Читать интересную книгу Диета старика - Павел Пепперштейн

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 94 95 96 97 98 99 100 101 102 ... 117

Лапочка снова тронула клавишу, и на экранчике компьютера возникло фото закрытой тетради - желтоватого цвета, с темно-зеленым корешком. - Текст был начат 22 мая 1995 года во время возвращения Пепперштей-на из Парижа в Москву через Кельн. Начало, вплоть до фразы "но постепенно он увлекся, втянулся в работу", было написано Пашей в самолете "Кельн - Москва". Текст писался в состоянии легкого алкогольного опьянения - перед полетом Паша выпил в баре аэропорта два стакана пива, а во время обеда в самолете - три стакана белого вина.

На экранчике возникло фойе кельнского аэропорта, затем салон самоета российской авиакомпании.

- Вскоре к работе над текстом подключился Сережа Ануфриев. Следующий фрагмент написан 1 июня 1995 года в Одессе, на пляже имени Чкалова, в левой его части, граничащей с так называемым "йоговским пляжем". На этих пляжах, как вы можете видеть на снимке, отдыхала в основном молодежь, причем девушки загорали, как было принято говорить тогда, "без верха", topless.

Компьютер продемонстрировал классу мутный, пляжный снимок - на первом плане было голое девическое плечо, отражающее солнечный свет.

- Следующий фрагмент, - продолжала Лапочка, - написан Сережей и Пашей 13 июля 1995 года в поезде Кельн - Мюнхен. Затем работа над рассказом продолжалась уже в Цюрихе, где Ануфриев, Чуйкова, Самойлова и Пепперштейн гостили у их подруги Клаудии Йоллес в так называемом "доме ветра" на площади Штюссихоффштатт, в пяти минутах ходьбы от улицы Шпигельгассе, где жил Ленин накануне Февральской революции 1917 года и где также находилось когда-то кабаре "Вольтер", излюбленное местечко дадаистов, подписавших в этом кабаре свой манифест. В этот период, несмотря на летнюю жару, благополучие и курортный образ жизни, оба автора страдали от различных физических недомоганий - Сережа мучился зубной болью (в результате были удалены два зуба под новокаиновой анестезией), Паша был болен гриппом и к тому же страдал от участившихя астматических приступов. Болезнь, в сочетании с комфортом, способствовала творческой активности. Комментарий был написан в первых числах августа 95 года, во время отдыха в Альпах, в местечке Венген в высокогорной части кантона Берн, в шале семьи Йоллес. Лето 95 года было жарким, и, как вы можете убедиться, взглянув на снимок, гора Юнгфрау, эта величественная и прекрасная девственница, великолепный вид на которую открывается с веранды упомянутого шале, была полуобнажена, почти лишившись плотности своих вечных снежных покрытий, своих бесчисленных сверкающих плев…

Лапочка перешла к графологической экспертизе текста. На экране компьютера замелькали увеличенные кусочки фраз, образцы почерков - ровный, округлый почерк Ануфриева, разъезжающийся, неразборчивый почерк Пепперштейна… Юрков перестал слушать ее.

"Молодец девочка, она, как всегда, хорошо подготовилась, - думал он. - Пусть они приучаются к аккуратности, к дотошности. Без дотошности нет ни истории литературы, ни самой литературы".

Хотя все эти бесчисленные факты были и не слишком интересны, несмотря даже на то, что Лапочка пыталась оживить доклад пикантными деталями, вроде замечаний о степени обнаженности девушек на пляже Чкалова и степени обнаженности горы Юнгфрау жарким летом 95 года. Эти эрогенные замечания действовали на слушателей безотказно, прежде всего потому, что сама Лапочка была полуобнаженной, если не сказать совсем обнаженной - прозрачные платья, вошедшие в моду в этом сезоне, делали летнюю атмосферу еще более накаленной. Лето было, конечно же, гораздо более жарким, чем в 1995 году.

Лапочка была слишком хороша собой в своем бесцветном и прозрачном платьице, под которым вообще ничего не было, кроме ее тринадцатилетнего тела, покрытого ровным загаром. В классной комнате мог бы быть ад, но кондиционер превращал ее в подобие рая. За огромным окном из цельного стекла на флагштоке болтались три флага - российский бело-сине-красный, флаг Москвы и флаг префектуры Северо-Западного округа: тибетская Калачакра-мандала на фоне синего силуэта химкинского водохранилища. Рабочие в оранжевых комбинезонах возились на стройплощадке - там возводились коттеджики для учителей. Они выглядели как в сказке: башенки, черепичные крыши, винтовые лесенки. На башенках укреплялись жестяные эмблемы различных школьных дисциплин: математики, физики, химии, физкультуры…

