— Ни одна из вас не доживет до утра.
И снова никакого ответа.
Проходя мимо лежавшего на асфальте джокера, Спектор от души пнул его в лицо здоровой ногой.
Глава двадцать первая
2:00
Она оглянулась через плечо, выгнула спину так, что под нежной кожей, как два крыла, проступили лопатки, но Тахион не уловил намека. Он взволнованно продирал щетку сквозь спутанные кудри и невидящим взглядом смотрел в зеркало. Досадливо нахмурившись, Рулетка закинула руку за спину и расстегнула белое шелковое платье. Оно с шелестом упало на пол, мягко скользнув по лодыжкам.
Щетка с грохотом полетела на антикварный мраморный столик и разметала несколько хрустальных флакончиков.
— Ну и день! Есть нечто такое в этой дате, что она вечно порождает столько горя! А люди все празднуют. — Он махнул рукой в сторону закрытого окна: стекло не могло полностью заглушить шум гуляний. — Ты стала бы праздновать такую дату?
Его лиловые глаза, когда он стремительно развернулся к ней, казалось, пылали на бледном лице.
— Я — нет, но я вообще унылая личность. — Рулетка сделала несколько шагов ему навстречу и остановилась. — Мне кажется, ты не до конца понимаешь, почему они празднуют. Это не бесшабашность, это попытка выжить. Когда жизнь играет с нами свои шутки, у нас остается не слишком большой выбор. Мы можем смеяться, скрывая боль. Мы можем умереть. Или отомстить за себя. Ты слышишь смех, а я слышу крики боли.
— Боль? И ты говоришь о боли мне — мне, который вот уже сорок лет каждый день живет с этой болью? Вам, людям, хорошо. У вас милосердно короткая память. Трагедии, которые вы переживаете, быстро забываются. Раны в ваших душах быстро рубцуются. Мы не такие.
Он взял со столика фотографию в серебряной рамке, не отрывая глаз от изящного лица на снимке. Его губы одеревенели, морщинки у рта и глаз обострились.
Она снова почувствовала такую же боль, как в тот миг, когда Астроном содрал рубцы с кровоточащей души и выпустил на волю ее демонов. Они раз за разом услужливо подсовывали женщине каждое мгновение ее утраты и горя, и каждое повторение отзывалось в ней той же мучительной болью, что и в самый первый раз.
Она вдруг протянула руку и смахнула фотографию. Снимок упал лицом вниз на холодный мрамор, и стекло треснуло со странным звуком, похожим на звон колокольчиков. Тахион поднял фотографию и прижал к груди, и теперь Рулетка как зачарованная не в силах была отвести взгляда от осколков, составивших странный узор. Зеркало, разлетевшееся на тысячи крохотных кусочков, осколки оконных стекол, усеивающие улицу, словно искристый снег…
Глаза такисианина, устремленные на нее, казалось, вот-вот прожгут дыру у нее в щеке. Длинные ресницы опустились — он долго смотрел на фотографию. Потом снова обратил свой опаляющий взгляд на нее.
— Ты совершенно права, — пробормотал Тахион и, открыв ящик комода, убрал туда фотографию. Прежде чем он успел закрыть его, Рулетка заметила поблескивавший вороненым металлом «магнум».
* * *
Посреди самого сердца Нью-Йорка они вдруг ощутили, как будто бродят в дремучем лесу и не могут из него выбраться. Все люди в толпе стали на одно лицо, все костюмы начали казаться одинаковыми. Вот только здесь не было шестнадцатилетней девочки, высокой и тоненькой, с прямыми черными волосами и темными глазами.
Из переулка доносились какие-то крики. Вонищенка покачала головой и двинулась дальше.
— Погоди, — сказал Джек и и свернул в узкий проход между домами.
И увидел нескольких человек, с которыми сегодня уже сталкивался, среди них был Жан-Жак. Сейчас его старый знакомый склонился к одному из танцоров. Тот в грязном и разорванном балетном костюме ничком лежал на земле. Вокруг рта у него темнела кровь.
Рядом с ними стоял бродяга, с которым Джек столкнулся на углу 10-й Уэст. Прозрачные глаза парнишки были не видны во мраке.
— На-ка, получи, — сказал он.
Джек с Вонищенкой услышали щелчок выскочившего лезвия.
Парень пригнулся и сделал обманный бросок в сторону Жан-Жака. Сенегалец не шелохнулся.
— Чертовы педики! Сейчас я отрежу вам все, что шевелится.
Джек бросился вперед. Вонищенка подставила ему подножку, и он растянулся на асфальте, но успел выставить вперед ладони и почувствовал, как содрал кожу на неровной брусчатке.
— Подожди.
Вонищенка нахмурилась, сосредотачиваясь. Из вонючих куч мусорных мешков, наваленных в темном переулке, высыпала стая бездомных кошек. Они с мяуканьем набросились на парня с ножом. Тот зарычал и развернулся к ним навстречу.
— Пойдем, — сказала Вонищенка, помогая Джеку подняться. — Все уладилось. Все хорошо. — Она потянула его за рукав.
Джек заколебался, но увидел, что Жан-Жак помогает своему другу встать, и зашагал за Вонищенкой.
Бездомные кошки торжествующе выли и мяукали у них за спиной.
— Более подходящего гомофоба для такой расправы и найти было нельзя, — пробормотал Джек.
* * *
Спектор никогда еще не бывал в квартире у Астронома. Старик жил на Семидесятой улице неподалеку от Центрального парка. Квартира оказалась оформлена в приглушенных тонах — темные деревянный пол и мебель, серовато-белые стены и потолок.
Астроном отпер дверь в комнату за библиотекой и, тяжело опираясь на дверной косяк, сделал им знак войти. Пленницы вели себя очень тихо — вероятно, Инсулин приложила к этому руку. В комнате стоял полумрак — единственным источником света было большое окно в крыше. Под ним возвышался алтарь, сделанный из красного дерева. На каждом его углу лежали стальные наручники, а с одного конца имелась большая треугольная выемка. Не следовало особо напрягать воображение, чтобы решить, для чего все это предназначено.
— Эту.
Астроном указал пальцем на девушку в футболке с эмблемой хьюстонского университета.
Бес стащил с нее футболку и поволок к алтарю. Он ловко защелкнул на ее запястьях наручники, потом расстегнул молнию джинсов и принялся стягивать их. Покончив с этим, он отшвырнул джинсы в сторону и сорвал с нее красные хлопчатобумажные трусики, затем пристегнул ей ноги.
Спектор почувствовал, как черноволосая девушка напряглась, и крепче сжал ее руки.
— Подготовь ее.
Выдвинув из стенки алтаря ящик, Астроном вытащил оттуда шприц. Он сжал руку в кулак и перевязал ее жгутом повыше локтя, потом вонзил иглу в кожу и медленно ввел в вену героин. Старик глубоко вздохнул и вытащил иглу; на коже осталось крохотное красное пятнышко, сразу затерявшееся среди множества точно таких же. Затем Астроном развязал пояс своего одеяния и сбросил его на пол.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});