Читать интересную книгу Критикон - Бальтасар Грасиан

– Ого, – сказал Критило, – это, наверно, какой-то богач или сановник, а будь он бедняком, цена его речам была бы грош; всего лучше поет голос серебряный и говорят уста златые.

– Живей! – продолжал Шарлатан. – Убирайтесь по добру по здорову кто неспособен понимать, нечего зря место занимать. Что я вижу? Никто не уходит? Никто не шевельнется?

Действительно, никто и ухом не повел и глазом не моргнул, каждому хотелось сойти за умного – вид у всех был прегордый, весьма самодовольный. Тут Шарлатан потянул за толстую веревку, и перед зрителями предстал тупейший из скотов, само имя коего звучит оскорбительно.

– Вот он! – вскричал Обманщик. – Быстрый разумом орел в размышлении и в рассуждении! А кто посмеет возразить, обличит себя как глупца.

– О да! – сказал один. – Клянусь, я вижу его крылья – как высоко парит! Я считаю его перья – сколь тонки и востры! А вы не видите? – спросил он у соседа.

– Да нет! – отвечал тот и был прав.

А другой, правдивый и разумный, говорил:

– Как человек честный, клянусь, что не вижу тут никакого орла и никаких перьев, токмо четыре ноги с '-опытами да весьма почтенный хвост.

– Тише, тише! Не говорите так! – возразил его друг. – Вы себя погубите, вас сочтут изрядным… этим самым. Разве не слышите, что говорят и что делают другие? Поступайте, как все.

– Клянусь головой, – подхватил другой, тоже честный человек, – что это вовсе не орел, а его антипод! Да, да, не орел, а преизрядный… это самое.

– Молчи, молчи, – подтолкнул его локтем друг. – Хочешь, чтобы все над тобой издевались? Ты должен говорить, что это орел, хотя бы и думал противное, – так мы все поступаем.

– . Разве не слышите, – кричал Шарлатан, – какие умные речи ведет? Кто их не поймет, не оценит, сам не блещет умом.

И тут же выскочил вперед какой-то пустобрех и зачастил:

– Как прекрасно! Какая глубокая мысль! Всему миру на удивленье! О, какое мудрое изречение! Позвольте, запишу его. Жаль, чтобы хоть словечко пропало.

Тем временем незаурядная сия скотина затянула безобразную песнь, от коей в смятенье пришел бы совет мудрецов, и потоком полились глупости несусветные – вокруг все опешили, стали переглядываться.

– Внимание, внимание, мои остромыслы! – – тотчас завопил хитрый Обманщик. – Склоните головы! Вот это речь! Самому Аполлону подстать! Что скажете о тонкости мыслей, о живости слога? Нет в мире равного по уму!

Окружающие переглядывались, но никто и пикнуть не смел, не решался высказать свое мнение, восстановить правду, боясь, чтобы его не сочли глупцом; куда там, все в один голос принялись восхвалять да превозносить.

– Что до меня, – говорила некая жеманница, – я без ума от его речей, готова слушать его день и ночь.

– Черт побери! – потихоньку говорил разумный. – Да ведь это осел всесветный, а вот сказать это вслух я остерегусь.

– Готов побожиться, – говорил другой, – не полет орлиный, а помет ослиный! Да беда тому, кто осмелится это сказать. Так ныне повелось: крот слывет рысью, лягушка – канарейкой; курица сходит за льва, кузнечик за дрозда, осел за орла. Зачем спорить? Какая мне с того прибыль? Будь с собою согласен, а вслух говори то, что все, и живи спокойно – это важней всего.

Огорчился Критило, видя трусость одних и жульничество других.

– Как можно так уступать глупости? – возмущался он.

А ловкий Обманщик, пряча под сенью длиннейшего носа усмешку, исподтишка издевался над всеми и, как на театре, приговаривал в сторону:

– Здорово же я обвожу всех вокруг пальца! С любой сводней могу потягаться! Дикую чушь проглотят у меня, как миленькие.

И давай снова кричать:

– Да не вздумает никто возражать, не то изобличит свою глупость!

И славословия пошлой толпы стали еще громче. Андренио поступал, как все вокруг. Но Критило, не в силах сдержать негодование, обернулся к безмолствовавшему Дешифровщику и сказал:

– Доколе будет он злоупотреблять нашим терпением и доколе ты будешь молчать? Что за наглое издевательство!

– Э, не горячись, – отвечал тот, – подожди, пока скажет само Время, оно, как обычно, вступится за правду. Скоро чудище повернется задом, и тогда услышишь, как будут его поносить те, что сейчас превозносят.

Так и произошло. Едва только Обманщик удалился со своим дифтонгом из орла и осла – орла мнимого и осла несомненного, – как в тот же миг послышались иные речи.

– Клянусь, – говорил один, – никакой он не талант, а тупой скот!

