Анастасия Семенова
Чудо-лекарь алоэ
Предисловие
Цветок был отчаянно зеленым. На грязном, истоптанном февральском снегу нашего двора-колодца, возле помойки, он светился, как зеленая ракета полярников, в последней надежде взывающих о помощи. От него просто невозможно было оторвать взгляд. Завороженная этим явлением, я подошла поближе и увидела разбитый горшок, из которого высыпалась песчаная земля, черепки и камешки, переплетенные перепутанными корнями огромного – как мне казалось в мои семь с половиной лет – растения. Раньше я уже видела такие, они росли на подоконниках у родителей и бабушек-дедушек многих моих знакомых, но это поразило мое воображение своими размерами и совершенно нездешним, диким, каким-то африканским видом. Не знаю, почему именно африканским, но в голове сразу возникли слова: «…Не ходите, дети, в Африку гулять!» Огромные, толстые, мясистые листья, с двумя рядами шипов, были как-то совершенно не по-нашему зелены и как будто покрыты белесой пылью пустынь. Росли они из таких же стволов, как у деревьев, только маленьких. Стволов было несколько, и листья были переплетены, как щупальца осьминогов. Чем выше к вершинам стеблей, чем моложе листья, тем ярче сквозь пыль пустынь пробивалась совсем весенняя зелень, тем веселее их цвет. Вершинка самого большого стебля была такой нежной, такой полной летнего солнца, что просто не могла, не должна была оставаться здесь. на холодном снегу. И она была сломана…
…На месте отлома висела капля тягучего зеленоватого сока.
«Он плачет», – решила я. Сняла варежку, осторожно отломала веселую верхушку цветка, аккуратно сунула его в варежку и понесла домой.
– Что там у тебя? Что? Котенок? – наперебой затараторили мои дворовые подружки и друзья, они окружили меня плотным и любопытным кольцом. Задние подпрыгивали, пытаясь заглянуть через головы стоявших впереди.
– Не котенок, – гордо заявила я, – а цветок.
– А где взяла? – примерно так вопросило мое галдящее окружение.
– Там, – показала я, – на помойке, – и добавила, заранее предвкушая, что сейчас начнется: – Там еще есть…
В тот же миг все наше дворовое братство наперегонки, на бегу теряя поскользнувшихся, с криками и визгом понеслось в сторону предполагаемого чуда.
Поднимаясь домой на лифте, я с удовольствием рассматривала цветок и прислушивалась к непонятно откуда взявшемуся чувству гордости. Он был такой живой… И он был совсем один. А теперь он мой. Я его спасла. Но в то же время на дне души шевелился мохнатый и липкий не страх даже, а страшок, наверняка знакомый каждому, кто еще помнит себя маленьким: а вдруг мама не разрешит? Не разрешит его взять – и что тогда? Но радость все же пересилила, и в дверь я не только трезвонила, но и тарабанила ногами, обутыми в валенки с галошками. С той стороны двери послышались шаркающие шаги, и от души отлегло: это Людмила Викентьевна, соседка по коммунальной квартире. Бабушкина ровесница и подруга. Значит, моих нет дома. Момент решения откладывается.
– Ну, ну, чего звонишь как на пожар? Случилось что? Или до туалета дотерпеть не можешь? – с улыбкой напустилась на меня соседка. Впрочем, я ее нисколько не боялась, она была добрая, и мы с ней дружили, несмотря на то что в раннем детстве я долго не могла научиться выговаривать ее непростые имя и отчество, а на упрощенную «бабу Люду» она категорически не соглашалась. – Ой, а что это у тебя в варежке? – заметила она.
– Цветочек, – ответила я.
– Хорошо, что не котенок. А что за цветочек? Не покажешь?
– Покажу. Вот, – протянула я свою находку, – смотрите.
– Алоэ, – авторитетно заключила Людмила Викентьевна. – Очень полезное комнатное растение. Лекарственное. Если правильно, с умом использовать, помогает ото всех бед-напастей.
– От чего помогает? – не поняла я.
– От болячек разных и даже от серьезных болезней, – пояснила Людмила Викентьевна, – вот, к примеру, порезала ты палец (не дай бог, конечно, но все может быть) – отламываешь от этого цветка кусочек листика, снимаешь с него шкурочку, к порезанному месту прикладываешь, приматываешь бинтиком – и все!
– Что «все»?
– К утру зарастет.
– Совсем? – недоверчиво спросила я.
– Совсем, – категорично подтвердила она.
– Что, и зеленкой мазать не надо будет? – все еще не могла я поверить в столь волшебное приобретение.
