Я открыл дверь, чтобы выйти, и тогда Карен сказала:
— Be good, my dear.
Я замер. Мне показалось, что кто-то мне положил на плечи две ладони, холодные, как лед.
— Что ты сказала?
— Be good, my dear. — ответила Карен, все еще улыбаясь. — Только это. Будь здоров, мой дорогой.
Я закрыл за собой дверь ее комнаты. Коридор за ней был тих и темен. Старый колониальный дом трещал под тяжестью внушительной массы снежного покрова.
— Именно так я и подумал, — буркнул я сам себе, начиная спускаться вниз.
Дж. Черри
Врата Азерота[2]
Глава I
Равнина уступила место лесу, и лес сомкнулся над ними, но они не останавливались на привал до тех пор, пока не опустились зеленые тени и не сгустились зеленые сумерки.
Затем Ванай приостановился, чтобы посмотреть назад, и облегченно вздохнул. Они ехали дальше, пока совсем не стемнело, и наконец Моргейн натянула поводья серого Сиптаха, увидев небольшую поляну у ручья, под аркой старых деревьев. Это было тихое, красивое место, хотя и здесь с ними оставался страх, не покидавший их в эти дни.
— Лучше этого места нам не найти, — сказал Ванай, и Моргейн кивнула, устало спрыгивая С коня.
— Я стреножу Сиптаха, — сказала она, когда спешился ее спутник.
Это было его обязанностью — стреножить лошадей, разводить огонь, делать все, что нужно для удобства Моргейн. Таков был долг илина, для того и предназначенного, чтобы служить своей госпоже. Но они скакали очень долго, больше дня, и у него болели раны, и потому он был рад ее помощи. Он распряг свою кобылу, вычистил ее скребницей, расчесал ей гриву — за последние дни ей здорово досталось, она нуждалась в хорошем отдыхе. Кобыла была не лучшей парой для серого жеребца Моргейн, но она была вынослива и к тому же имела и другие качества. Она была подарком. Подарком девушки. Он не смог бы забыть об этом, даже если бы захотел. Потому-то он и заботился с такой тщательностью о маленькой шиюеньской кобыле. Но еще и потому, что он был кершином, родившимся в стране, где дети раньше привыкают сидеть в седле, чем ходить по земле Плохое обращение с лошадьми всегда вызывало в душе его боль.
Затем он забрался в гущу леса и набрал охапку хвороста, что оказалось совсем нетрудно. Он принес хвороста Моргейн — та уже развела небольшой костерок А это для нее было совсем несложно, ибо у нее для этого были средства, о которых он предпочитал не думать. Они были очень непохожи друг на друга, он и она вооруженные одинаково, как воины Андур-Керше — кожа и металл, на нем коричневая кожа, на ней — черная; ее кольчуга из продолговатых звеньев, сияющих серебром, непохожая ни на одну из кольчуг, его — самая простая, из обычных широких колец. Но он принадлежал к простой человеческой породе, в отличие от Моргейн Волосы и глаза его были бурого цвета, как земля Андур-Керше, у нее глаза бледно-серые и волосы, как утренний иней… волосы кхела, прекрасного древнего врага рода человеческого, за которым всегда следовало зло по пятам. Она отрицала, что принадлежала к их роду, у него было свое мнение: он просто считал, что она не хранит верности своим сородичам.
Он внимательно смотрел на разведенный ею костер и прислушивался, все время прислушивался. Где-то неподалеку были враги, он не верил этой земле, они двое здесь были чужими. Но огонек был невелик, и лес надежно скрывал их. Они уже столько дней лишены были тепла — им необходим был отдых.
При свете костра они разделили друг с другом скудные припасы, оставшиеся у них. О том, что запасы иссякают, они не беспокоились — судя по всему, в окрестностях водилась дичь. Они оставили на завтра лишь немного черствого хлеба, и после он, которому приходилось в дороге спать лишь в седле, с радостью согласился лечь спать первым. Моргейн осталась нести вахту около костра.
Но Моргейн взялась за рукоять меча, зачем-то вытащила его из ножен… и сон с него как рукой сняло.
Было этому мечу имя Ченджеллин — злое имя подлой вещи. Он не любил находиться рядом с ним, будь меч обнажен или в ножнах, но он принадлежал ей, и у него не было выбора. На вид это был меч с рукоятью-драконом, работы кориссанских мастеров в Лидуре, умерших за сотни лет до его рождения. Но лезвие оканчивалось кристаллом. Прекрасные руны, искусно вырезанные на нем, играли опаловыми красками. Ни к чему было глядеть на эти краски, они отупляли чувства. Хотя можно было без опаски прикоснуться к мечу, когда его сила находилась в сокрытии под ножнами, он не знал этого и не пытался узнать, но Моргейн никогда не подавала виду, что боится меча, и сейчас не боялась. Она встала, прежде чем вытащить его из ножен.
Вспыхнули опаловые краски, разбрасывая вокруг странные лучи. Стало светло как днем. Тьма превратилась в колодец вокруг острия меча, и вид от этого у него стал еще более жуткий. Завыли ветры. Ченджеллин брал силу из Врат и сам был Вратами, хотя никто не рисковал пройти через них.
Он навсегда был прикован к источнику силы и светился особенно ярко, когда его острие находило Врата. Моргейн стала искать, водя острием по кругу. Деревья вздыхали, и выл ветер, и руки ее, лицо, волосы купались в сиянии. В этом сиянии погибло какое-то насекомое, несколько листьев, сорванных с деревьев, оказались в колодце и тут же исчезли. Клинок мерцал, обращенный на запад и восток; пуще всего он светился, когда острие показывало на юг. Яркое свечение слепило глаза. Моргейн держала его в вытянутой руке. Она выругалась.
— Все по-прежнему, — огорченно сказала она. — Все по-прежнему.
— Прошу вас, лейо, уберите его! Лучше нам не станет от этого и ответа он не даст.
Она уступила. Ветер утих, огненный шар на конце клинка погас, и она села, держа в руках меч в ножнах. Лицо ее ничего не выражало.
— Ответ — юг. Должно быть, так.
— Спите, — настаивал он, видя ее усталые глаза. — Лейо, у меня болят кости, и я не усну, пока вы не отоспитесь. Если вам себя не жалко, пожалейте меня. Спите.
Она провела дрожащей рукой по глазам и кивнула и легла прямо там, где сидела, даже не устроив для себя ложе. Но он тихо поднялся, взял одеяла, расстелил одно из них подле нее и перекатил ее на одеяло, а потом накрыл другим. Она прошептала слова благодарности и в последний раз приподняла голову, когда он подкладывал под нее ее сложенную одежду. Затем она заснула мертвым сном, и Ченджеллин лежал на ней, как любовник. Она не отпускала его даже во сне эту злую вещь, которой она служила.
Он считал, они основательно заблудились. Прошло четыре дня с тех пор, как они прошли через пустоту, которой не мог припомнить разум, прошли между Вратами. Тот путь был закрыт. Они вырвались из тех мест и не знали, куда попали, что за люди здесь живут — они знали только, что сюда вели Врата и что те Врата, пройденные ими, уничтожены, закрыты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});