он никогда не подойдёт к тебе. И даже не увидит.
Я рассеянно кивнула. Это была, пожалуй, хорошая новость. Может, мне и было его жалко, но общаться с ним я, конечно же, не планировала.
– И не притронется против твоей воли. – Второй рассеянный кивок. – Так же, как и мой отец.
Резко вскинув голову, я ошалело уставилась в его серьёзное лицо. Что?! Что он только что сказал?!
– Чт… – я запнулась, язык стал вялым и непослушным.
Он не отводил от меня взгляда ни на секунду.
– Я всё знаю, – отчётливо проговорил он. – Я прочитал письма. Все.
Всё вокруг замерло, словно кто-то сверху нажал на кнопку стоп. Выключил свет. Остановил планету. Я ничего не слышала, не видела, кроме скачущего, как на трамплине, собственного сердца. Ещё чуть-чуть, и оно пробьёт ребра, вылетит наружу и плюхнется кровавым комком прямо на этот кремовый ковёр под нашими ногами.
– Сделай глубокий вдох, – проникновенный голос заполз в разум, заставляя слушаться, подчиняться.
В лёгкие с трудом поступал кислород. Грудь вздымалась, как после быстрого бега. Между рёбер будто подселили ежа, и он колол меня изнутри острыми иглами. Я даже не понимала, что закрыла глаза, слыша отдалённо: – Умница. Ещё один.
И снова беспрекословное исполнение. Вдохнув через нос, я набрала полные лёгкие воздуха и шумно выдохнула через рот. Меня понемногу отпускало, становилось легче, проще.
– Молодец.
Приоткрыв глаза, я сложила подрагивающие руки на груди, сразу отмечая тот факт, что он так и не подошёл ко мне. Он стоял на том же самом месте и не сделал ни единого шага в мою сторону. Брезгует? Ему противно? К его лицу приклеилась маска полнейшей невозмутимости, как и всегда. Ничего не выдавало в нём то, что его каким-то образом волнует эта информация. Он молчал, а во мне всё больше росли страх и злость. А лучшая защита – это нападение.
– И что теперь? – подключив весь свой воинственный настрой, спросила я. – Будешь метать ножи? Скажешь, что я сама его соблазнила? Твоего драгоценного отца. Неповторимого. Самого лучшего. – Истеричный ком застрял в горле. Я не могла оставаться спокойной. Мне хотелось наговорить ему такого, чтобы он не выдержал и ушёл. – Мне плевать, что он умер, – голос сорвался, а нижняя губа предательски задрожала. – Я его ненавидела. Он сломал мне жизнь. И я ни секунды по нему не скорбела. И я не хочу слушать, что ты обо всём этом думаешь. Мне всё равно. Уходи! – Я ткнула пальцем в сторону выхода и так и застыла с поднятой рукой, ощущая едкие слёзы в уголках глаз.
Мне было не всё равно, но я так боялась услышать то, что может окончательно добить меня. Я ожидала чего угодно: обвинений, оскорблений. Я быстрее бы поверила в то, что он меня ударит, чем в то, что я услышала в ответ.
– Я тоже его ненавижу, – размеренно проговорил он, словно в этом не было ничего необычного. Словно не он всю жизнь боготворил этого человека. Словно мы вообще говорим не о его отце. Словно… я уже ничего не понимала, в голове закончились все варианты.
– Нам необходимо поговорить об этом, – в голосе появилась несвойственная ему мягкость. – Я многое узнал из твоих писем.
Меня трясло, а он оставался максимально спокоен. Как такое возможно? Он что, робот?
– Но не всё. Я хочу задать пару вопросов и выслушать всё, что ты посчитаешь нужным рассказать. Мы обсудим это лишь раз и больше никогда не вернёмся к этой теме. Обещаю. Нам необходимо это, – его вкрадчивый голос обладал волшебным успокаивающим свойством, – чтобы двигаться дальше.
Дальше? Куда дальше?
– Ты так спокоен, – кусая нижнюю губу тихо проговорила я. – Это нервирует.
Он горько усмехнулся.
– Это не так. – Почему его голос такой нежный? – Когда я узнал, я напился в хлам, разнёс весь его кабинет, сжёг вещи и пытался спалить дом. Ещё бы чуть-чуть, и койка по соседству с Уильямсом была бы моей.
Мои глаза расширились от удивления. Вечно сдержанный Алекс мог так поступить? Хотя, ножи он метал очень даже резво.
– Поэтому не думай, что мне всё равно. Мне плохо. Но я справлюсь. Гораздо больше я беспокоюсь о тебе. Расскажи мне всё. Я прошу тебя.
Нервно теребя узел халата, я тяжело сглотнула. Он прав, сколько можно всё держать в себе?
– Хорошо, – с трудом выдавила я. – Что ты хочешь знать?
На какие-то пару секунд он прикрыл глаза, словно собирался с мыслями, а затем:
– Когда это началось?
Простой вопрос. Возьми себя в руки.
– В первую годовщину её смерти. Мне было двенадцать. Он долго пил в своём кабинете, а затем пришёл ко мне в комнату, дальше ты знаешь.
Маска отклеилась моментально. В глазах появился стальной блеск, губы сжались в тонкую линию, а нервно ходящие по кругу желваки, казалось, могут прорвать кожный покров.
– Когда закончилось?
– Последний раз был в пятнадцать. Он полгода меня не трогал, а после моего шестнадцатого дня рождения, полез ко мне снова. На кухне. Ты тогда уехал куда-то с друзьями на все выходные, и, не знаю… в моей голове что-то перемкнуло. Я воткнула ему нож в руку и резко дёрнула вниз. Крови было очень много. Он вызвал своего личного врача, рану зашивали. После этого он ко мне больше не приближался.
– Тот шрам на руке…
– Да, – подтвердила я его догадки.
– Почему ты не рассказала мне?
– Ты меня ненавидел.
– До твоих четырнадцати между нами не было ненависти. Почему ты не рассказала сразу, после первого, второго раза?
– Я хотела. Но Ричард был великим манипулятором. Он давил на мои чувства к тебе. Говорил, что ты не поверишь, а даже если и поверишь, то сразу от меня откажешься. Посчитаешь меня грязной, маленькой соблазнительницей, разрушившей вашу семью. И самая главная угроза была в том, что, если я открою рот, он отправит тебя в другую страну на долгие годы, и я никогда тебя больше не увижу. Останусь с ним, вдвоём. А я не хотела, чтобы ты уезжал. Только благодаря твоему присутствию я не наложила на себя руки. К тому же, не было толком никаких доказательств. Он меня не бил. А девственность… В моей медкарте стояло, что она на месте. Молчание дорого стоит, но оно покупается, как и всё в этом мире. Ты бы ничего не смог сделать против него. Тебе самому было всего шестнадцать.
Алекс в упор смотрел прямо на меня, ни на секунду не отводя взгляда. И я судорожно обхватила себя руками, чтобы создать