Юлий ГУСМАН, Ярослав ГОЛОВАНОВ
КОНТАКТ
(Киносценарий)
14 марта, пятница. Нью-Йорк
За белым полицейским «доджем» с красной мигалкой на крыше по широкой бетонной автостраде мчится кавалькада длинных черных «кадиллаков». Высокий голос сирены достигает истерических нот, когда машины, вынырнув из синего, наполненного сладким дымом тоннеля, вынеслись к подножию главного здания ООН. Шесть молодых щеголеватых мужчин, привычно улыбнувшись объективам фотоаппаратов, быстро, перепрыгивая через ступеньки, поднимаются к небоскребу и входят в просторный холл, под высоким потолком которого летит наш первый спутник — старинный, еще 50-х годов, дар правительства СССР Организации Объединенных Наций.
Зал заседаний ООН полон. Журналисты с любопытством рассматривают шестерых, сидящих за отдельным столом. На них нацелились своими голубыми глазами кино- и телекамеры.
— Дамы и господа, — призвав к вниманию, открыл пресс-конференцию председательствующий. — Космическое сотрудничество двух великих держав — Советского Союза и Соединенных Штатов — сегодня приносит новые великолепные плоды. Уже недалек тот день, когда первая советско-американская экспедиция на Марс возьмет старт с орбитальной станции «Мир-4». Мне доставляет большую радость представить вам по поручению Академии наук СССР и Национального управления по аэронавтике и исследованию космоса США окончательно утвержденный вчера первый экипаж марсианской экспедиции. В него вошли прославленные герои космоса и видные ученые: начальник экспедиции и командир космического корабля «Гагарин», генерал-майор Александр Седов; командир десантного корабля «Мэйфлауэр» и руководитель группы высадки бригадный генерал Алан Редфорд; борт-инженер доктор Джон Стейнберг, лауреат премии Винера, который, конечно, известен вам как автор робота «Зоэ», способного «рождать» подобных себе роботов. Перед вами — заместитель директора института медико-биологических проблем космонавтики, доктор биологии Анзор Лежава; астрофизик, автор новой теории пульсаров, профессор Майкл Леннон-второй и, наконец, геолог экспедиции, профессор Ленинградского университета, доктор геолого-минералогических наук Юрий Раздолин. Закончив курс комплексных тренировок в США, экипаж завтра вылетает в Советский Союз для продолжения предстартовой подготовки и последующего отдыха… Нет сомнения, — продолжает председатель, — что сотрудничество государств в организации первой в мире межпланетной экспедиции явится великолепным доказательством торжества политики мира, направленной на благо всех народов Земли… Уважаемые дамы и господа! Подробности предстоящего полета хорошо известны из имеющихся у вас на руках материалов, так что предлагаю перейти к вопросам… Прошу вас, мистер Джексон, «Юнайтед Пресс Интернэйшнл»…
26 марта, среда. Москва
Седов молча сидит на белой металлической вертящейся табуретке в кабинете старого своего приятеля терапевта Зорина и сосредоточенно смотрит в пол, вертя в руках линейку. В кабинете все выкрашено в ослепительно белый цвет, Профессор Зорин — консерватор, он никогда не прислушивался к рекомендациям психологов из института технической эстетики и всегда считал, что если белый «больничный» цвет сковывает робкого посетителя, то это к лучшему. В этой светлой, стерильной обстановке единственным темным пятном был космонавт.
— У меня новости неважные, Александр Матвеевич, — говорит Зорин, перебирая бумаги на столе. — Кое-что в твоих анализах кое-кого смущает…
— «Кое-что», «кое-кого»!.. — взрывается Седов. — Вам всем просто покоя не дает, что мне уже не двадцать, а я все еще летаю, нарушая тем самым ваши вековечные инструкции, рекомендации, всякие там ваши диссертации…
— Я не желаю говорить с тобой в таком тоне, — резко перебивает Зорин. Опять длинная пауза. — Пойми наконец, — спокойно, почти ласково продолжает врач, — что никто из нас, увы, не становится с годами здоровее.
— Запомни, Андрей Леонидович, — со вздохом говорит Седов, — у меня здоровья хватит еще на десять, а может, и на двадцать медкомиссий.
— Я тоже верю в это. Но это пока твои и мои субъективные ощущения, а вот объективные результаты исследований. — Он поднимает со стола листки. — И если оснований для паники — даю тебе честное слово — пока никаких нет, все же еще раз помучить тебя мы обязаны. Понимаешь, обязаны, и все тут. Трехлетний полет к Марсу — это не двухнедельная прогулка на Луну. А с такими бумажками комиссия тебя зарубит…
Седов сжимает линейку так, что белеют суставы пальцев.
