Читать интересную книгу Вчера-позавчера - Шмуэль-Йосеф Агнон

Спросила Ривка Шифру: «Что с тобой, Шифра?» Как только спросила — ужаснулась, а вдруг ответит ей Шифра и откроет, что у нее на сердце. Послышался вдруг какой-то звук, и показалось ей, что это голос Файша. Кинулась Ривка, и простерла руки, и заслонила от него Шифру.

3

Сказала Ривка дочери: «Шифра, расскажи мне всё, может быть, смогу я сделать для тебя что-нибудь!» Положила Шифра голову на грудь матери и заплакала. Погладила Ривка ее по щекам и не знала, что делать дальше. Вгляделась в ее красивые, полные нежности, черты; это — та грустная прелесть, которая навлекла беду: влюбился юноша в нее. Ривка не удостоилась такой красоты, но, несмотря на это, женился на ней Файш. Вряд ли он посмотрел на нее, вряд ли — до женитьбы на ней, и вряд ли — после женитьбы. И если бы она не знала своего мужа, не знала, что вся его жизнь отдана высшей цели, она говорила бы, что поэтому он никогда не выказывал ей знаков внимания.

Лежит головка Шифры на материнской груди. Гладит Ривка свою дочку по щекам и думает о том, сколько лет она прожила с Файшем, пока удостоились они этой дочери. Рабби Файш был за пределами Эрец резником, и мясники ссорились с ним постоянно и говорили, что он несправедливо бракует их животных. И эти свары лишали его сил. В конце концов спрятал он свой нож, и они прибыли в Эрец Исраэль, чтобы избавиться от этих грешников и чтобы удостоиться сыновей. Не сыновей они удостоились, а только единственной этой дочери. И в момент ее рождения испугалась Ривка, что Файш разозлится на нее: она родила дочку, а не сына. Но Файш не рассердился, а наоборот — благословил ее с огромной радостью. Теперь на девочку эту свалилась беда, и мать не в силах спасти ее.

Часть пятнадцатая

МИР И ПОКОЙ

1

Ицхак не пошел к Абу Хасану, потому что спешил вернуться в Иерусалим, и не вернулся в Иерусалим, потому что нашел тут даровую квартиру. Сладкая Нога уехал с соседом-геодезистом, или с Гольдманом-инженером, или — ни с тем и ни с этим, а просто сбежал от своей разведенки и от обойщика мебели, который хочет на ней жениться. Передал он Ицхаку свой барак, чтобы тот жил в нем. Радуется Ицхак, что может пожить в Яффе, потому что тут приятно жить, тем более — попалась ему квартира даром.

Песчаные дюны тянутся от барака до Средиземного моря. И безбрежное небо простирается над дюнами и над бараком. И цветок выглядывает из песка. И временами спускается птица с поднебесья и садится на цветок. Птица эта — не из тех птиц, которых видел Ицхак на корабле в море. Но нечто похожее на то изумление, с которым он глядел на птиц, когда плыл на корабле в море, ощущает он при виде этой птицы.

Стоит Ицхак у входа в барак и подражает голосом голосу птички. А маленький певец не обращает внимания на него, ведь не к такому созданию он обращается, а к подруге, которую страстно желает. Тут прилетает вторая птица, и вот они расправляют крылья и летят над синими волнами между небом и землей, то одна рядом с другой, то одна перед другой, и снова возвращаются туда, откуда прилетели. И в мире — огромная радость, потому что два создания, которые страстно стремились друг к другу, встретились, и ты тоже стоишь и радуешься. Безмятежность и тишина на всем вокруг него, и покой и мир в его сердце.

И поскольку здесь тишина и нет здесь людей, приходит иногда сюда человек побыть наедине с самим собой. Однажды забрел сюда Арзаф из Иерусалима. Не за птицей песков прибыл Арзаф к песчаным дюнам, а просто: пару чучел послал Арзаф за границу и застрял тут из-за таможенных чиновников, которые затруднялись определить, какой налог надо брать за них. Если брать как с одушевленных предметов, так они — неживые, а если как с неодушевленных предметов, так ведь на них шкура и есть у них кости. Арзаф замучился совсем и отправился развеяться на берег моря. Увидел его Ицхак и вышел ему навстречу. Арзаф не узнал Ицхака, но Ицхак узнал Арзафа, к которому как-то раз в субботу заходил в Эйн-Рогель вместе со своими друзьями. Привел его Ицхак к себе в барак, и залил чайник водой, и приготовил чай. И как принято среди наших товарищей, которым до всего есть дело и все близко их сердцу, беседовал с ним о птицах на небе и о зверях на земле. И Арзаф кивал ему головой на каждое его слово и скользил по нему взглядом по привычке: будь то человек, или животное, или чучело.

2

Каждый, кто вселяется в квартиру без соседей, чувствует, будто сняли с него все оковы. Как большинство выходцев из бедных семей, которых спустил Всевышний в тесный мир, видел себя Ицхак с самого своего рождения стиснутым со всех сторон, так что не дано ему было ничего, кроме места для своего тела. С тех пор как он совершил алию в Эрец Исраэль и снял себе отдельную комнату, не расширились его владения, ведь комната его зажата меж другими комнатами, среди множества соседей. Но со дня, как он поселился в бараке Сладкой Ноги, стоявшем в одиночестве среди песчаных дюн, разорвались границы для Ицхака и растянулись его владения, ведь всюду, куда бы он ни направлялся, он видел только себя одного. Возвращается он к себе ночью домой — не нужно ему осторожно ступать из-за соседей, встает с кровати утром — может петь во весь голос, потому что нет здесь никого, кроме беспечного ветра, разгуливающего в песках, и шума морских волн.

