Длинное копьё выбросило с седла первого из шести. Конь освобождено брыкнул копытом и помчался дальше. Едва успел снять степняка с копья, как подошла очередь второго. Третьего проткнуть не успевал, тот чиркнул изогнутой железкой в опасной близости от головы. Пришлось бросить копьё, чтобы увернуться.
Богатырь пригнулся. Схватил степняка за ногу, да швырнул с коня вниз под ноги наседающим. Подбежал к щиту с булавой, прикрылся червлёным щитом. Три короткие злые стрелы с чёрным оперением звякнули и отлетели, как горох от стенки. Увернулся ещё от одной, пущенной в упор из коротких дугообразных лука степняка.
Степняк замешкался, пристреливаясь, выдался удобный момент метнуть булаву. Металлический шипастый набалдашник разнёс череп степняка вдребезги. В метавшую руку воткнулась степняцкая стрела. Богатырь рассвирепел, кинулся вперёд. Щит со всего размаху опустился на голову коня, тот рухнул, поджав передние ноги. Голова степняка оказалась в руках богатыря, сжал, не обращая внимания на боль в руке. По рукам заструилась тёплое. В спину чиркнула стрела, застряла меж колец кольчуги, погрузившись лишь на половину длинны наконечника.
Богатырь бросился под коня последнего степняка, привстал, ноги погрузились в землю, зато конь подскочил, сбросил седока. Богатырь поднял ногу, опустил на голову отродья…
Жизнь младших шакалов закончилась.
Страж, тяжело дыша, поднял булаву. В глазах двоилось, если сядет, то не встанет. На холм бежал пеший Урбек, сзади на лошади его догонял вождь, попеременно раздваиваясь, расстраиваясь. В глазах начало чернеть. Посмотрел на стрелу в руке, обломил древко, оставив остриё в ране. Всё равно долго не проживёт, насколько помнил степняков, не было случая, чтобы стрела простой была. Отравлена. А до городища далеко.
Вождь подхватил Урбека на лошадь, теперь поднимались на коне на холм вдвоём.
Богатырь нахмурил брови, вот и боги в Вирий зовут, да только погибнуть от яда – позор, надо, как и сотни поколений предков – в бою, но никогда от старости в кровати.
Здоровая рука сжала рукоять булавы до хруста в пальцах. Побежал вниз навстречу двум всадникам. Прежде чем понял, что последний раз падает. Падает, чтобы никогда не встать, метнул булаву что есть мочи.
Вождь вздрогнул, застыл парализованный страхом. Так же за спиной застыл Урбек. Русич, после двух всаженных стрел, каждое лезвие которой смазано ядом, что убивает мгновенно, едва попадая в кровь, сумел выжить так долго. Русич не только не умер, но и бежал прямо на них, сверкая зелёными, как изумруд глазами, в которых ясно виделась смерть троих; своя и врагов.
Русич упал, но булава полетела дальше, вращаясь, приближалась к голове вождя.
Вождь так и не смог отвести зачарованного взгляда, когда кусок шипастого булата проломил череп, как глиняный горшок. Проломил не только ему, но и Урбеку, что держал голову на одной прямой с вождём.
Смерть пришла за троими.
* * *
Дмитрий первым вернулся с деревни, оставив женскую часть семьи в селе ещё на недельку заряжаться солнцем и откармливаться свежими продуктами и парным молоком. Нога Скорпиона почти зажила, и отец изложил то, что давно хотел сказать и показать.
Оба отправились в небольшое путешествие…
Лёгкий ветерок едва ли охлаждал в это поистине небывалое жаркое и душное утро. Июнь едва получил эстафету лета, как принялся за работу всерьёз, без выходных и поблажек. Прошло всего три часа с момента, как поднялось солнце, но раскалённый гигант настолько прогрел воздух, что день обещал быть суше, чем в пустыне. Ещё и на небе ни облачка. Лишь небесная синь простирается на весь горизонт над горным кряжем Сихотэ-Алиня.
Нетронутая человеком тайга простиралась на многие десятки километров вокруг. Последняя дорога закончилась в десяти километрах от этого места, дальше шли пешком сквозь непроходимые дебри, под вопиющие атаки и гул кровососов. Самки комаров решили, что больше ни один человеческий инкубатор сюда не забредёт, и решили подоить обоих двуногих сразу и досуха.
Скорпион перевёл взгляд на отца, того человека, который его заменил. Третий год зовёт не Дмитрием, а просто “отцом” или “папой”. По началу эти слова произносились с трудом, осторожно, как будто каждое могла ранить похлещи любой осколочной гранаты, но со временем, теплотой и заботой, барьер рухнул, рассыпавшись в самые мелкие крошки. В один из дней Сергей понял, что произносит слово “отец” без внутреннего напряжения – породнились.
Дмитрий побродил вдоль подножья хребта, сравнил нагромождение камней по одному ему заметным ориентирам, затем кивнул, разрушая какие-то внутренние сомнения:
– Из десяти человек, что первоначально были допущены к этому проекту, в живых осталось только трое. Причём я самый молодой из них.
– Где остальные?
– Один в психиатрической лечебнице за границей, другой пропал без вести.
Скорпион воздел глаза к небу, активно почесался, чихнул, наконец, выдал идею:
– Тогда почему ты думаешь, что он живой?
Дмитрий присел возле одного из камня, пробурчал:
– Тоже где-нибудь за рубежом пытают в надежде раскрыть последние секреты родины. Только ничего у них не получиться. Пласт информации об этой базе настолько заблокирован в подсознании, что даже под самым сильным гипнозом или наркотическим препаратом, им не снять этот блок. В случае чего, мозг захлебнётся кровью.
Неприятная догадка вышла из уст сама собой:
– Батя, так ты остался один?
Дмитрий растянул губы до ушей, в глазах отразился блеск:
– Нет. Теперь нас двое. Запомни все манипуляции…
Отец подробно показал все действия. С последним рычагом глыба камня отъехала в сторону, обнажая небольшой чёрный зев, такой, что пролезть в него могли, только ползая на пузе, и только по одному человеку. Из глубин потянуло холодным воздухом, там внизу было гораздо холоднее, как в старинном склепе.
Дмитрий лёг на землю, обронил:
– Десять метров и разодранные в клочья локти и колена стоят того, что ты увидишь. Поползли, не пожалеешь.
Скорпион, проталкивая сумки в пещерный лаз перед собой, приметил:
– Как же интересно ваши толстые профессора сюда добирались?
– А много ты видел толстых отечественных учёных? – Донеслось до Скорпиона.
Послышался звук задвигаемого камня. Скрылся последний свет, погружая в полный мрак. Ползли на ощупь. Скорпиона не оставляли сомнения, что этот лаз в любой момент может засыпать завалом и пышные каменные похороны обеспечены. Клаустрофобия какая-то. Но всё равно с упорством толкал сумки впереди себя. Метров через десять руки в каменной крошке нащупали другую поверхность, холодную металлическую плоскость. Добрался. Глаза даже начали привыкать к чёрному зеву, очерчивая контуры лаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});