— Твоя комиссия да и ты сам всегда верили анализам мочи и кардиограммам больше, чем живым людям. Врач обязан быть психологом, провидцем, гипнотизером, черт возьми, а вы превратились в операторов электронных машин! Как бы вы были счастливы, если бы я только сидел в президиумах торжественных собраний или писал мемуары! Я хочу работать, понимаешь, ра-бо-тать, а не занимать хорошо оплачиваемые и никому не нужные, специально «за заслуги» придуманные штатные единицы, ясно? А здоров я, как бык!
— Что дозволено Юпитеру, того нельзя быку, — улыбается Зорин. — Ты, Саша, в свои сорок пять успел предостаточно, не тебе говорить… Но забрать тебя недельки на две, повторяю, мы обязаны. Тренировки вы завершили, а кататься с американцами по стране и без тебя смогут. Только здоровье сохранишь. Знаю я грузинское гостеприимство, целее будешь… В общем, сворачивай свои дела…
— Легко сказать, — ворчит Седов. — Я еще должен съездить в деревню к матери…
— Вот к матери съезди, — встрепенулся Зорин. — Молочка попей, погуляй…
Седов вздыхает. Табуретка под ним скрипит.
Зал оперативного руководства ИКИАНа (Института космических исследований Академии наук СССР). Три ряда столов-пультов — те, что позади, чуть выше передних — развернулись широкой дугой против стены с многочисленными экранами и световыми табло. Сейчас начнется обычная «летучка» — оперативное совещание всех советских и американских служб, ответственных за подготовку экспедиции на Марс. Работа довольно нудная, монотонная, романтику в которой могут отыскать разве что зелененькие выпускники факультета журналистики. Со скучным сонным лицом входит в зал академик Илья Ильич Зуев. Здоровается за руку с генерал-полковником Викентием Кирилловичем Самариным, кивает космонавтам и операторам, сидящим За столами-пультами, на которых укреплены таблички: «Дежурный баллистики, «Дежурный СЖО» (система жизнеобеспечения), «Дежурный МБК» (медико-биологический контроль), «НАСА», «Байконур», «Канаверал», «Служба Солнца», «МИР-4». Зуев лениво снимает пиджак, вешает на спинку кресла. Девушка в белом передничке ставит перед ним чашку черного кофе.
— Спасибо. — Прихлебнул кофе, искоса посмотрел на большое светящееся табло точного времени над экранами: 8:59. Говорит громко, всему залу: — Начинаем, товарищи! Слушаем Хьюстон…
Вспыхнул большой экран, на котором, словно в зеркале, отразился такой же зал, только таблички были уже английские, а вместо Зуева сидел Майкл Кэтуэй — руководитель американской части программы.
— Доброе утро, мистер Кэтуэй, — весело говорит Зуев. — Просим подтверждения старта транспортного корабля «ШАТТЛ-47».
— Отрыв от старта — 19:41:05 мирового времени. У нас все в порядке.
— О'кей! — говорит Зуев. — Просим подтверждение «МИР-4».
На другом экране вспыхивает новое изображение; два человека в легких спортивных костюмах в командном пункте долговременной орбитальной станции «МИР-4».
— Говорит «МИР-4». Старт 19:41:05 принят. Маяки начинают работать в режиме сближения по докладу с борта. «ШАТТЛу-47» дается третий причал, как просили.
— Принято, — говорит Кэтуэй. — Прошу запасной радиоканал.
— Минуточку, — отвечает станция. Один из сидящих за пультом вдруг всплывает, летит к потолку, возвращается с бортовым журналом. — Ваш запасной канал с 112,34 до 112,73.
— Вопросы к Хьюстону? — спрашивает Зуев.
— Вопрос доктору Райту, — говорит по-английски Леннон, сидящий за пультом «Связь с экипажем». И на экране возникает новое лицо: Райт — конструктор систем ориентации «Мэйфлауэра».
— Хэлло, Микки! Мне нужны расчеты эрозии оптических поверхностей фотоумножителей от испарения в вакууме, — говорит Леннон.
— Получите сегодня после ужина, — отвечает Райт.
— А раньше нельзя?
— После нашего ужина, — улыбается Райт, — а у вас это будет после завтрака.
— О'кей!
— Слушаем службу Солнца, — громко перебивает Зуев.
— Крым на связи, — загорается экран.
Красивая загорелая женщина, заглядывая в бумажку, говорит тоном учительницы начальных классов:
— Мы уже докладывали ночью, повторяем для всех: по хромосферным вспышкам в открытом космосе работы для «Гагарина» закрываются с 11 до 14 часов. Прогноз на ближайшие сутки…