В 14.08 — Яковлев по привычке засек время- на озере, из-за острова, появилась черная точка. Сержант поднес к глазам бинокль, в круглой линзе точка превратилась в лодку. В ней сидели двое — мужчина и женщина… Мужчина держал весла, но не шевелил ими. Некоторое время лодку несло течением на юго-запад, она удалялась и вскоре зашла за другой остров.
«Отдыхают», — решил про себя Яковлев, любивший обстоятельно, не торопясь, осмысливать все совершающееся. Он подумал еще, что место для отдыха неплохое. Там ведь самая пустынная, уединенная часть острова. Из Ладва-порога никто эту парочку не видит, а окрестные острова необитаемы. На один остров, самый большой, колхозники позже свезут телят, оставят их там и будут изредка наведываться. Но пока и на большом острове никого нет.
«Однако день не воскресный», — подумал Яковлев и почувствовал невольную, впитанную с молоком матери неприязнь. «Лодыри!»
Ни отцы, ни деды Яковлева не были лодырями. Они покоряли эту неласковую землю, корчевали пни, раздвигали многопудовые валуны. Живя здесь, они закалились у лесных костров, на студеном ветру, в рыбацкой ладье и в схватке с медведем, научились переносить в охотничьей избушке, в глубине леса, затихшего в вековом молчании, самое страшное для человека — одиночество.
Последний наряд Яковлева подходил к концу. Стараясь подавить волнение, он убеждал себя сохранить до последней минуты выдержку.
Пост Яковлев сдаст ефрейтору Аношкову, своему ученику, и это радовало сержанта. Он был уверен в Аношкове, хотя о том и говорили иногда: «Ворон считает».
— В поле зрения ничего особенного нет, — сказал Яковлев ефрейтору, сдавая пост. — Там, за островом, лодка с гражданскими, на прогулке. Парочка — баран да ярочка. Лоботрясы.
Аношков взглянул на сержанта с удивлением. Сержант никогда не сердился без серьезного повода, Аношков не знал, что его учитель сейчас попросту прячет волнение.
— Ну, счастливо тебе, — твердо сказал Яковлев и пожал ефрейтору руку. — Счастливо служить.
Но уходить он медлил. Он осмотрел обмундирование Аношкова, напомнил, что в вещевом мешке не должно быть ничего лишнего, а в нем… Ну, так и есть, в нем опять пачка книг! Целая библиотека!
— Да они легкие, товарищ сержант, — оправдывался Аношков.
— Мало ли что легкие. Ты еще вздумаешь тут! Ох, Аношков! Ну, будь здоров.
И ефрейтор остался один. Конечно, несправедливо было полагать, что он станет читать на посту. Даже на дневальстве в казарме Аношков редко раскрывал книгу. Читать он любил, когда никто не мешает, читал упоенно, самозабвенно, до одури, до звона в ушах, а отложив книгу, находился еще долго в ее власти. Тогда и говорили о нем шутя, что он считает ворон. В особой тетрадке- он показывал мне ее, и я ставил его в пример, беседуя с молодыми солдатами, — Аношков записывал названия прочитанных книг и краткие отзывы. В списке были, разумеется, книги о пограничниках, о войне, проглоченные еще в отрочестве на окраине маленького, опаленного зноем степного городка в Донбассе. На заставе круг чтения Аношкова расширился.
Заняв пост на берегу, Аношков поглядывал в бинокль на озеро. Часа через три лодка появилась снова. Невооруженным глазом это было едва заметно, просто в ряду прерывистых черточек — островов и точек — каменных банок прибавилась еще одна точка. Аношков не опускал бинокля. В лодке теперь был только мужчина. Аношков рассмотрел это.
Лодка приближалась к банке. Похоже, гребец старался обойти банку. То была вершина подводного утеса, выступавшего с большой глубины. И вдруг лодка качнулась, гребец заметался в ней — Аношков увидел его синюю рубашку — и упал в воду.
Аношков кликнул младшего по наряду, велел ему наблюдать, а сам побежал к ялику, привязанному шагах в десяти к ольхе.
Между тем мужчина вынырнул, проплыл немного и опять погрузился. Вот голова с шапкой светлых волос высунулась еще раз и опять исчезла. Что с ним? Утонул? Или выплыл за островом?
Аношков греб очень долго — не меньше двадцати минут. Наконец он достиг рифа. Пустую лодку относило течением.
Нечего было и думать искать утонувшего. С облегчением он увидел вдали промысловую колхозную ладью и стал подзывать ее, размахивая руками. Ладья подошла.
Он сказал рыбакам, что произошло.
С ладьи спустили сети. Седобородый старик, старший на судне, заметил, однако, что надежды мало — утопленника непременно захватит донная струя и унесет к южному берегу.
Лодку колхозники поймали. В ней — охотничье ружье и снаряжение, патроны с картечью, ватная куртка и шапка, из которой торчало что-то белое. Записка, нацарапанная твердым, бледным карандашом:
«Я нечаянно убил близкого человека, мать моих детей, и кончаю с собой, так как не могу вынести этого К. Лямин».
Записку дали прочесть Аношкову. Потом ее передали милиционеру, явившемуся вскоре на место происшествия. Аношков уже не видел этого — он осматривал остров, к которому как будто пытался плыть Лямин.
Недавно Аношков читал книгу о похождениях английского шпиона Лоуренса, агента колонизаторов, рядившегося то в бурнус араба, то одевавшего феску турка. Не раз Лоуренс разыгрывал самоубийство, а затем выступал в очередном перевоплощении. Книга произвела большое впечатление на Аношкова и теперь, прочитав записку Лямина, он вспомнил Лоуренса.
И тотчас же он вообразил себя героем — разведчиком, разоблачающим нового Лоуренса.
Возможно, он выплыл и прячется на острове! Ефрейтор вылез из ялика. Он вышел на западную оконечность острова, но не нашел ничего, никаких признаков человека. Так же безуспешны были поиски на соседних островах, и Аношков направился к материковому берегу.
Надежда изловить Лоуренса поблекла. «По крайней мере найду тело убитой», — решил он.
Вот и берег. Ялик ткнулся тупым носом в ил. Ефрейтор выскочил на берег и пошел по краю суши. Ил, чавкая, засасывал ноги. Аношков часто нагибался, чтобы удержать за ушко и натянуть сползавший сапог. Яковлев часто поучал Аношкова, что в обмундировании нет ничего лишнего, что в порядке должна быть каждая мелочь. Например, ушки сапог. Если порвутся, надо сразу же пришить — могут пригодиться. Теперь ефрейтор имел случай вспомнить наставления своего учителя.
Наконец Аношков увидел свежие следы двух людей.
Начинались они у воды. Мужские следы были странно глубоки.
Аношков выкрутил из карабина шомпол, проткнул один след, чтобы дать сток воде. Трудно было различить что-нибудь в вязком грунте, но Аношкову показалось, что человек прошел здесь дважды, ставя ноги в прежний свой след. Если так, то, похоже, Лямин и впрямь Лоуренс, он не утонул, а доплыл до берега и отправился по собственным следам в лес, на запад, один!