В этот момент металлическое острие фушарта Клермона достигло цели, пробив нагрудник Монфора. Хлынула кровь, заливая латы. Смертельно раненый Ги де Монфор застонал и рухнул на истоптанную землю. Клермон тоже упал на колени, ему не хватало воздуха.
Кое-как отдышавшись, шевалье огляделся: ничего более зловещего, даже при осаде Монсегюра он не видел. Арагонцы хорошо поработали своими алебардами. Всюду лежали изуродованные тела французов, земля вокруг Тулузских стен приобрела красноватый цвет. Не отставали от арагонцев и тамплиеры, закаленные в битвах с сарацинами.
Монанконы[55] тулузцев продолжали стрелять и осыпали врагов градом камней. Теряя силы, французы штурмовали стены, понимая, что попали в окружение, из которого выход лишь один – захватить город. Горожане из мушараби поливали их кипящим маслом, забрасывали камнями, лучники метко стреляли, укрываясь за зубцами стен. Покалеченные французы гроздями сыпались с штурмовых лестниц в ров на металлические колья. Клермон увидел небольшой отряд французов у ворот, пытающихся выбить их боевым бефроем из бревен. Невдалеке на коне возвышался сам граф Симон де Монфор в окружении вассалов, прикрывающих его и себя тарчами от летящих со стен города камней и стрел.
Клермона захлестнуло чувство дикой ненависти, он начал прорубаться сквозь ряды противника к старшему Монфору. И вдруг камень, пущенный из монанкона, стоявшего на надвратной башне, попал прямо в цель – графа Симона де Монфора. Клермон увидел только одно, как армэт графа разнесло в клочья, брызнули в разные стороны куски черепа и кровавые ошметки. Все это месиво попало на окружавших его французов.
Клермона затошнило, он отвернулся. Но долго в себя приходить не пришлось. На него наступал обезумевший от крови и смерти французский рыцарь. Он рубил мечом как заведенный. Клермон, не в силах более оказывать сопротивление, опустился на колени, француз нанес сильный удар по левому плечу, отчего латный наплечник раскололся пополам, и шевалье, почувствовав резкую пронзающую боль, упал. Рыцарь, собираясь добить противника, занес меч для удара и неожиданно рухнул. Последним, кого увидел Клермон, прежде чем потерять сознание, был тамплиер, пронзивший француза своим мечом.
* * *
Клермон пробыл без сознания почти до позднего вечера, пока дело дошло до раненых. Очнулся уже в Монсегюре. Открыв глаза, он увидел, что лежит в комнате, в которой провел юность.
Рядом сидела Элеонора. Когда муж очнулся, она заплакала, начала целовать его глаза, щеки, губы.
– Ах, Клермон, не пугайте меня так больше! Если вы умрете, что мне останется на этом свете?! Я не смогу жить без вас!
Глаза Клермона увлажнились, у него не было сил даже языком пошевелить.
– Вы три дня метались в горячке, – продолжала Элеонора. – Лекарь не отходил от вас ни на шаг. Вы звали в бреду некоего Бафомета. Кто это, ваш новый друг?..
Клермон ничего не ответил, он попытался ощупать раненое плечо и застонал от боли.
– Вам нельзя делать резких движений. – Элеонора поправила покрывало, которым был накрыт Клермон. – Лежите спокойно… Лекарь обработал и зашил рану, сказал, что она глубокая и может плохо заживать.
Вскоре явился лекарь.
– Прекрасно, дорогой шевалье, вы пришли в себя! Вообще, просто чудо, что вы еще живы. После такой потери крови обычно отправляются в мир иной.
– Зачем вы так говорите? – возмутилась Элеонора.
Но лекарь, навидавшийся смерти в ее самых мерзких обличиях, продолжал, ничуть не смутившись:
– Да, рана заживает плохо… Но тут я ничего не могу сделать. Плечевая кость сильно повреждена, возможно, что рука будет обездвижена. Но ничего, главное – вы живы!
Элеонора опять возмутилась бестактности лекаря:
– Однако, сударь, вы умеете сказать приятное человеку, чудом оставшемуся в живых.
– Простите меня, госпожа. Я – лекарь, а не трубадур, говорю, что думаю. Делаю, что умею, для спасения жизни людей… Хорошо бы покормить шевалье жидким бульоном. Это восстановит его надломленные силы.
Лекарь откланялся и ушел. Вслед за ним явились Раймонд и его супруга Элеонора Арагонская.
– Слава богу, Клермон, вы живы. Мы всю ночь молились за вас. Победа наша! Оба Монфора убиты, один из них – лично вами. Мы получили небольшую передышку, но все равно необходимо копить силы. Король Франции не простит нам пережитого позора.
Раймонд пожал здоровую руку Клермона.
– Поправляйтесь, дорогой брат. Я буду вас навещать. Как почувствуете себя лучше, будете мне помогать наводить порядок в предместьях Тулузы.
Графиня, молча, поцеловала Клермона в щеку и удалилась вместе с супругом.
Перспектива потерять руку подвергла шевалье в уныние. Пытаясь успокоиться, он подумал: «Главное – я жив… Тулуза выстояла… Французы разбиты… Вернемся с Элеонорой в Бланшефор и заживем долго и счастливо. Родим пару мальчиков, две девочки уже есть… Как же я хочу их увидеть!»
Служанка принесла жидкий бульон. Элеонора подложила под голову Клермона еще одну подушку и начала ловко отправлять ему ложку за ложкой в рот. Накормив мужа, она промокнула ему губы салфеткой.
– Элеонора, дорогая, не уходи, посиди со мной, – еле слышно попросил Клермон.
– Я никуда не собираюсь и буду рядом, пока вы не поправитесь!
– Как девочки?
– Когда я покидала Бланшефор, с ними было все в порядке.
– Как зовут того тамплиера, который спас мне жизнь?
– Кажется, Готье. Он уже справлялся о вашем самочувствии. Прекрасный рыцарь… За такого можно выдать Изабеллу не раздумывая.
– Подожди, дорогая, ей только десять лет… – сказал Клермон и подумал: «Вот женщины!..»
– Дорогой супруг, возраст не помеха! Готье примерно лет двадцать. Прекрасная разница в возрасте, взять, например, вашего брата, графа Раймонда и его бывшую жену Беатриссу. Пройдет лет шесть и можно Изабеллу выдавать замуж. Изабелла молода, а Готье умудрен жизненным опытом. Чем они не пара?..
Утомленный беседой Клермон задремал.
Неожиданно к вечеру ему стало хуже, появился жар. Клермона начало трясти, тошнило, перед глазами все плыло. Лекарь, осмотрев очередной раз рану, развел руками:
– Простите меня, госпожа, но смею огорчить вас – медицина здесь бессильна, надо надеяться только на Господа.
– Да что вы, сударь, такое говорите! Сделайте же что-нибудь, вы же – лекарь! – возмутилась Элеонора.
– Вот именно, сиятельная госпожа, что лекарь, а не Господь Бог! Извините, но чудеса творить не обучен.
Элеонора, не выдержав напряжения последних дней, разрыдалась. Только муж вернулся к ней, можно сказать с того света и вот опять находится между жизнью и смертью. Надежда только на Господа Элеонору и Клермона, слышавшего весь разговор, совсем не вдохновила.