Кира Буренина
Эпизод
Как-то раз Таню пригласила на день рождения подруга Вера. В основном вокруг были одни незнакомые люди, и Тане стало скучно. Разглядывая смеющихся, жующих и острящих гостей, она обратила внимание на молодого человека в черной водолазке и черных джинсах, молча сидевшего и чертившего черенком вилки по скатерти затейливые узоры. Его худое бледное лицо, серые глаза и длинные волосы, стянутые в хвостик на затылке, выглядели необычно. Молодой человек тоже приметил Татьяну — несколько раз он бросил в ее сторону любопытные взгляды.
— Это Илья. Талант, большой художник, но высокомерен страшно! — прошептала на ухо Тане Вера, заметив ее заинтересованный взгляд.
Таня передернула плечами. Богема! Для нее богемный народ ассоциировался с бесшабашностью, легкомыслием, взрывами эмоций и депрессиями, а также неуемным потреблением водки. «Все эти художники, циркачи и прочая богемная публика», — пренебрежительно отзывался о них Танин отец. Моментально оценив ситуацию, она отвернулась от переставшего ее интересовать субъекта и засобиралась домой.
— Ну как, родители вернулись из Флориды? — спросила подруга, пока Татьяна набрасывала на плечи шубу.
Она кивнула и чмокнула Веру в щеку.
— Привет Владику! — крикнула та на прощание.
— Подождите! — остановил ее голос, едва она сделала несколько шагов к машине.
Таня обернулась. Ее звал тот самый художник. Он стоял на морозе, не накинув на себя ничего из верхней одежды, и черный облик его резко контрастировал с окружающей белизной зимнего дня. Илья казался большой черной галкой на фоне белого ослепительного снега.
Таня тихо ахнула и крикнула:
— Идите назад, вы простудитесь!
Но Илья не внял совету, быстро приближаясь к ней.
— Я вас знаю! — услышала Татьяна. — Я вас знаю целую вечность. Я вас рисую всю свою сознательную жизнь. Вы не верите? Я знал, что вы существуете, и был уверен, что мы встретимся.
Таня смотрела со смешанным чувством страха и удивления на его синие трясущиеся губы, переплетенные длинные пальцы и отчужденно думала о том, что, вероятно, ее родители были правы и у этих художников не все в порядке с головой.
— Возвращайтесь, вы простудитесь! — только и повторила она, с изумлением замечая, как в глазах его вспыхнули и потухли красные искры, как сгорбились его плечи.
Он медленно направился по пушистой снежной дорожке к подъезду, оставляя своими щегольскими черными «казаками» затейливые следы.
Чувство беспокойства не покидало Татьяну весь вечер. Она бесцельно бродила по квартире, не находя себе места. В ее жизни все было так просто, так понятно, и вот сегодня баланс нарушился. С детства ей вдалбливали нехитрые, но сильно действующие истины: «Люди нашего круга должны быть образованны, интеллектуальны, воспитанны. Что творится за пределами престижного московского микрорайона, именуемого в народе „дворянским гнездом“, не должно нас интересовать».
Пришла перестройка, круг избранных поредел, но правила игры остались прежними. Время взросления прошло. Таня вышла в мир из теплых стен элитарного учебного заведения, работала переводчицей с немецкого, английского и итальянского. Коллеги ее уважали и немного ей завидовали, шеф в ней души не чаял. У нее был давний и респектабельный роман с другом детства Владиславом. Они считались женихом и невестой почти что с пеленок. «Главное, не выйти за рамки круга» — таково было общее мнение. Теперь родители с некоторым беспокойством спрашивали себя, когда же окончится холостяцкая жизнь и дети наконец поженятся — ведь уже не маленькие, обоим скоро по тридцать! Владик и Таня, однако, были довольны сложившимся «статусом-кво» и не спешили под венец. Все во Владике было прочно и устойчиво. Интеллектуальный, способный, успешный бизнесмен. Он хранил глубокое почтение к традициям круга. С ним было спокойно и — увы! — предсказуемо.
Когда Татьяна почти забыла свое мимолетное знакомство с Ильей, шеф попросил ее показать американским клиентам фирмы Москву. Прогуливаясь с американцами по Арбату, она услышала знакомый голос:
— Портретик не желаете?
Это был Илья. В большом черном полушубке, валенках и мохнатой папахе. Он производил настолько комическое впечатление, что Татьяна, а вслед за ней и ее гости звонко расхохотались. Илья смутился, уронил папку с ватманскими листами, кто-то бросился их поднимать, а Татьяна с американцами пошла дальше. Не объяснять же ей, что она шапочно знакома с этим нелепым молодым человеком! Илья долго смотрел, как она удаляется, кутаясь в песцовую шубку.
— Спасибо, — пробормотал он молодому человеку, собравшему его рассыпанное хозяйство, и с нежностью стряхнул с одного портрета налипший на него снег. Он осторожно поставил его на подрамник и несколько минут любовался тонким, выразительным женским лицом. Это было лицо Татьяны.
Илье было девять лет, когда вместе с классом он впервые попал в цирк. Клоуны, наездники, медведи и тигры не произвели на него никакого впечатления. Во втором отделении было объявлено выступление воздушных гимнастов. Под куполом цирка бесстрашные серебристые мальчики крутили невероятные сальто, показывая самые умопомрачительные комбинации. От увиденного у Ильи больно заколотилось сердце. Он будто уже не сидел в зале, а там, в вышине, протягивал руки своим партнерам, радостно смеясь, ощущая легкость и счастье полета. Вечером, придя домой, он закричал:
— Мама, когда я вырасту, я буду воздушным гимнастом!
— Хорошо, милый, — отозвалась мать. А про себя подумала: «Жаль, что мальчик растет без отца, он такой впечатлительный!»
На ночь сыну пришлось дать валерьянки. Изнемогая от восторга, он рассказывал, какие смелые и ловкие люди эти циркачи, какие у них костюмы. «Обязательно стану циркачом», — твердил Илья, засыпая. Утром в школе ему очень хотелось поделиться своей мечтой. Лучший друг Федя болел, а кому еще можно излить душу? Тогда, набравшись смелости, он подошел к девочке Оле, в которую были влюблены поголовно все мальчишки класса.
— Оля, — сказал Илья, твердо глядя ей в глаза, — это тайна, но тебе я ее открою. Когда я вырасту, я стану воздушным гимнастом в цирке.
И необыкновенная Оля зло и презрительно рассмеялась ему в лицо и пронзительно закричала:
— Ты? Циркачом? Да посмотри на себя, ты даже бегать нормально не умеешь!
Раздавленный обидой, Илья мужественно прожил этот день до конца. И только ночью он позволил пролиться слезам разочарования. Это были его последние слезы. Засыпая под утро, он увидел страшный сон: как будто он крутит сальто под самым куполом цирка, и весь зал, затаив дыхание, следит за ним. Но вдруг руки партнера разжимаются... и Илья летит, летит вниз. Вот уже ясно различимы опилки на манеже, удар — и маленькая скрюченная фигурка в серебристом костюме неподвижно лежит в самом центре арены.