Михаил Арцыбашев
Кровь
I
К молодым помещикам Виноградовым, которые только прошлой осенью обвенчались и жили всю зиму в деревне, приехали гости: два брата Борисовы и писатель Гвоздев.
Старший Борисов был очень худощавый, близорукий и очень добрый человек лет тридцати. Волосы в бороде и на голове у него были очень светлые и жидкие. Звали его Николаем Андреевичем. Был он приват-доцентом университета.
Брата его, студента, все звали просто — Сергей, и все любили за здоровую красивую наружность, веселый ровный характер, остроумие и симпатичные убеждения.
Гвоздев, Алексей Петрович, был беллетрист, произведения которого очень ценились той частью публики, которая прежде всего требует от писателя симпатичной, искренней и доброй идеи. Одевался он по-русски и волосы стриг в кружок.
Все трое приехали в самом лучшем настроении духа, и с их приездом оживился весь дом. Не только господа, но и прислуга была рада приезду веселых и щедрых гостей. А особенно был доволен сам Виноградов: хотя он недавно женился и еще не пережил горячки наслаждения первыми счастливыми общениями с молодой, красивой и здоровой женой, но все-таки однообразие деревенской жизни и одной любви уже начинало тяготить его.
Когда земская бричка, запряженная парой крепких и круглых, с подвязанными мокрыми хвостами, лошадей, звеня и громыхая, подкатила к крыльцу виноградовского дома, там поднялись шум и беготня. Сам Виноградов, без пальто и шапки, в одной старой студенческой тужурке, которую дома носил потому, что она нравилась его жене, выскочил на крыльцо, улыбаясь с радостным и оживленным видом.
— Вот молодцы ребята, что приехали! — закричал он славным звучным голосом.
Гости, смеясь и отвечая на приветствия, вываливались на обе стороны брички, вытаскивая за собой привезенные ружья и патронташи. За ними выскочили и две прекрасные охотничьи собаки: темно-рыжий кудряво-мягкий сеттер Гвоздева, по кличке «Аякс», и крепкий стройный гордон[1] «Маркс», принадлежащий Сергею Борисову.
Подоспевшей работник Иван, весело скаля зубы, подхватил из брички два рогожных кулька и следом за господами втащил их в переднюю.
— Это что? — радостно спрашивал Виноградов, высоко поднимая брови.
Иван, все скаля зубы, отворотил уголок кулька и оттуда выглянули серебряные и красные горлышки бутылок. Гвоздев, снимавший пальто, приостановился и свободной рукой так выразительно щелкнул себя по воротнику, что все засмеялись.
— Ну, как я вам рад,— говорил Виноградов, блестя глазами и помогая то одному, то другому снимать пальто и крепко пожимая всем руки.
Со старшим Борисовым он даже поцеловался, так как они были давнишними и крепкими приятелями, товарищами по университету.
— Ну, мы, брат, больше тебя рады,— смеялся Борисов,— у нас там без тебя как-то все расклеилось… Все хандрят, скука смертная…
— Будто уж?— с удовольствием спросил Виноградов.
— Спроси их. Да и вообще, как посидишь в каменном мешке, так рад будешь на вольный воздух вырваться.
— А у нас тут чего-чего, а воздуху хоть объедайся,— смеясь говорил Виноградов.
— Уж мы видели, дорогой… благодать!..
Вышла в переднюю и сама хозяйка, молодая жена Виноградова.
Клавдия Николаевна была очень хрупкая и нежная блондинка маленького роста, с маленькими ножками и ручками. У нее были большие, невинные, светлые глаза, которые, вместе с мягкими вьющимися волосами, придавали ей вид ангела, что она знала и чем она гордилась; и потому она старалась быть всегда доброй и мягкой, оправдывая это сходство. Одета она была по моде, красиво, но просторно, чтобы не так был заметен округлившийся живот: она была беременна.
— Добро пожаловать, господа,— сказала она, радушно и со спокойным кокетством протягивая им обе руки.
— Не прогоните? — весело спросил Гвоздев, с удовольствием и так осторожно, точно она стеклянная, пожимая ей руку.
— Прогоню,— шутливо ответила она.
Муж перебил ее, беспокойно и поспешно кидаясь к ней.
— Уйди, уйди, Клава… дверь открыта…
Клавдия Николаевна, еще более красиво кокетничая, повела шутя головой, как это делают избалованные дети, но все-таки отступила назад в зал.
Она была очень счастлива своей беременностью и сама береглась, как могла, каждую минуту трепеща за своего будущего ребенка, который, как ей казалось, был так нежен и хрупок, что даже от повеявшего на нее ветра мог родиться мертвым или уродцем.
Гости, деликатно стараясь ее не задерживать, поторопились освободиться от пальто, и все через зал прошли в столовую, где прислуга, красивая здоровая девка Аннушка, накрывала на стол, поспешно гремя тарелками.
