- К лику святых причисляют, полковник, а вампиры относятся к нечисти, так как - нежить. И оставьте глупости. Вампиры, лешие, русалки... Что за вздор?
- Далеко не вздор, граф. Иначе вами бы не заинтересовались. Знал капитан, чем начальство увлечь. Правда, что он Лису убить вас послал?
- Правда. Но в горах обвал произошел. Я по неуклюжести попал под камнепад. Лесс спасла, проигнорировав приказ. Тащила до точки эвакуации, а там... Гнездевский пытался убить и ее, и меня. Чудом ушли.
- Видимо, было за что. Лису, точно - было, а вас... компромат против капитана имели?
- Имел. И готов был обнародовать в случае его появления рядом с Агнешкой.
- Ах, вот в чем дело.
- А как бы я еще удержал этого пса от мести к и без того немало от него претерпевшей женщине?
- Взяли огонь на себя. Благородный поступок. Совершите еще один?
- Поясните.
- Вы мне компромат на Гнездевского и слово, что будете молчать, я вам - Лису. Согласитесь, вам головная боль в виде опасных для жизни материалов не нужна. Гнездевского нет, с Агнешкой вы расстались, к чему хранить у груди ненужные вам бумаги? А мне они нужны.
- Деятельность Гнездевского более, чем возмутительна...
- Конечно. Могли бы и раньше мне сообщить...
- Да, перестаньте, полковник! Не верю я, что вы ничего не знали. Давайте говорить откровенно: ваш человек десять долгих лет занимается криминалом, а вы не в курсе - абсурд!
- Тем не менее - не знал. Появились кое-какие подозрения в последние полгода, но как-то ни времени, ни возможности разобраться не было. Честно скажу, граф, я знал Гнездевского пятнадцать лет, мальчишкой еще к нам пришел. Правда, тогда было ясно - пойдет далеко. Хватка у него хорошая: умен, организован, просчитан. Лучшие бойцы в его взводе. Конечно, где-то глаза на его шалости закрывал, где-то и мимо ушей пропускал... Н-да. Так что решим, Бэфросиаст?
- Все зависит от того, что вы сделаете для Лесс.
- Ну, выпустить, как вас, не могу, ясно, по-моему.
- А что можете?
- Закрыть дело за невменяемостью совершившего преступление. Отправить Лису на принудительное лечение в госпиталь. Чтоб через три-четыре месяца ее можно было списать и отпустить домой.
- С клеймом шизофреника? Удобно. Одним взмахом три точки: на агенте, на свидетеле преступления офицера, на неприятностях. Хотите лишить Лесс голоса? И забыть про дела Гнездевского.
- Есть еще два варианта: расстрел за содеянное и долгая, долгая служба в дисбате где-нибудь в песках и прериях, где из живности, кроме Лисы, сотня отмороженных головорезов, - и добавил, видя, как закаменело лицо Рицу. - Мне лично первый вариант больше понравился. Именно потому, что делишки Гнездевского я без внимания оставлять не собираюсь. Мне и как человеку противно, и как офицеру, тем более. Мундиром подлости прикрывать, черня своих товарищей, честных ребят я никому не дам.
Бэф недоверчиво посверлил полковника взглядом, подумал и рискнул:
- Три месяца, полковник. Только три.
- Трудно, но... хорошо.
- Документы по Гнездевскому будут у вас через час, как Лесс окажется на свободе. И учтите...
- Знаю, знаю: вы умеете защищать своих женщин. Я не Гнездевский, уважаемый граф. Хотя, хочу заметить, вы своими действиями наживаете весьма серьезных врагов. К чему вам неприятности получать, лезть в дебри из-за женщин? Мало их, беспроблемных, что ли? Не молоды ведь вы уже. Авантюры подобного рода больше молодым под стать, живучим да прыгучим, а нам, старикам, покой полезен. Тишь, гладь, размеренность и юная чаровница под боком...
- Я не привык обсуждать свои пристрастия, привычки и планы с кем бы то ни было.
- Конечно. Это так, философское размышление. А нельзя получить документы раньше? Мы в принципе уже немало знаем и работаем, но дознание шло бы быстрее при вашей помощи. Не хочется мне упускать сообщников Гнездевского. Боюсь некоторых к ответу не призвать.
- Хорошо, чем смогу, помогу, но лишь в случае убедительных доказательств о терпимости по отношению к Лесс.
- Ее сегодня же переведут в полковой госпиталь, в тридцати километрах отсюда. Ущелье Карапас. Сможете забрать ее через три месяца.
- Я не знаю, что будет через три месяца, как и вы. Но прослежу обязательно.
Разумно - кивнул полковник:
- Что ж, будем считать, договорились? - протянул ладонь для пожатия. Бэф не без колебания пожал:
- Будем.
- Приятно иметь с вами дело, граф. Через час вас доставят, куда скажете.
- Надеюсь, больше не увидимся.
- Кто знает, граф, кто знает? При вашем-то темпераменте и любви к приключениям зарекаться от свидания? - вставая, заметил Горловский. Улыбнулся Рицу по отечески тепло. - И все-таки примите совет: держитесь подальше от сомнительных связей. Тогда мы точно не встретимся.
Глава 22
Лесс лежала на кровати в одноместной, вполне комфортабельной палате, если б не ее стеклянные стены. Удобно лишь служащему составу - десять палат - один пост, с которого видно каждого пациента.
Алиса чувствовала себя мышкой, попавшей в аквариум. Осталось наглотаться воды - лекарств, что заставляют пить по четыре раза в день под бдительным присмотром медсестры и дежурного бойца, и пойти на дно - вглубь собственного сознания. Во тьму мыслей, воспоминаний. А ей совсем не хочется туда. Потому что там горько, холодно и больно. Там грязь пройденных лет, ошибок, убитые за пустую банкноту люди, амбиции капитана, разбитые надежды, пепел, оставшийся от веры в свет и добро. Там мама и Бэф, весь клан ставших ей братьями и сестрами свободных и вечно пьяных от этой свободы Варн. Иных существ и все же более близких и понятных, чем любой человек. А еще там живет сожаление о том, что сделано и что не сделано. И никак ей не понять, о чем жалеет больше.
Месяц, два барахтается она в трясине собственной памяти и бродит кругами от первого звонка в лицее до последнего трупа в доме "Ромео". Ее напичкали транквилизаторами, просканировали, простерилизовали мозг, до полной апатии свели все физические ощущения. А память, как самое вредное, назойливое насекомое, живет и здравствует, ширит свои директории, захватывая, словно прожорливый вирус, не только нервные клетки, но и всю плоскость бытия.
И Лесс знала причину данных метаморфоз, понимала, что нужно сделать, чтоб избавиться от угнетающего чувства тоски - убить причину дискомфорта, постоянного третирования любой плоскости ее личности - любовь к Бэф. Но легко подумать, а как сделать? Ее из сердца, она - в душу, ее из души гонишь, она проникает в мозг свербит и ноет плачем глупой идеалистки. Давишь ее огромным списком аргументов, а она на все выдает один контраргумент, перечеркивая разом реестр объективных фактов субъективным, обиженно-возмущенным - плевать!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});