Семен Фадеевич нашел взглядом почти достроенный коттеджик с жестяной книгой на шпиле. Этот домик предназначался для него. Когда отделочные работы будут закончены, он со своим немудреным холостяцким скарбом, с множеством книг, переберется сюда из распадающейся "хрущобы" - сюда, поближе к школе. И, даст Бог, проведет в этом игрушечном скворечнике счастливую, деятельную старость. Конечно, эта новейшая фамильярность, пришедшая из Америки, несколько смущала его - "Сережка", "Пашка"… Он отчасти все еще принадлежал к старой школе, для приверженцев которой литературные персонажи были более реальны, чем авторы. "Сережка" и "Пашка", разъезжавшие со своими девушками по заграницам и курортам и только и думавшие, как бы урвать от жизни лишнюю чашку пива или лишний стаканчик йогурта, казалось, не имели никакого отношения к судьбам фон Кранаха,

Дунаева, Яснова, Коконова… Семена Фадеевича интересовали только эти судьбы - подлинные судьбы, не имеющие конца, огромные и строгие - а отнюдь не глупые приключения Сережки с Пашкой. Точно так же ожиревший Тургенев, сидевший на своих немецких водах, не имел никакого отношения к судьбам Аси и Нехлюдова. Конечно, в глубине души Семен Фадеевич понимал, что правда за Лапочкой и за современной американской школой, но его не интересовали 90-е годы, его интересовали сороковые - время войны, Великой Войны, время, которое он смутно помнил в детстве. Эвакуация, недоедание, бедность, голос радиодиктора Левитана, поезда, какие-то кульки, лужи, глина…

Великая Отечественная Война. ВОВ. Надо будет указать ребятам на связь между этой аббревиатурой и именем главного героя "Мифогенной любви каст" Дунаева - Володя, Вова. Это имя самой войны, превращающееся в призыв: "Вов! А, Вов!" Он снова взглянул на Таню. Она продолжала говорить, орудуя маусом, с помощью которого она демонстрировала классу специфику тех или иных графизмов: завитки Ануфриева, микроскопические зачеркивания Пепперштейна.

Иногда она отбрасывала назад волосы изящным движением кисти. Эти маленькие острые соски… Другие девчонки тоже были прекрасны. Лена Брюнова по прозвищу Абба и Соня Шумейко по прозвищу Вторая Фея сидели вообще голые, в одних набедренных повязках на индейский лад, с пестрыми перьями в волосах. Семен Фадеевич засунул руку в карман и незаметно дотронулся до своего члена сквозь ткань подкладки. Ему уже исполнилось семьдесят четыре, но только последний год он стал испытывать некоторые проблемы с эрекцией. До этого он не задумывался о том, что это придет - старость, бессилие.

Раньше ему казалось, что жизнь не обделила его любовными приключениями. Он был высок ростом, хорош собой, умен, остроумен. Летом его скульптурное лицо покрывалось бронзоватым загаром. Ему всегда говорили, что он похож на Пастернака. Он действительно был очень похож на Пастернака, особенно если несколько "славянизировать" еврейские черты поэта. Однако его сексуальная жизнь никогда (даже мысленно) не была связана со школой: школа всегда была важнее, священнее. Ничто не любил он так искренне, как долгие и горячие детские прения о литературе. Ученицы часто влюблялись в него, но он всегда, с виртуозным тактом и теплотой, переводил их детские страсти на сверкающие рельсы любви к словесности.

Письма Татьяны! Он мог бы стать коллекционером подобных писем. Но из деликатности он уничтожал их. Сам он не испытывал тогда искушений - целомудрие казалось ему таким естественным! И вот теперь, когда старость приблизилась столь внезапно и, казалось бы, следует навсегда расстаться с фантазиями определенного свойства, именно теперь его стало томить желание. Тела девочек, как назло, освободились от уродливых школьных униформ, да и литературоведческий дискурс мучительно сексуализировался. Считается, что вербализации ослабляют tension. Роковая ошибка Фрейда! Только проговаривание и создает желание, а отнюдь не умолчания. Он вдруг понял, сколько упустил! Выебать, выебать бы всех этих маленьких девочек, этих девчонок-тинейджеров, так, чтобы они постанывали и сладко кричали, как кричали матери их, зачиная этих существ…

Он оглянулся на написанное им на доске. Неизвестно еще, кто больше боится секса - девчонки или старики. Конечно, старики. Вот он участвует в рекламе секса, и так чудовищно бескорыстен в этом деле! Они будут ебаться друг с другом, эти девчонки и мальчишки, а также их родители, но не с ним, не с ним…

Наверное, он не побоялся бы скандала и выебал бы какую-нибудь из этих девчонок (кто в наше время боится скандалов?). Ей бы это было приятно, даже лестно. Они все любят его. Они знают: он готов ради них на все. Если бы вдруг нагрянули фашисты, он пошел бы со своим классом на смерть, как Януш Корчак. К тому же русская девочка в этом возрасте, как никто другой, жаждет истины. Она может отдаться в благодарность за одну мудрую и точную фразу учителя.

1 ... 94 95 96 97 98 99 100 101 102 ... 117
На этом сайте Вы можете читать книги онлайн бесплатно русская версия Диета старика - Павел Пепперштейн.

Оставить комментарий