содержалось требование передать расследование убийства эрцгерцога австрийской полиции. Это было прямое посягательство на суверенитет Сербии, неприемлемое для ее правительства и облеченное, по определению британского министра иностранных дел сэра Эдварда Грея, в «самый устрашающий документ, когда-либо посланный одним государством другому». Российский министр иностранных дел выразился лаконичнее: «Это война». Два дня спустя сербское правительство ответило Австро-Венгрии отказом. Уже через несколько часов штат австрийского посольства покинул Белград будапештским поездом. В три часа ночи, вскоре после пересечения венгерской границы, поезд остановила ликующая толпа, и послу пришлось выступить с импровизированной речью. После этого дипломатов горячо приветствовали на каждой станции по пути следования[543].
Через пять дней Австро-Венгрия объявила Сербии войну. Роковой указ Франц Иосиф подписал в своем кабинете в Бад-Ишле, заметив при этом: «Ничего другого не остается». На следующий день было опубликовано императорское послание «Моим народам». Война ведется, писал он, за «честь, величие и могущество отечества». В частной беседе с генералом Хётцендорфом он сказал: «Если нам суждено погибнуть, мы должны сделать это с честью». Его слова оказались пророческими. Россия в конце концов выступила на стороне Сербии, Германия исполнила свои обязательства перед Австро-Венгрией, а Великобритания и Франция взяли сторону России. Через неделю война охватила всю Европу[544].
Мобилизацию в империи Габсбургов объявляли плакаты на 15 языках. С самого начала обнаружилась не только логистическая проблема — как доставить на фронт более полутора миллионов солдат, но и нехватка боевого духа — как побудить сражаться армию столь пестрого национального состава? Офицеров, возможно, мог бы вдохновить «имперский патриотизм», не знающий национальных различий, но для рядовых солдат он оставался пустым звуком. Решение состояло в том, чтобы воззвать к их национальным чувствам. Призывников, соответственно, организовывали по этническому признаку и соблазняли перспективой задать трепку давнему врагу: для поляков это были русские, для хорватов — сербы, для венгров — любые славяне и т. д. Националистическая карта сыграла, как казалось, успешно, и некоторые комментаторы с удивлением отмечали «бурное ликование с песнями и музыкой», когда войска провожали на фронт[545].
Движимые скорее националистической ненавистью, чем здоровым патриотизмом, габсбургские солдаты часто в исступлении вырезали мирное население и сжигали деревни. Характерный приказ, отданный в сентябре 1914 г. после того, как крестьяне устроили засаду австрийским солдатам, гласил: «Схватить мэра, священника, дьякона и еще несколько человек, желательно евреев, и немедленно расстрелять. Поселение сжечь, колокольню постараться свалить». Из этого текста ясно, что даже неприятие антисемитизма в офицерском корпусе (17 % габсбургских офицеров были евреями) уже дало трещину[546].
Бесчинствам способствовало и отчаяние. Армия Габсбургов была слабо экипирована и плохо обучена: до 1914 г. лишь один из 20 взрослых мужчин проходил какую-либо военную подготовку, да и то по большей части поверхностную. Поезда, доставлявшие людей на фронт, двигались со скоростью велосипедиста, снабжение было нерегулярным, а вместо лопат приходилось использовать жестяные крышки от котелков. Почти все проблемы можно было объяснить нехваткой финансовых средств — в довоенные годы избежать бюджетного дефицита удавалось только путем урезания военных расходов. Однако сказывалась и некомпетентность командования. В самый разгар мобилизации в августе 1914 г. Хётцендорф полностью поменял свои намерения, и в результате целая армия застряла на сербском фронте, хотя должна была оказаться на русском. Кампания против Сербии, начатая в августе, велась по плану, который показал себя провальным во время недавних штабных учений[547].
В Восточной Европе война имела более маневренный характер, чем в Западной, и войска Габсбургов обороняли фронт протяженностью 1000 км. Русские быстро наступали и приблизились на расстояние одного дневного перехода к Кракову, уничтожив половину регулярных войск империи, которой теперь пришлось полагаться на кое-как обученных новобранцев. В мае 1915 г. в войну против Австро-Венгрии вступила Италия, что вынудило Габсбургов направить войска в Альпы, а летом 1916 г. триумфальное наступление русских побудило присоединиться к противникам империи и Румынию. Выстоять под натиском русских Австрия могла только с помощью Германии, которой пришлось срочно перебрасывать на помощь союзнику соединения, осаждавшие французскую крепость Верден. Империя Габсбургов сделалась военным придатком Германии, и в сентябре 1916 г. стратегическое командование ее вооруженными силами перешло к Вильгельму II.
Постепенно, однако, армия Габсбургов собралась с силами. Под ружье поставили около 3 млн человек, включая и негодных по здоровью — из них формировали отдельные подразделения вроде венгерского «батальона желудочно-кишечных заболеваний». Армейским дивизиям придавались собственные поезда и артиллерийские батареи, а заводы Škoda в чешском Пльзене выпускали сверхтяжелые мортиры «Большая Берта». Артиллерийское подразделение и трехтысячный контингент в 1915 г. были направлены в Иерусалим на подкрепление турецкой армии: в основном это были венгры и они захватили с собой цыганский оркестр. Австро-венгерские инженеры, проектировавшие вместе с Фердинандом Порше шестицилиндровые авиационные двигатели и полноприводные бронированные автомобили для компании Austro-Daimler, создали первый работающий прототип вертолета. В 1915 г. чешские криптографы за три дня взломали новый шифр российской армии.
При поддержке немцев армия Габсбургов добилась заметных успехов. В 1915–1916 гг. давно отступавшие сербские войска ушли с материковых Балкан на Ионические острова в Греции. В декабре 1917 г. разбитая Румыния вынуждена была просить о мире, а Россию в том же году охватило пламя революции. Удерживая итальянский фронт, австрийские войска угрожали Венеции. Австрийцы там были теперь настолько уверены в победе, что жалели итальянских солдат и вместо того, чтобы косить атакующих пулеметами, умоляли их вернуться в окопы. В ноябре 1917 г. министр иностранных дел Габсбургской империи писал, что «войну можно считать выигранной»[548].
Но политики упустили из виду тыл. Нужды армии, блокада со стороны Антанты и захват русскими большей части галицийской житницы истощили запасы продовольствия в стране. Путям сообщения и аграрному производству в тылу, кроме того, грозили банды дезертиров, собиравшихся в полувоенные формирования в сельской местности. В 1915 г. ввели карточки на муку и хлеб, в следующем году — на сахар, молоко и кофе, а позже — и на картошку. К 1918 г. недельная норма картофеля составляла всего полкило. Карточная система не всегда спасала от дороговизны и дефицита провизии. По выходным рабочие устремлялись за город — искали хоть какой-то еды или перекапывали картофельные поля. Чтобы прокормить свои населенные пункты, мэры останавливали поезда с продовольствием, идущие в крупные города, и отбирали грузы. Зимой 1917/18 гг. из-за нехватки угля закрылось много театров, кино и прочих увеселительных заведений, которые стало невозможно отапливать[549].
Чтобы сплотить население, в кинотеатрах (которые еще не закрылись) шли воодушевляющие ленты, где показывали бодрых военных, работающие фабрики и безмятежные улицы. Цензура запрещала демонстрацию кадров сражений или жертв войны и «подчищала» художественные фильмы, привезенные из Франции, чтобы скрыть их происхождение.