Отрешился Ицхак от мирских забот и питался всем тем, что нашел в бараке: сухарями, и копченым мясом, и рыбными консервами, и всякого рода сладостями, и консервированным молоком, и кофе, и чаем, и какао, и шоколадом, и сахаром, и вином, и коньяком, и ликером, и фруктовыми соками — всем тем, что приносила бывшая жена Сладкой Ноги. Ребецн эта — первый муж которой умер и оставил ей капитал вдобавок к ее наследству от отца — сидела, и скучала, не зная, чем ей заняться. Она обходила магазины, покупала все, что попадалось ей на глаза, а потом нанимала экипаж и приезжала к Сладкой Ноге, потому что боялась, как бы он не умер от голода, ведь занят он всякого рода изобретениями и не думает ни о какой работе за плату. А Сладкая Нога не любит деликатесов — они располагают к лености, и, когда передавал он свой барак Ицхаку, поставил условие, чтобы тот ел все и не оставлял еду крысам.

3

Услаждает себя Ицхак, чем может, и не делает ничего. Не представляешь ты себе, сколько времени человек может сидеть без дела. Моралисты убеждены, что цель человеческой жизни — это добрые дела, а целеустремленные люди считают, что цель человека в жизни — достигнуть желаемого. Если мы посмотрим на Ицхака, то видим мы, что пока есть у него кровать, чтобы спать, и стол, чтобы есть, — это все, что ему нужно. Приходит ему в голову мысль вернуться в Иерусалим — тут же приходит к нему другая мысль, что все то время, пока он может жить здесь, не стоит ему трогаться с места. И если сердцем он тянулся к Шифре, то в мыслях своих он приближался к ней скорее, чем можно было бы это сделать наяву. Для мыслей нет преград, куда сердце стремится, туда они и проникают. А если ты скажешь: как мы будем жить, когда вернется Сладкая Нога и вынужден будет Ицхак освободить ему место? Так ведь есть у него в кошельке достаточно, чтобы прокормиться месяц-другой. А зимой? Что он может делать, когда маляры ходят без работы, потому что краска медленно сохнет… Но ведь есть заказчики, которые задерживают их заработок, ждут до зимы, и тогда маляры кормятся за счет этих денег. Впрочем, и зима тоже ему приносит прибыль. Когда идут сильные дожди, и проникают в их церкви, и портят стены, зовут его священники обновить краски перед появлением паломников из-за границы к Рождеству. Да и от изготовления вывесок перепадает копейка ему в руки.

4

В те дни, когда Ицхак жил в бараке, повторились для него заново его первые дни, да только в прошлом он бездельничал, потому что не было у него работы, а теперь он бездельничал, потому что не было у него необходимости работать. И уже забыл Ицхак дни голода, дни отчаяния, дни, когда он не видел копейки и не знал, где он заработает на завтра. Немного хорошего помогает забыть много плохого. И оттого что не чувствует Ицхак ни в чем недостатка, на сердце у него легко, и он находится в прекрасном расположении духа. И видит страну совсем иначе. Не так, как Бреннер, который говорил, что один кредитор в Польше больше строит домов, чем «Ахузат Байт» собирается построить, и не как те, что насмехаются надо всем, что делается в Эрец Исраэль, но как те, что говорят: дома за границей — это только дома, а дома в Эрец Исраэль создают страну, и все, над чем смеются сегодня, будет в будущем основой нашей жизни в Эрец.

В Яффе встретил Ицхак некоторых своих прежних товарищей, вместе с которыми унижался он у входов в крестьянские дворы и сбивал ноги о пороги функционеров. Как и остальные наши друзья, и они тоже прибыли строить и устраиваться в стране. Прошли годы — и они не устроились, и Эрец не отстроилась. Погасли их глаза, и согнулась их спина. Теперь они выпрямились, подобно кипарисам, и глаза их улыбаются. К ним присоединились новенькие, приехавшие из стран рассеяния, и есть у них энтузиазм первых, но нет у них сомнений первых. Выполняют любую работу, какая только попадает им в руки, и не обсуждают, что нужно и что не нужно. Одни отправились в новые поселения, заложенные Рупином, другие находят заработок в городе, на строительстве домов. Отвращение к арабским квартирам, полным грязи и тяжелого духа, охватило жителей Яффы. Есть дома, в которых помойная яма соседствует с колодцем, и воды их перемешиваются и приводят ко всякого рода болезням. А есть дома, где вовсе нет помойной ямы, и выливают там помои прямо перед домом, и разводят комаров, и мошек, и мух, приносящих лихорадку. А арабы поднимают плату за съем квартиры из года в год, потому что каждое судно привозит новых репатриантов, и не вмещают дома Яффы всех новоприбывших. Решились жители Яффы и основали совместное товарищество, чтобы построить для себя современные дома в особом районе, этот район — Тель-Авив, который превратился в густонаселенный еврейский город.