– Эх, и дураки мы были! – говорил другой.

Тут уж все осмелели, стали возмущаться:

– Видано ли такое надувательство?

– Ведь правда, слова путного мы от него не слыхали, а хвалили Да, если он – осел, то и мы достойны седла.

Между тем Шарлатан возвратился, суля показать еще более замечательное диво.

– Сейчас, – говорил он, – я представлю вам не что-нибудь, а знаменитого великана, молвою воспетое чудо! Рядом с ним Энселад и Тифей [587] – жалкие тени! Должен, кстати, предупредить, что всякий, кто будет величать его великаном, преуспеет, – наш герой осыпет его почестями, одарит поместьями, пожалует тысячи, десятки тысяч дохода, титулы, чины, посты. А тому, кто не признает его гигантом, придется худо: ему не только не достигнуть милостей, его постигнут кары, поразят громы. Внимание, внимание, глядите все, вот он выходит, вот появляется. Смотрите, смотрите, как он велик!

Раздвинулся занавес, и вышел человечек, которого и на высоком помосте едва было видно Росточку был как от локтя до ладони, сущая малявка, пигмей – и обликом и делами.

– Почему же вы не приветствуете его? Почему не восхваляете? Орите, ораторы, пойте, поэты, пишите, писатели, все возглашайте: «О, славный, о, знаменитый, о, великий!»

Все в изумлении переглядывались: «Помилуйте, какой же это гигант! Какой же это герой?»

Но орава льстецов уже затянула дружным хором:

– О да, о да, гигант, гигант, величайший на земле! О, великий государь! О, храбрый полководец! О, мудрейший министр!

И тотчас градом посыпались на них дублоны. Историки теперь писали не истории, но панегирики, даже сам Пьер Матье. Поэты грызли ногти, выдумывая красивые слова. Охотника опровергнуть ложь не находилось, все наперебой вопили:

– О, гигант, о, великий, о, величайший! – и каждый ждал подачки, домика или дачки, и в самой середке сердца своего говорил себе: «А ловко я лгу! Ведь вовсе не велик, сущий карлик. Но – что поделаешь! Попробуй сказать, что думаешь, шиш получишь! А так – я одет-обут, ем-пью всласть и моя власть, вроде бы и я большой человек, а он-то – какое мне дело, каков он на самом деле. И пусть меня порицают, все равно скажу «гигант!»

Андренио туда же – поплыл по течению, кричит:

– О, гигант, гигант, гигант!

И тут же посыпались на него дары дорогие, монеты золотые, а он приговаривает:

– Вот что значит уметь жить!

Критило в отчаянии молвил:

– Коли не выскажусь, я лопну.

– Помалкивай, – сказал Дешифровщик, – себя погубишь. Погоди, вот повернется гигант спиною, увидишь, что тогда будет.

И он был прав – едва гигант сыграл свою роль и отправился в костюмерную, где переодеваются в саван, как все в один голос заговорили:

– Ну и дураки мы! Никакой он не гигант, а пигмей, ничем не хорош и цена ему грош!

И давай друг над другом насмехаться.

– Что за обычай, – сказал Критило, – при жизни говорить одно, после смерти другое. Когда человека уже нет, совсем иные речи! Да, велика дистанция меж тем, кто над нашими головами, и тем, кто под нашими ногами!

Обманы новоявленного Синона [588] на том не кончились. Теперь он ударился в другую крайность, стал выводить к публике людей выдающихся, настоящих гигантов и выдавать их за карликов – мол, ничего не стоят, ничтожества, сущие нули. И опять все поддакивали, и приходилось великим смиряться, и люди здравомыслящие не решались слово молвить. Вот Шарлатан показал Феникса, говоря, что это жук навозный, и все – да, да, точно жук; с тем Феникс и удалился. Но Критило вконец расстроился, когда Обманщик, показывая публике огромное зеркало, с наглой развязностью затараторил:

– Видите это волшебное зерцало? С ним не сравнится и то, что на Фаросе сверкало [589]. Возможно, оно и есть то самое, фаросское, так утверждает знаменитый Хуан де Эспина [590], что купил его за десять тысяч дукатов и поместил рядом с наковальней Вулкана. Смотрите, перед вами держу его – не столько ради обличения изъянов ваших, сколько ради того, чтобы показать еще одно диво-дивное. Знайте же, кто родом из низов, кто рожден вне брака, кто сын дурных родителей, кто сын подлой матери, кто сам подлец, у кого в крови примесь, кого прелестная супруга наградила нелестным головным убором (самые что ни на есть раскрасавицы к таким пакостям склонны), и, хоть супруг о своем изъяне не ведает, другие на него глазеют, как на быка, – всем вышеупомянутым, а также простакам и дуракам нечего и подходить к зеркалу, ничегошеньки не узрят. Внимание, открываю его, навожу его! Кто желает поглядеть?