священник отговорил: "Земля приняла ее и пусть земля будет ей пухом. В вашей памяти она осталась живой и хорошей. Не надо!"
Теперь на месте старого кладбища стоит телевышка. Ежегодно прихожу туда и не могу сдержать слез, оттого, что на прах моей дорогой бабушки опустилась тяжелая подпорка телебашни.
Итак, мы с мамой вернулись в Ефремов. Из вещей в нашей комнате остались только кровать и коробка с елочными украшениями и игрушками. И все.
Мама устроилась на работу нянечкой в госпиталь. Приносила домой окровавленные бинты для стирки. Жилось трудно и голодно. Швейную машинку "Зингер" обменяла на мешок картошки и несколько бурачков в соседней с городом деревне. Дело было зимой. Мама и еще одна женщина, Мария, возвращались довольные собой, на саночках везли продукты. И тут увидели, что на дороге сидит волк. Сначала подумали, что это собака, а потом по обе стороны дороги увидели других волков. Что делать? Останавливаться нельзя, надо медленно, но двигаться - решили они. Когда до волка оставалось несколько шагов, зверь поднялся и побежал по дороге, потом опять сел. То же самое проделывали и другие волки.