Читать интересную книгу Путешествие Хамфри Клинкера. Векфильдский священник - Тобайас Смоллет

В-третьих: касательно того, что произошло за столом у мистера Кендела, когда упомянутый Лисмахаго был столь груб в своих порицаниях, то должен вас, сэр, уведомить, что я вынужден был удалиться не из боязни его грозных обвинений, которые, как уже было сказано, не стоят и выеденного яйца, но исключительно по причине неожиданных последствий, вызванных съеденной за обедом рыбой усачом, каковая, чего я не знал, в известные времена года является сильнейшим слабительным, как упоминает Гален{132} в одной из своих глав.

И, наконец, в-четвертых: относительно того, как попали в мои руки эти письма, сие касается только моей совести. Достаточно сказать, что я полностью удовлетворил тех, на хранении которых они находились, и, надеюсь, удовлетворил теперь также и вас в такой мере, что можно подписать наше соглашение и безотлагательно приступить к работе.

В ожидании чего остаюсь, уважаемый сэр, покорный ваш слуга

Джонатан Дастуич.

Абергеванни, 4 августа

P. S. Предполагаю, deo volente[81], повидаться с вами в столице ко дню всех святых, когда я буду иметь удовольствие переговорить о рукописях проповедей некоего ныне покойного священника — пирог доброй закваски на теперешний вкус публики. Verbum sapienti[82] и т. д.

Дж. Д.

Его преподобию Джонатану Дастуичу, в…

Сэр!

Я получил по почте ваше письмо и рад переговорить с вами о рукописях, которые я вручил вашему другу мистеру Бену, но не могу согласиться на предложенные условия. Подобные дела столь ненадежны… Любые писания — лотерея… Я столько потерял на сочинениях лучших нынешних писателей. Можно было бы многое рассказать и назвать имена, но не стоит… Вкусы в Лондоне столь изменчивы. Столько было издано недавно писем о путешествиях: Смоллета, Шарпа, Деррика, Тикнесса, Балтимора, Баретти, Сентиментальное путешествие Шенди… Публика, кажется, сыта по горло сим родом развлечений.

Однако, буде вам угодно, я пойду на риск напечатать и издать книжку, и вы получите половину дохода с издания… Но не затрудняйтесь и не привозите мне ваших проповедей. Кроме методистов и диссентеров, никто проповедей не читает. К тому же я решительно ничего не понимаю в подобных сочинениях, а те два лица, на чье суждение я полагался, теперь отсутствуют: один уехал в чужие края, поступив плотником на военный корабль, а другой настолько глуп, что скрывается от судебного преследования за кощунство… Я много потерял из-за его отсутствия… Он оставил у меня на руках наполовину законченное руководство по благочестию, а получил от меня за все сочинение сполна… Он был самый основательный богослов из всех моих людей, у него было самое ортодоксальное перо, и мне еще не случалось видеть, чтобы здравый смысл ему изменил, разве что когда он удрал по упомянутой причине от своего куска хлеба с маслом…

По вашим словам, вы не боитесь оскорбленья действием со стороны Лисмахаго, но этим только лишаете себя выгод, которые можно извлечь из доброй тяжбы, а к тому же возможности притянуть его к суду. Во время последней войны я напечатал в моей вечерней газете заметку, полученную по почте и осуждавшую некий полк за его поведение во время битвы. Офицер упомянутого полка явился в мою книжную лавку и в присутствии моей жены и помощника пригрозил отрубить мне уши. Чтобы убедить свидетелей, я прикинулся, будто страшусь оскорбления действием, и поэтому мне удалось привлечь его к суду; обвинение было доказано, и я выиграл дело.

Что до бичевания, то вам его нечего бояться и нечего о нем думать… За последние тридцать лет только одного издателя наказали плетью, привязав к повозке; это был Чарльз Уотсон, и он уверял меня, что боль пустячная. Палата лордов не раз угрожала К. С., но угрозы ни к чему не привели. Если будет возбуждено обвинение против вас как лица, опубликовавшего эти письма, я думаю, что у вас хватит совести и ума, чтобы явиться в суд… Если вас приговорят к позорному столбу, будущее ваше обеспечено… По нынешним временам, сие есть верный шаг к славе и повышению по службе. Я буду рад, если мне удастся оказать вам помощь.

Искренне ваш

Генри Дэвис.

Лондон, 1 августа

Прошу вас, передайте привет моему кузену Мэдоку… Я отправил для него, оплатив пересылку, книгопродавцу Саттону в Глостере календарь и придворный справочник, которые прошу его принять как ничтожный знак моего к нему уважения. Моя жена, большая любительница подсушенного сыра, шлет ему привет и просит узнать, есть ли у него для продажи в Лондоне такой же сыр, какой он любезно нам прислал в прошлом году на святки.

