Так я впервые увидела смерть, но не поняла, что это такое. При взгляде на неподвижную родственницу, застывшую каменным изваянием, мне вспомнилась картинка, увиденная в одной из книг. На ней художник изобразил сидящую в такой же позе девушку с длинными волосами, а стены, пол и потолок покрывали зловещие красные узоры с потеками. Казалось, через миг нарисованная фигура встанет и, не открывая глаз, пойдет на зрителя с вытянутыми вперед руками.
Выскочив из спальни, я заперла понадежнее дверь гремящей пирамидой и, вспомнив о телефоне, направилась в гостиную. Если позвонить отцу, как это делала тетка, он приедет и заберет меня.
Аппарат притулился на столике: белый корпус с рядами черных кнопок, и провод, уходящий под ковер. В трубке монотонно гудело. Может, тетка и записывала телефонные номера, но, бегло осмотрев гостиную, я не обнаружила ни блокнота, ни захудалой бумажки с цифрами. Играясь, наугад понажимала на кнопки и рычажки. Нет, так проблему не решить. Хорошо жилось в одиночку до поры, до времени, пока не пришло осознание — в непрекращающемся теткином сне есть что-то неправильное, и если она не просыпается, кто-то должен ее разбудить.
Выйдя из дворика в проулок, я потопталась около калитки, но побоялась удаляться от дома. Мне казалось, стоит отвернуться, и пристанище, пусть и нелюбимое, перелистнет ветром как страницу в книге, а закладки не останется. В общем, играла я в проулке, не решаясь выйти на дорогу, пока меня не окликнули. Две женщины, каждая с корзинкой, прикрывали глаза ладонями козырьком от яркого солнца. Они шли мимо и заметили меня.
— Здравствуй, девочка! — сказала одна из них. — Ты живешь здесь?
— Да.
— Это ее племянница, — сказала вторая женщина первой и обратилась ко мне: — Твоя тетя хотела забрать отрез на платье, но не пришла. Может, она заболела?
— Нет, — разглядывала я их.
— Странная девочка, — снова сказала вторая женщина, скорее всего, для себя или для подруги. — Слышала, она держит ее в строгости.
— Бедный ребенок, — посочувствовала первая женщина. — Можешь позвать свою тетю?
— Не могу, — ответила я бесхитростно. — Она спит. Уже третий день.
— Как так? — удивились женщины.
— Не знаю. Спит — и всё. У себя в кресле, — показала я рукой на окно теткиной спальни.
Женщины переглянулись между собой.
— Пойдем-ка, дитя мое, попробуем разбудить твою тётю, — сказала одна из женщин, и я проводила их к дому.
Потом, конечно, начались ахи и вздохи, звонки по телефону, какие-то машины, чужие люди, которые ходили и освещали комнаты яркими вспышками.
— Бедняжка, — посочувствовал кто-то в гостиной. — Три дня в доме с мертвецом.
Начальственный баритон сказал:
— У покойницы имелись родственники. Найдите их и поставьте в известность.
— Слушаюсь, — отчеканил мужской голос.
— К ней регулярно приезжал брат, — сообщила та женщина, что пожалела меня на улице.
— Куда бы пристроить ребенка, пока он не приедет? Отдавать в приют хлопотно, много мороки при оформлении.
— Пусть побудет у нас, — предложил сердобольный женский голос. — Одним ртом больше — мы и не заметим. К тому же девочка как воробышек, не объест. Живем неподалеку, через три дома за углом.
— Хорошо. Не забудьте оставить расписку. Запротоколируй.
— Слушаюсь.
Таким образом, я очутилась в доме незнакомой женщины, волей случая встретившейся мне в тот день на улице. Три дня, прожитые у нее, показались волшебной сказкой, с лихвой перекрывшей явь будней у тетки. Меня жалели и опекали, подкладывали лучшие куски в тарелку, выделили отдельную комнату и мягкую постель, и хозяйка время от времени гладила по голове, вздыхая.
— Охохонюшко, птичка-воробышек. Кто бы знал, что за птенчик живет неподалеку? Видно, несладко тебе пришлось, — повторила она фразу, сказанную вечером в ванной при виде синяков и ушибов на моем теле.