– Можно и не мазать. Алоэ все вытянет, даже если грязь какая в ранку попадет.
– Значит, мама разрешит мне его оставить? – спросила я с надеждой.
– Разрешит? Да я думаю, не только разрешит, но и сама рада будет, – обнадежила меня соседка. – Раньше-то у нее, у бабушки твоей, был такой цветок, свой. Старый такой – престарый, лет сто ему было, наверно, никак не меньше. Этот цветок так и называют – столетник.
– Почему столетник?
– А кто его знает, – пожала плечами Людмила Викентьевна. – Точно не скажу. По-разному слышала. То ли потому, что сто лет живет, то ли оттого, что раз в сто лет цветет.
– Раз в сто ле-ет? – ошеломленно и разочарованно протянула я. Такой срок показался мне совершенно немыслимым. И стало жалко себя оттого, что не удастся увидеть это наверняка великолепное зрелище.
– Да ты не переживай особенно, – погладила меня по голове соседка. – Мало ли, чего люди ни наговорят. Я, например, видела, как цвел столетник твоей бабушки.
– Правда?! Сами видели? И как? Красиво? – замерла я от восторга.
– Красиво. И очень необычно. Стрелка из него во-от такая вот, – развела Людмила Викентьевна руками, – вымахнула, а на ней цветочки: много-много, как трубочки маленькие.
– А когда это было?
– Давно-о… Мама твоя еще девочкой была. Такая, как ты, наверное, может, чуть постарше. Но ты, если хочешь посмотреть, сходи в Ботанический сад. Там много разных сортов алоэ – и все цветут каждый год. Где-то в феврале – марте. Это они дома, на подоконниках, редко свою красоту показывают, потому что свету мало, да и не все хозяева знают, как ухаживать за ними правильно, когда поливать. А ты, коль надумала у себя оставить это растение, расспроси сначала у мудрых людей, как разводить его, в какую землю сажать, чем подкармливать, – да много всяких премудростей следует знать, прежде чем хороший цветок вырастить. А уж такой, как алоэ… Тут особый подход нужен. Это ведь растение экзотическое – из стран дальних и жарких к нам, наверное, прибыло.
– Да я с удовольствием, только не знаю, разрешат ли мама с бабушкой.
– Думаю, разрешат.
В это время в дверь позвонили.
– Один, – сосчитала я, внутренне напрягшись, – два…
– … Три, – закончили мы с Людмилой Викентьевной на два голоса.
– Твои, – заключила она. – Иди встречай.
– Здравствуй, здравствуй, белочка моя, – поздоровалась бабушка и, нагнувшись, чмокнула меня в щеку. – Вот несу сумку на кухню, разбирай покупки. Может, и себе там кое-что найдешь. Поищи. Ну, чего стоишь, мнешься, на кухню не идешь? А, случилось что-нибудь? Двойку получила? Нет? Напроказила где-то? Тоже нет? Тогда что? – насторожилась бабушка, видя мое замешательство. – Все в порядке?
– Все в порядке. Правда. Все нормально.
– Тогда что? – решила она добиться прямого и исчерпывающего ответа на свои вопросы, еще даже не успев раздеться.
– Да ничего особенного…
– А не особенного?
– Я тут на улице кое-что нашла…
– Котенка? На помойке небось? – решила бабушка продемонстрировать свои дедуктивные способности. Но не получилось. Точнее, получилось ровно наполовину.
– Не котенка, не бойся. Но на помойке. Ну что я могу поделать, если люди на помойку такие нужные вещи выбрасывают, – попыталась я воззвать к бабушкиному хозяйственному благоразумию, – так же ведь и пропадут попусту.
– Не пропадут. А если и пропадут, так не велика беда. Недаром же их выкинули. Да и вообще не пристало девочке по помойкам лазать.
– Да это же просто цветочек, – сумела-таки я вставить слово в свою защиту.
– Цветочек? Какой цветочек? Здравствуй, Людочка, – войдя в кухню, поздоровалась бабушка.
– Алоэ. Помнишь, как у тебя был, – ответила за меня Людмила Викентьевна, тем самым как бы занимая мою сторону.
– Столетник-то? Да, смотри-ка ты, столетник. – Бабушка внимательно посмотрела на мой крепенький отросток. – Как же тебя так, маленький, угораздило? посреди зимы, да на помойку?
– Бабушка, а можно я его у себя оставлю?
– Отчего же нельзя, оставь, конечно, это цветок нужный. Мне нравится. Жаль только, что не цветет.
– Цветет, – возразила я, как человек уже кое в чем сведущий. – Только очень редко.