Г. Д.

О. Голдсмит. Векфильдский священник

История его жизни, написанная, как полагают, им самим

Sperate, miseri; cavete, felices. [83]

Перевод Т. Литвиновой

Под редакцией К. И. Чуковского

{133}

Предуведомление

В предлагаемом труде тысяча недостатков, и вместе с тем можно привести тысячу доводов в пользу того, что недостатки эти являются его достоинствами. Впрочем, в этом нет надобности. Книга бывает занимательна, несмотря на бесчисленные ошибки, и скучна, хоть в ней не найдется ни единой несообразности. Герой этой повести совмещает в себе трех самых важных представителей человеческого рода: священника, земледельца и главу семьи. Он равно готов поучать и повиноваться; в благополучии прост, в несчастье величественен. Кому, впрочем, в наш век утонченности и процветания придется по душе такой герой? Те, кого привлекает великосветская жизнь, с презрением отвернутся от непритязательного круга, собравшегося у семейного очага; те, кто привык принимать непристойности за остроумие, не найдут его в простодушных речах селянина; тем, кто воспитан ни во что не ставить религию, будет смешон человек, черпающий главное свое утешение в мыслях о будущей жизни.

Оливер Голдсмит

Глава I

Описание векфильдской семьи, в которой фамильное сходство простирается не только на внешние, но и на нравственные черты

Всю жизнь я придерживался того мнения, что честный человек, вступивший в брак и воспитавший многочисленное семейство, приносит в тысячу раз больше пользы, чем тот, кто, пожелав остаться холостым, только и знает, что болтать о благе человечества. По этой-то причине, едва миновал год после моего посвящения, как я начал подумывать о супружестве; и в выборе жены поступил точно так же, как поступила она, когда выбирала себе материю на подвенечный наряд: я искал добротности, не прельщаясь поверхностным лоском. И надо сказать, что жена мне досталась кроткая и домовитая. К тому же, не в пример другим нашим деревенским девицам, она оказалась на редкость ученой — любую книжку осилит, если в ней не попадаются чересчур уж длинные слова. Что же до варений, да солений, да всяческой стряпни, так тут уж никому за ней не угнаться! Кроме того, она хвалилась чрезвычайной своей бережливостью, хотя я не могу сказать, чтобы мы вследствие экономических ее ухищрений стали особенно богаты!

Как бы то ни было, мы нежно любили друг друга, и чувство наше крепло по мере того, как сами мы старились. Словом, мы не имели причин роптать ни на судьбу, ни друг на друга. Жили мы в прекрасном доме, посреди живописной природы, и общество, окружавшее нас, было самое приятное.

Мы гуляли по окрестностям или находили себе занятие дома, навещали богатых соседей, помогали бедным; ни о каких переменах не помышляли, тягостных забот не ведали, и все наши приключения совершались подле камина, а путешествия ограничивались переселением из летних спален в зимние, и из зимних — в летние.

Жилище наше стояло неподалеку от проезжей дороги, и к нам частенько наведывались путники и прохожие, которых мы непременно потчевали крыжовенной настойкой, ибо она составляла гордость дома; и должен сказать со всей беспристрастностью историка, что никто ни разу ее не хулил. Многочисленная родня, иногда такая дальняя, что мы даже не подозревали о ее существовании, помнила о своей кровной связи с нами, не справляясь с гербовником, и частенько нас навещала. Не всегда, однако, родство это придавало нам блеск, так как среди родственников попадалось немало увечных, слепых и хромых. Но жена моя полагала, что раз они одной с нами крови, то и место им за одним с нами столом. Таким образом гости наши, хоть они не блистали богатством, оставались всегда всем довольны. Известно ведь, и это непреложная истина, что чем беднее гость, тем легче ему угодить. А для меня счастливое лицо — все равно, что для иного любителя красивый тюльпан или редкая бабочка. Впрочем, если среди наших родственников попадался человек вовсе непутевый, или кто-нибудь из них оказывался очень уж беспокойным гостем, или, наконец, просто был нам не по душе, я стремился одолжить ему что-нибудь — куртку, башмаки или не слишком дорогую лошадь — и всякий раз с величайшим удовлетворением замечал, что человек этот больше у нас не появляется. Таким образом избавлялись мы от людей нам неприятных. Но конечно же, ни страннику, ни бедняку, нашедшему приют в лоне векфильдского семейства, отказа никогда не бывало.