Чудесная душевная женщина, и я на всю жизнь запомнила ее доброту, только имя не узнала, а спросить побоялась.
— Чудная какая-то, — сказал сын хозяйки, мой ровесник, своей сестре, младше года на два.
Они пошептались.
— Пойдем играть, — предложила девочка.
Я застеснялась. Вдруг мои развлечения покажутся странными, или играю не так, как надо? Но вскоре любопытство подтолкнуло присоединиться к хозяйским детям, которые отнеслись ко мне дружелюбно и приняли в свою компанию.
Три счастливых дня в этой дружной семье пролетели как один миг, а потом за мной приехал отец.
Вот так вот. Одна фраза вместила крутой поворот в жизни. Позже мне часто снилась тетка, раскачивающаяся в кресле, от скрипа которого я просыпалась в холодном поту. Лишь в интернате, повзрослев, поняла: женщина умерла из-за моей дерзкой выходки. Видимо, сердце не выдержало, а лекарства не помогли. Я убила свою тетку. Я — преступница. Яблоко от яблони недалеко падает.
12.4
— Что было после? — оторвал от воспоминаний голос Альрика.
— После?
Выпав из реальности, я не сразу сообразила, где нахожусь. За окном стемнело. Еще не скоро день наберет силу, и солнце начнет жарить до позднего вечера.
— После смерти вашей тетушки, — напомнил профессор.
— Отец устроил меня в интернат с круглогодичным пребыванием. — Я назвала район и город. — Государственное учреждение смешанного типа для детей висоратов и тех, кто не видел. Попадались и "грязные".
— Знаете о "грязных"? — удивился единственный слушатель.
— Я много о чем знаю. А в целом, ничего интересного. Училась, жила. Получила свидетельство об окончании школы при интернате, а когда приехал отец, попросила отвезти к матери. Он ответил отказом и поставил условие: аттестат о висорическом образовании взамен на её адрес.
— Логика его решения понятна. В последнее десятилетие стало модным кричать на всех углах о династиях и преемственности поколений. Вы удачно подоспели, закончив интернат, покуда ваши брат и сестра не вышли из школьного возраста. Ваш батюшка попал в струю и собрал несколько звезд на политическом небосклоне, пропагандируя политику правительства и подкрепив свою преданность поступлением дочери в ВУЗ с висорическим уклоном. Кстати, куда вас приняли?
Я назвала захудалый колледж в провинции, откуда выпускали паршивеньких специалистов, не блещущих искрометными знаниями, для работы в сельской глубинке.
— Зато там жилось проще. Учебников вечно не хватало, и разрешали пользоваться литературой в общежитии.
— Вообще-то вынос источников информации за пределы учебного заведения запрещен кодексом, — нахмурился Альрик.
Я пожала плечами. Как было, так было.
— По какой причине сменили место учебы?
— Одолела первую сессию и прокололась перед второй, вернее, перетрусила. Соседка готовилась к контрольной и повторяла стихийные aireа[30] заклинания, а я случайно запуталась в них и перемешала. Испугавшись, позвонила отцу. В таких случаях он велел сообщать сразу же.
— Где следующая остановка?
Я назвала другой ВУЗ — институт в южных районах страны.
— Там жарко. Настоящее пекло. Меня хватило на летнюю сессию и на половину зимнего семестра. Однажды соседи по общежитию решили подшутить. Я проснулась, связанная путами, и не смогла освободиться самостоятельно. Надо мной долго смеялись, и пошли разговоры.
— Достаточно потянуть за кончик волны, чтобы узелок развязался, — пробормотал профессор.
— Да. Но я не видела ни узелков, ни веревок, поэтому позвонила отцу. Он перевел меня в институт на севере.
— Знакомое место, — улыбнулся мужчина. — В студенчестве проходил там практику по обмену. Богатый традициями ВУЗ.
— Да, основательный. Само здание чего стоит — шпили, арки… Настоящий рыцарский замок. Я сдала зимнюю сессию и благополучно проштрафилась ближе к летней. Обман заподозрил въедливый преподаватель. Он пошел с предположениями в ректорат, но удачно попал в руки к нужному человеку, который курировал меня. Мой покровитель рекомендовал как можно скорее покинуть институт, и я опять позвонила отцу.