Лора Андронова
Игра
I'm loosing on the swings,
I'm loosing on the roundabouts.
Marillion
— Следующий! — протянул равнодушный голос, и бесконечная очередь продвинулась еще на шаг вперед.
Ив переместилась вместе со всеми и оказалась на нижней ступеньке лестницы, ведущей в небольшую овальную комнату, посредине которой возвышался массивный стол о трех тумбовидных ногах. За столом восседал немолодой мужчина с продолговатым породистым лицом, обрамленным тугими локонами лилового парика. Немного поодаль парило плотное облако, в глубине которого загорались и гасли красные искорки. Длинные ножки-щупальца, тянувшиеся из середины призрачного тельца, делали его похожим на летучую медузу.
— Следующий! — повторил мужчина, не отрывая взора от бумаг, которыми был завален стол. В его монотонном голосе послышались нетерпеливые нотки.
От очереди отделился согбенный седоволосый негр и подошел к столу.
— Имя?
— Джон Хопкинс, — прошелестело облако.
— Пол?
— Мужской.
— Возраст?
— Восемьдесят семь местных.
— Слишком стар. Следующий!
Старик медленно растаял в воздухе, а его место занял бледный юноша скандинавского вида.
— Имя?
— Ольгерд Хансен.
— Пол?
— Мужской.
— Возраст?
— Девятнадцать местных.
— Отлично!
— Боюсь, что нет, — заколыхалось облако. — Врожденный порок сердца. Может не выдержать.
— Да. Брак. Следующий. Следующим в очереди стояло странное толстенькое существо с пушистым заячьими ушами. Существо сопело и затравленно озиралось.
— Имя? — снова завертелась бюрократическая мельница.
— Ииххну Йонк-Йосс.
— Пол?
— Средний.
Лицо человека в лиловом парике страдальчески искривилось. С видом великомученика он поднял голову и неодобрительно воззрился на длинноухого Ииххну.
— Кто это?
Облако весело заискрилось.
— Импус степной, обыкновенный. Отличается умом и кротостью нрава.
— Очень хорошо. Долой импуса степного, обыкновенного. Отличающегося умом и кротостью нрава. Сегодня день людей. Следующий.
Черноволосая девочка, стоявшая прямо перед Ив сделала шаг вперед.
— Имя?
— Тереза Петруччи.
Мужчина сверился с бумагами, лежавшими на столе.
— Согласно Высокому Договору сто три дробь пять семейство Петруччи не подлежит Отбору. Следующий.
Ив приблизилась к столу.
— Имя?
— Ив Веласке.
— Пол?
— Женский.
— Возраст?
— Двадцать пять местных.
— Здоровье?
— В полном порядке.
Восседающий за столом важно поправил парик и смерил Ив тяжелым взглядом.
— Противопоказания?
— Отсутствуют.
— Что со стихиями?
Облако засучило ножками и разразилось длинной тирадой на незнакомом Ив языке. Мужчина вздохнул и снова поправил парик.
— Ладно, время на исходе, — он извлек из недр стола небольшой предмет, завернутый в пеструю упаковочную бумагу, и протянул его Ив.
— Это Инструмент Перехода. Выдается вам на время Игры, — внятно и раздельно произнес он, — Обращаться попрошу с осторожностью. Любые повреждения, преднамеренные или случайные, согласно пункту тридцать четыре «Приложений», относятся на ваш счет с последующей компенсацией. В случае утери Инструмента к вам будет применена статья номер семьдесят восемь «О небрежном обращении с редкими (уникальными) вещами, повлекшим за собой кражу, необратимую поломку или исчезновение оных». Все понятно?
Ив деревянно кивнула. Мужчина откашлялся и встал.
— Быть по сему. Ив Веласке принята в Игру. Все свободны, — в его руках оказался небольшой молоточек и медный гонг, — выбор сделан.
С этими словами он с силой ударил молоточком о гонг. Раздался протяжный низкий звон, стены зашатались и начали с грохотом обрушиваться. Ив вздрогнула и проснулась.
* * *
В комнате было почти темно, только тусклые отблески уличного фонаря едва-едва освещали забитый книгами старинный шкаф с резными дубовыми панелями. Ив лежала на диване, до подбородка закутавшись в теплый коричневый плед, и вяло разглядывала потолок. Потолок был серый, потрескавшийся, в бугристых пятнах старых потеков. Кое-где штукатурка обвалилась полностью, обнажив кирпич и фрагменты могучих деревянных перекрытий. Равнодушно зевнув, Ив перевела взгляд вниз. Навощенный, блестящий паркетный пол, так резко контрастирующий с полуразрушенным потолком, покрывал почти сплошной слой бумажных листков. В основном тут были распечатки каких-то немецких и французских текстов, но кое-где мелькали зеленоватые тетрадные страницы, исписанные ее собственным узким почерком. «Leiser Tanz unsichtbarer Schatten…», — невольно прочитала она и вздохнула.
Всю свою сознательную жизнь Ив сочиняла стихи. Когда она была маленькой девочкой с золотыми косичками, ее неуклюжие творения восхищали окружающих.
— Какая талантливая кроха, — ворковала очередная слезливо настроенная дамочка, — Поэтесса растет.
Но чем взрослее становилась Ив, тем большее неодобрение вызывало ее увлечение стихосложением.
— Это не профессия! Не профессия! — кричал отец, — Кому нужны твои сонеты?
Устав противится всеобщему давлению, Ив поступила в университет и через пять лет вышла из его стен дипломированным специалистом по немецкому языку и литературе. Но по-прежнему стоило ей погрузиться в себя, как тут же вокруг нее начинали виться ритмичные фразы, то жесткие, то — нежно-задумчивые. Фразы настойчиво сплетались в призывно и чарующе звенящие цепочки, требующие немедленно, безотлагательно перенести себя на бумагу. Коллеги и знакомые считали Ив особой со странностями — мгновение назад оживленно болтавшая девушка могла вдруг резко замолчать и, беззвучно шевеля губами, впериться в пространство отсутвующим взором. Впрочем, оживленно болтала она довольно редко, предпочитая скорее слушать, нежели говорить.
Обитала Ив в мансарде одного из домов старого города, доставшейся ей в наследство от троюродной бабушки.
— Там очень хорошо сочиняется, — объясняла Ив родителям, — витает дух старины.
Однако, проживание в мансарде, казавшееся ей поначалу столь романтичным, на поверку оказалось довольно тягостным: осенью протекала крыша, зимой приходилось покупать дрова и топить коптящую буржуйку, весной почему-то начинали плесневеть стены. Летом было почти хорошо, если не считать многочисленных тараканов, набегавших неведомо откуда.
С работой тоже не было все в порядке. Поначалу в школе, куда Ив попала по распределению, ее встретили радостно:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});