Наверняка в парк, рассудил Джим. Хорошая догадка: куда еще отправиться девушке, если не в парк.
Мимо проехал экипаж. Джим оторвался от листа, который мял и рвал пальцами, и обнаружил, что смотрит прямо на нее.
Леди Мэри ехала по аллее в хорошенькой двухместной коляске. Кучер в цилиндре смотрел прямо перед собой, держа кнут под строго выверенным надменным углом. Она сидела, бессильно откинувшись на подушки. Увидав Джима, она выпрямилась, открыла рот, протянула руку, словно желая заговорить, но экипаж пронесся дальше, и скрыл ее от глаз.
Джим подскочил на месте и даже пробежал несколько шагов вслед, но остановился. Кучер наклонил голову и полуобернулся, словно слушал приказ. Экипаж сбавил ход.
Джим закрыл глаза. В тридцати ярдах впереди стук копыт стих, женский голос произнес пару фраз, и коляска покатила прочь.
Она ждала его под деревьями. На ней было каракулевое пальто, в руках – такая же муфта, на головке – шляпка с темно-зеленой лентой. Господи, она была идеальна! Джим шел к ней, не понимая, как, почему и что вообще происходит. Руки его поднялись, протянулись – ее взлетели навстречу. Потом, вспомнив, кто они такие, смутившись, очнувшись, они замерли в неуклюжем молчании.
Джим стянул с головы кепку – так полагается в обществе леди.
– Я сказала кучеру, что хочу пройтись, – начала она, нервничая не меньше, чем он.
– Симпатичная повозка, – сумел вымолвить Джим.
Она кивнула.
– Вы рот поранили, – сказала и тут же отвернулась и покраснела.
Словно специально условившись о том, они медленно пошли рядышком под деревьями.
– Вы всегда одна выезжаете? – поинтересовался он.
– Вы имеете в виду, без сопровождения? У меня раньше была гувернантка, но ее уволили. У отца сейчас не много денег. Или было не много. О, господи, я не знаю, что делать…
Она сказала это как ребенок – застенчиво, доверчиво, испуганно. Даже в ее удивительной красоте было что-то незаконченное – словно она не знала, что с ней делать; словно ее только что выбросили в этот незнакомый мир, как в море с лодки.
– Сколько вам лет?
– Семнадцать.
– Слушайте, – мягко сказал он, – мы кое-что узнали о Маккинноне.
Она остановилась и закрыла глаза.
– А он знает?
– Беллман? Да. Он за ним охотится. Давеча почти поймал – это там я потерял зуб. Не могли же вы надеяться, что все так и останется тайной! И отец ваш знает, правда?
Она кивнула. Они медленно пошли дальше.
– Что же делать? – прошептала леди Мэри. – Я чувствую себя, как в тюрьме. Как будто меня приговорили… наверное, к смерти. Спасения нет, ничего сделать нельзя. Это как ночной кошмар.
– Расскажите мне о Маккинноне.
– Мы познакомились на благотворительном концерте. Он выступал у нас в поместье, недалеко от Незербригга. Нам удалось встретиться еще раз, позже… Наверное, я влюбилась. Это было так внезапно… Мы собирались пожениться и уехать в Америку. Одна женщина, ее звали миссис Бадд, помогла все устроить, нашла юриста… Но когда настала пора уезжать, Алистер все никак не мог решиться, и оказалось, что я не могу получить свои деньги, и у нас ничего нет. Отец хотел добиться, чтобы брак признали недействительным, но оснований для этого не нашлось, так как мы… Мы провели ночь в пансионе, где он остановился. Так что брак был законным во всех отношениях. И остается до сих пор… А теперь…
Голос ее прервался, и она тихо заплакала. Джим ничего не мог с собой поделать – он обнял ее и нежно прижал к своему плечу. Ее волосы были такими мягкими, а сама она – такой легкой… Странное мгновение, почти как во сне. Не успев понять, что он делает, Джим поцеловал ее.
Ничего не случилось. Мгновение настало и прошло. Она слегка отстранилась, и вот они уже снова стоят на расстоянии друг от друга.
– Но ваш отец… – нерешительно начал Джим. – Если он знает…
– Все дело в деньгах, – сказала она. – Мистер Беллман заплатит ему много денег, когда мы поженимся. Я уверена, что он не знает, но все и так очевидно… Отец настолько в долгах, что не посмел отказаться. Он сейчас тоже ищет Алистера. Если они не найдут его…
Она снова не могла говорить – от горя. Джим попытался снова обнять ее, но она уклонилась и покачала головой.
– Если я выйду за мистер Беллмана, я стану преступницей. Двоемужие, или как там это называется… А если не выйду, папа отправится в тюрьму. И я никому не могу рассказать об этом. Если они найдут Алистера, они сделают с ним что-то ужасное, я знаю…
Они шли по аллее. Где-то пела птица. Лучи солнца у нее на лице… ясный зимний свет лишь подчеркивал нежный цвет кожи, тонкие черты лица. У Джима кружилась голова, подкашивались ноги, будто он поправлялся после тяжелой болезни. Он знал, что это мгновение долго не продлится: кучер скоро сделает круг и вернется к ним.
– Тут как у нас, в зимнем саду, – молвила она. – Как будто больше ничего нет. Я с вами, но как будто одна. Жаль, что больше нет парков развлечений, как раньше. Воксхолл или Креморн – помните? Я когда-то ходила туда тайком, смотрела на фонарики на деревьях, на фейерверки, танцы…
– О, Креморн вам бы не понравился. Он был дешевый и претенциозный, а в конце дня, к закрытию, еще и очень грязный. Но по ночам, когда не видно грязи – очень даже ничего. Вам ведь не нравится делать что-то, действовать – только наблюдать? Я прав?
– Да, – кивнула она. – Совершенно правы. Вряд ли я за всю жизнь сделала хоть что-то действительно хорошее.
Она говорила это не для того, чтобы вызвать жалость к себе, просто констатировала факт.
– Но экипаж вы остановили?
– Да. И очень этому рада. Не знаю только, что скажет кучер. Наверное, доложит отцу. Да, точно доложит. Я скажу, что просто захотела прогуляться.
Они прошли еще немного.
– Зато вы действуете, – сказала она. – Вы – детектив и вдобавок фотограф.
– На самом деле никакой я не фотограф. Я… пьесы пишу.
– Правда?
– Все время. Только еще никто ни одну не поставил.
– Вы собираетесь разбогатеть?
– Другого выхода у меня нет.
– И стать знаменитым? Как Шекспир?
– Ну, разумеется!
– А о чем ваши пьесы?
– Как у Шекспира – об убийствах.
Правда не о настоящих убийствах, подумал он. Джим еще ни разу не писал про настоящего человека, и чтобы его по-настоящему убили, и про тот тошнотворный ужас, который испытываешь, когда это происходит на самом деле. Это было бы слишком ужасно. Хуже даже чем вампиры… о, гораздо хуже.
Они прошли еще чуть-чуть. Никогда еще он не испытывал такого счастья… и такой печали.
– А знаете, – сказал он, – вы… симпатичная. Красивая. Не могу найти подходящих слов, но я никогда таких, как вы, не видал. Никогда и нигде… Вы самая… вы идеальная.
К его изумлению, глаза девушки наполнились