— Мы уже пообедали, — говорила Клавдия Николаевна с той приятной уверенностью, которую дает сознание, что не будешь ложно понятой,— а вы наверное проголодались?
— Есть тот грех, — потирая руки, признавался Гвоздев.
— Ну, так я вам дам закусить. Пока выпейте водки, а потом я распоряжусь вам чего-нибудь. Вы чего хотите: можно цыплят или бифштекс.
— Все равно, лишь бы чего пожрать,— разом ответили Гвоздев и Сергей Борисов.
Клавдая Николаевна улыбнулась им и, поправляя волосы, вышла приказать зажарить цыплят. Мужчины шумно расселись вокруг стола, придвигая водку и закуски.
— Еле, брат, дотащились… Раза два чуть-чуть не выкупались в грязи,— рассказывал Борисов.
— Да, дорога страшно попортилась, — подтвердил Виноградов.— Вечером вчера я ездил в Остадное к земскому, так еле вылез у овражка… знаешь, за мостиком?..
— Вот, вот, там же и мы застряли.
— Пришлось вылезать и вытаскивать бричку. Мы бы не вытащили, да какой-то лядащий[2] мужичонка помог. Вообрази — сам тощий, обтрепанный, заморенный, а говорит: «это— ничаво»… подлез под задок, да ка-ак двинет, так чуть меня не задавил! — с тем наивным восторгом, с которым все очень слабосильные люди говорят о проявлениях чужой силы, им не понятной, рассказывал Борисов.
Виноградов, смеясь, слушал его и с удовольствием гладил по голове рыжего Аякса, уткнувшегося мордой в его колени. Он очень любил собак. Аякс радостно вилял хвостом, скашивая умные, добрые глаза на стол.
— А вы видели мою собаку?— спросил Сергей и, не дожидаясь ответа, крикнул:
— Маркс, иси!
Красивый пес, стукаясь о колени сидевших, опрометью бросился на зов и стал, точно маятником колотя твердым хвостом по ножкам стула.
— Вот,— с гордостью сказал Сергей.
Собака, точно, была очень хороша.
Виноградов, который любил выказать себя и действительно был знатоком породистых собак, внимательно осмотрел собаку.
— Славный пес,— с искренним убеждением сказал он.
— Вы пощупайте нос, — горячо говорил Сергей,— как лед!
— Да, — согласился Виноградов, ткнув ладонью в холодный, мокрый нос собаки,— чутье, должно быть, очень хорошее. А вы ее пробовали?
Сергей немного омрачился, потому что сам еще не знал, какова собака на охоте, и боялся, чтобы не оказалась плоха.
— Нет еще…
— Ну вот завтра и попробуем. Мне Кирилла говорил, что уже пропасть и крякв, и чирков, а гусей я сам вчера видел… И совсем близко… Такая досада, ружья не взял. Совсем не предполагал… Что ж вы, господа, водки?..
Виноградов уверенными движениями разлил водку по рюмкам, и хотя сам уже пообедал, но налил и себе «за компанию». Все чокнулись и выпили, а потом стали вкусно и долго закусывать кильками, селедкой и маринованными грибками. Потом выпили еще по одной и еще, пробуя то ту, то другую закуску.
Вошла Клавдия Николаевна и присела за свободный край стола. С ее приходом разговор оживился, так как она была легкой, остроумной, а главное хорошенькой собеседницей, и перешел на городские темы. У Виноградовых в городе было много родных и знакомых. В пылу разговора мужчины незаметно выпили еще по четыре рюмки водки и заговорили о бывшем недавно кровавом столкновении двух политических партий. Так как они все были одинаковых убеждений, то разговор шел весело и приятно для всех, несмотря на печальную тему.
II
Аннушка, которая была неравнодушна к Сергею Борисову и очень обрадовалась его приезду, опрометью побежала на кухню и крикнула в дверь:
— Акулина, барыня приказали цыплят!..
Акулина, толстая и рыхлая баба, с пухлым добродушным лицом, подоткнула подол юбки и ответив:— Чичас!— пошла через двор в курятник.
На дворе уже смерклось, и зажглись звезды. На земле все казалось темным и страшным, а в воздухе было прозрачно и пахло мокрой землей и свежим навозом со скотного двора. В курятнике было темно, хоть глаз выколи. Куры уже давно уселись на насест и спали. Только старый петух все ворочался и кряхтел в темноте, да где-то попискивали молодые цыплята: целый день они бегали по солнцу и весело рылись в глубоком теплом навозе. Им было хорошо, тепло и сытно, и до сих пор они не могли успокоиться и сквозь сон перепискивались и ворошились.
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/1/9/0/7/0/9/190709.jpg)