Надя Лоули
БРАЧНЫЙ ТРАНЗИТ МОСКВА-ПАРИЖ-ЛОНДОН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Почти весь декабрь температура держалась выше нулевой отметки. А тридцатого хлынул настоящий ливень. Только к вечеру он постепенно перешел в привычную питерскую морось.
Огни разукрашенного к Новому году Невского двоились и троились, отражаясь в мокром асфальте, витринах и окнах домов, словно компенсируя полное отсутствие снега.
Эти разноцветные новогодние огни сотнями звездочек искрились на распахнутой шубке не спеша идущей вдоль Невского женщины, сверкали в ее спадающих на плечи платиновых прядях.
Женщина тряхнула волосами, рассыпая вокруг себя тысячи световых брызг, и засмеялась: хорошо, ах, хорошо!
Она, довольно прищуривая глаза, рассматривала отреставрированные, подсвеченные фасады зданий. Подолгу останавливалась у витрин магазинов и модных бутиков, с удивлением качая головой и вскидывая брови. Потом шла дальше, вглядываясь в праздничную толпу, спешащую ей навстречу. Надо же, совсем другие лица!
«И с любопытством иностранки, плененной каждой новизной, глядела я, как мчатся санки, и слушала язык родной…» Уже который раз за сегодняшний день она повторила эту неотвязно преследующую ее строку.
Что ж, можно и так сказать — иностранки.
Двадцать лет прошло с тех пор, как она, Александра Стюарт, — тогда еще Алька Захарова, — покинула родину. И вот теперь, спустя столько времени, спустя целую эпоху для страны и целую жизнь для нее самой, она снова здесь, дома.
И что касается родного языка — тоже правда. Еще вчера в аэропорту, ожидая багаж, она случайно услышала разговор нескольких молодых людей, по виду студентов, и обнаружила несколько совершенно новых для себя словечек и выражений.
Одно ей запомнилось особенно — «крыша поехала» (хотя, признаться, со словом «крыша» у нее были связаны совсем другие ассоциации). Второе — «башню снесло» — являлось, как она поняла, синонимом первого и означало определенную степень сумасшествия. Позитивного сумасшествия или негативного — зависело, очевидно, от контекста.
Сейчас, совершая прогулку по Невскому, или, на жаргоне ее юности, «пойдя прошвырнуться по Броду», — она поняла: выражение «башню снесло» очень точно определяет ее душевное состояние.
Сверкающий Невский и мрачноватый, с облупившимися фасадами Невский двадцатилетней давности, та прежняя, серая, озабоченная толпа и сегодняшние нарядные, улыбающиеся люди, — настоящее и прошедшее теснилось в ее сознании, пока никак не сливаясь в единую картину.
На углу Невского и Владимирского, возле отеля «Рэдиссон-САС», женщина остановилась.
Вот это да! «Сайгон»-то накрылся! Один из немногих в тогдашнем Питере кафетериев, где можно было выпить не кофе, видите ли, с молоком из противной жестяной бочки, а настоящий, хорошо приготовленный черный кофе, — так вот, этот неблагонадежный, разбитной, свободолюбивый, потихоньку фарцующий, сомнительный, богемный «Сайгон», продержавшийся все годы махрового застоя, не выдержал напора рыночной экономики и сдал позиции!
Хотя почему его не прикрывали тогда — очень даже понятно. Отсюда и теперь по прямой пешком пятнадцать минут до Литейного, 4. Того самого дома, из окон которого Сибирь хорошо видна. Осведомителям бегать было недалеко. А то, что «Сайгон», это тусовочное, по-нынешнему выражаясь, место, просматривался и прослушивался, и сомневаться не приходилось. Должна же была Софья Власьевна знать, чем дышит молодое поколение художников, писак всех мастей и прочих сочувствующих интеллигентов.
Да ведь и правда — Ритка же говорила, что на месте «Сайгона» уже в девяностых годах открыли салон модной сантехники. Но долго он не продержался. Здание-то — лакомый кусочек. И вот, пожалуйста, — пятизвездочный отель мирового класса.
Однако в нем, на первом этаже, углом заходя с Невского на Владимирский, опять кафе. Правда, цены здесь совсем не для тогдашней, да и не для нынешней, судя по посетителям, богемной публики, но… Гений места все-таки существует!
Швейцар распахнул дверь, и Александра Стюарт, поддав ногой полу легкой норковой шубки так, что сверкнула светлая атласная подкладка, вошла в ласковое тепло, пахнущее, как и тогда, крепким кофе.
Ах, хорошо!
Она оглядела помещение: интерьер в золотистых тонах, кожаные кресла, слева барная стойка… А вон в том углу двадцать лет назад широко известный в узких кругах поэт В., охальник и выпивоха, стрелял у барышень трояки, пенял на свою горькую жизнь и приглашал посидеть у него на коленях…
Женщина скинула шубку и, оставляя за собой, точно шлейф, интригующий запах дорогих французских духов, прошла к столику возле окна.
