— Я знаю, что за всем этим стоит! — хлопнул по столу лорд Бассет. — Я навел справки. Не далее как несколько месяцев назад национальная… национал-радикальная?.. партия Уэльса «Красный дракон» слилась с «Белым драконом», который прежде вроде бы был левее. А теперь уж я не знаю, кто из них левее! Вы слышали, с чем они выступили в Палате общин? Они внесли проект, вплотную подводящий к мысли о полном отделении Уэльса от Великобритании… Ну, все это имело вид предложений по возвращению исторических названий и усилению мер по охране памятников, но мы-то с вами понимаем…
— Я уверен, что все такие вещи финансируются из-за рубежа, — твердо сказал замминистра.
— …А вот мы с вами уже пожинаем плоды этого, коллеги! — подхватил Зануцки. — Ведь что мы увидели в этой школе? Несомненную политическую акцию огромного размаха! Это розыгрыш со сложнейшим сценарием, и это означает, что глубинные политические течения уже размыли систему образования и скоро хлынут в другие сферы!
— А что там произошло? — спросил сотрудник, который ничего не знал, потому что он был из Суссекса.
— Перед нами разыграли целую комедию, призванную намекнуть, что мы находимся среди людей с гораздо более древней культурой, со своими обычаями и традициями…, — поморщился Зануцки.
— Валлийскими? — спросил кто-то.
— Да, валлийскими, и еще каждый из них — со своими собственными обычаями и традициями! — уточнил Зануцки. — Розыгрыш был подготовлен настолько тщательно, что даже включал в себя какие-то языки, на которых им якобы удобнее и приятнее говорить, чем на английском! Во все это были вовлечены дети! Нам хотели показать, что мы при всем желании неспособны их инспектировать, что мы просто не доросли до них по росту! И вот эта вот гадкая великанша иллюстрировала именно эту идею!..
— А козлы? — напряженно спросил замминистра.
— А уж на этот вопрос каждый должен ответить себе сам! — резко сказал Зануцки.
* * *
Гебриды поражали. Только на этих легендарных островах можно было встретить совершенно первобытное жилище, ушедшее в землю, сложенное из послеледниковых каменных глыб, поросших лишайником и как попало взгроможденных друг на друга, а в нем, если присмотреться, — окошечко с кружевными тюлевыми занавесочками и геранью. В доме Дугалла МакГуайре, где они остановились, на таком окошечке стоял еще и радиоприемничек.
…Песня, найденная наконец донельзя довольным Ллевелисом, была вполне надежна: похоже было, что ее певали еще в королевстве Дал Риада. Не стоит и гадать, как Ллевелису удалось ее вытрясти из угрюмых и неразговорчивых шотландцев: он бегал с одного склона холма на другой, совал всем пресованные плитки чая и табака, налаживал отношения, выяснял, не помнит ли Мурха МакАсгалл первую половину той песни, вторую половину которой певал в свое время дедушка Тормода МакКриммона, и так далее. В волосах у него было полно чертополоха. По заверениям Мак Кархи, он якобы даже перепрыгивал в запарке и суматохе с одного острова на другой, не пользуясь лодкой. Наконец самые старые старики пообещали, что они вспомнят молодость, собрались в доме старого Дугалла МакГуайре и хором спели следующее. Отряд Осгара, сына Ойсина, шел на битву при Габре, и став лагерем у холма Тор-а-Болг, они увидели огненно-рыжую женщину с темным ликом, в темной одежде, которая стирала и полоскала в ручье какие-то кровавые тряпки, и кровь утекала от нее вверх по течению. Осгар послал воина узнать, что она делает, и женщина сказала: «Я пришла издалека, из дома Донна, с отмелей Фодлы. Я стираю кровавую одежду Осгара, сына Ойсина, и его людей». Не понравилось все это Осгару, но не в его привычке было менять направление движения. Назавтра была битва при Габре. И Осгар был ранен в той битве так тяжело, что в кровавой ране у него на груди могла бы плавать и плескаться утка. И Финн, оплакивая его, сказал немало горьких речей, которые все приводились в песне от слова до слова.
В песне было никак не меньше тридцати куплетов, а между куплетами нагоняли жути волынка и бойран.
Под страшным впечатлением от песни сидели второкурсники. Всем казалось, что сейчас откроется дверь, и вплывет по воздуху кровавая плакальщица — это в лучшем случае, а в худшем окажется, что вообще эта дверь открывается не на улицу, а прямо во внутренности холма Круахан. В это время открылась дверь, и вошел абсолютно весь кровавый с ног до головы Гвидион. Одежда его превратилась в засохшие кровавые тряпки, руки были покрыты кровью по локоть. Все уставились на него диким взглядом.
— Откуда кровь? — спросил Мак Кархи не вполне своим голосом, отгоняя встающие перед его мысленным взором картины битвы при Габре.
— Я принимал роды у овец, — объяснил совершенно счастливый Гвидион. — Мартовский окот. Они здесь такие белые-белые, с черными мордами!
И не было в тот миг в мире второго человека, который бы лучился таким восторгом.
* * *
Доктор Мак Кехт засиделся в библиотеке за полночь. Три из четырех свечей, стоявших на столе, догорели. Из темноты показался библиотекарь, деликатно позвякивавший ключами.
— А, это вы, святой Коллен, — сказал доктор.
— Кто вам сказал, что я святой? — испуганно спросил тот.
— Конечно, святой, если до сих пор меня отсюда не выгнали, — сказал с улыбкой Мак Кехт.
— О чем это вы тут задумались?
— Да вот, вы знаете, я ведь убил своего сына, — сказал Мак Кехт. — Я часто об этом думаю.
Отец библиотекарь отодвинул лавку и уселся напротив.
— Я что-то упустил в его воспитании, — сказал Мак Кехт и надолго замолчал.
Святой Коллен поскреб подбородок.
— Вот эти кровавые пятна на моем халате…
— Да, я давно догадывался, что это не по медицинским причинам, — сказал святой.
— Я обновляю их каждый месяц на всей своей одежде. Аирмед, моя дочь, уже не может видеть эти пятна. Она была единственной, кто пытался помешать мне в том деянии, но сейчас даже она говорит мне, что я уже перешел все границы в своей скорби. Она советует мне отстирать эти пятна и начать думать о чем-нибудь другом. Но до сих пор мне как-то не удавалось последовать этому совету.
— А теперь?
— Теперь, по правде говоря, я не знаю, что делать. Не могу же я навязывать себя женщине таким, как я есть теперь? Я не могу взваливать на нее всю эту тяжесть, пользуясь ее добротой. Как бы я посмел сделать ей предложение, не отстирав прежде от себя все эти пятна?
— Погодите, может быть, еще Рианнон и не примет вашего предложения, — успокаивающе сказал святой Коллен.
— Вы думаете? — с надеждой спросил Мак Кехт, для которого счастье Рианнон было превыше всего.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});