Небольшого роста, легкая, с сияющими глазами и роскошной светлой шевелюрой, она невольно привлекала взгляды присутствующих. Сколько ей лет, и сам черт не разобрал бы, а фигура, подчеркнутая узкой короткой юбкой и обтягивающим джемпером с глубоким вырезом, была у нее как у девчонки.
Заказав пятьдесят граммов «Хенесси» и двойной эспрессо, она подперла щеку ладонью и принялась рассматривать людей, спешивших по своим праздничным делам.
Официант поставил перед ней коньяк и кофе. Глотнув из бокала обжигающий напиток, женщина зажмурилась от внезапно навернувшихся слез: то ли коньяк был крепок, то ли вспомнилось что… А вспомнить Александре Стюарт действительно было о чем.
* * *
Партийно-комсомольское собрание затягивалось.
Алька почувствовала, что вот-вот заснет, и тряхнула головой. Светлые волосы взметнулись и снова опустились на плечи.
Сан Палыч, секретарь парторганизации, недовольно поднял глаза от бумаги и вновь продолжил чтение. Эх! И дернуло же их с Риткой сесть в первый ряд. Собрание, посвященное 67-й годовщине Великого Октября, да еще в такой идеологически значимой организации, как газета «Смена», — с этим лучше не шутить.
Алька прислушалась.
«…руководители блока НАТО должны знать, что их претензиям на достижение военного превосходства никогда не суждено сбыться. Советский Союз совместно со своими союзниками предупредил их об этом…»
Господи, да когда же это кончится? В Катькином садике ее ждет Мишка Говоров. Впрочем, питерские букинисты и просто любители хорошей литературы знали его под прозвищем Мишель-«холодник». Обещал принести тамиздатовского Владимова. Замерз уже, наверно, бедняга, согласно своему прозвищу. Алька коротко вздохнула и стала изучать стены.
Шла «пятилетка пышных похорон». В воздухе отчетливо пахло формалином. Алька с максимальным доброжелательством принялась рассматривать портрет очередного генсека. Узкий лоб, выступающие надбровные дуги и скулы. Высоко поднятые напряженные плечи. Нет, холодильник какой-то. Предыдущий был явно посимпатичнее. Но недолго. А «дорогой Леонид Ильич» вообще казался чем-то вроде дальнего иногороднего родственника: встречаться лично не довелось, но помер — жалко.
Алька немного развеселилась от этих мыслей и перевела взгляд на Володьку Архангельского, сидевшего рядом с начальством в президиуме. Тоже мне, комсомольский лидер. Сидит и пялится на Алькины коленки. Вон какую шею отъел, бугай, на комсомольских харчах.
Алька посмотрела ему прямо в глаза своим «фирменным» прозрачным невинно-нахальным взглядом и положила ногу на ногу. И без того короткая юбка задралась выше некуда. Архангельский злобно прищурился. Тогда Алька глумливо покачала носком туфли, и коварная улыбка тронула ее красиво очерченные губы.
У Архангельского на носу проступили капли пота. Из первого ряда это очень даже хорошо было видно. Ага, не забыл, значит, как прошлой осенью, на картошке, агитировал вступать в партию. Мол, без этого никакой карьеры не получится. А потом, на танцах в местном клубе, зажал ее в углу и, слюняво тычась в шею, говорил, что все для нее сделает, все, все…
Еще пять лет назад это был застенчивый субтильный провинциальный мальчик, ее однокурсник. Все думали, закончит Вовка журфак и отчалит в свой родной Мурманск — скромным редактором в какую-нибудь «Красную верфь», ан нет…
Архангельский вдруг круто пошел вверх по комсомольской лестнице. И ни в какой Мурманск пополнять тамошние журналистские кадры он не вернулся, а, совсем напротив, остался в Ленинграде, очень даже неплохо устроился и довольно быстро скурвился. Хотя что значит — остался? Если Альку взяли в «Смену», когда она была еще студенткой пятого курса, то Архангельского туда «воткнули» по звонку из обкома комсомола.
Довольно, по-кошачьи жмурясь, Алька представила, как сегодня же вечером, устроившись удобно в старом плюшевом кресле, будет изменять с запретной книгой этим душным и малопривлекательным во всех отношениях мужчинам в президиуме и на портретах.
«…неисчерпаемы резервы нашего строя в социальной активности масс. Именно на развитие инициативы, на реализацию огромного творческого потенциала трудящихся и нацелены осуществляемые партией меры по дальнейшему совершенствованию социалистической демократии…»
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/1/3/7/6/3/4/137634.jpg)