а Димка все же изловчился и успел ее попросить, чтобы она нас не выдавала. Таким дрожащим голоском:
«Тетя Клава, не выдавайте нас… Мы от них спрятались. Игра у нас такая».
Тетя Клава кивнула на ходу, что все поняла, открыла дверь и крикнула:
«Толик! Ты почему не уехал?»
«Нас не взяли», — ответил Рыжий.
Он стоял в трех метрах от нас. Я видела даже его лицо, оно выглядывало из-за плеча тети Клавы.
Я подумала, что сейчас обязательно чихну, ведь всегда, если кто-нибудь прятался, он чихал или кашлял в самое неподходящее время. Но у меня не кашлялось и не чихалось.
Дедушка! Я теперь знаешь как жалею, что не чихнула нарочно. А то бы Рыжий услышал, всех позвал… И Димка вынужден был бы все рассказать… От одного чиха, подумать только, многое бы изменилось.
Когда Рыжий выложил матери, что нас не взяли, она прямо отпала, отступила от него и лицо закрыла руками.
«Вот беда! А я отцу позвонила. Предупредила, что ты выехал».
«А он что?» — быстро спросил Рыжий.
«Сказал, что рад и ждет», — ответила тетя Клава.
«Ждет?.. — Я увидела, как Рыжий изменился в лице — у него вдруг запылали щеки. — Ждет меня?!»
«Конечно, тебя. А то кого же. — Тетя Клава потрепала Рыжего по голове. — А ты не верил, что он будет тебе рад».
Я покосилась на Димку — неудобно было, что мы подслушиваем чужой разговор. Рыжий же не знал, что мы его слышим. Я толкнула локтем Димку и хотела выйти из укрытия, но Димка прижал меня к стене.
«Так, может, он сам тогда приедет? — как-то тихо и неуверенно спросил Рыжий. — Вот было бы здорово!»
«Ну что ты. — Тетя Клава вздохнула: — Сам он никогда не приедет».
«Почему?.. — Я никогда не слышала, чтобы у Рыжего был такой печальный, отчаянный голос. — Мы же три года не виделись! И ты сама сказала, что он рад, что ждет».
«Не соберется, — тетя Клава вздохнула. — У него работа».
«Соберется! Соберется! Соберется!» — вдруг закричал Рыжий.
«Ты что, Толик?.. — Мне было видно, как тетя Клава обняла сына. — Ну не плачь!»
«Рыжий! — донесся голос Лохматого. — Их здесь нет! Бежим!»
«Ну я им покажу! — Рыжий вырвался из рук матери. — Ну у меня Чучело попляшет!..»
«Толик! Толик!» — закричала тетя Клава, но Толика и след простыл.
Тетя Клава вошла в парикмахерскую и столкнулась с нами — она, видно, забыла про нас.
«А-а-а, вы еще здесь! — сказала она. — Постойте, постойте, вы же из одного класса с моим Толиком?»
«Из одного», — выдавил Димка.
«А почему вас в Москву не взяли?» — спросила тетя Клава.
Мы с Димкой переглянулись.
«Ну, потому… — ответил Димка, — потому, что мы вчера сбежали с урока в кино».
«Вот бессовестные! — тетя Клава покачала головой. — Вот негодники!»
Мы не стали ее слушать и выскочили из парикмахерской. Димка вдруг почему-то положил свою руку вот сюда.
Ленка показала Николаю Николаевичу, как Димка положил руку ей на плечо.
— Ну, как будто мы взрослые, парень и девушка. — Она улыбнулась и посмотрела на Николая Николаевича: — Вот когда тебе было двенадцать, ты обнимал девушку?
— Я?.. В двенадцать? — Николай Николаевич совершенно потерялся от этого вопроса.
Он хотел соврать Ленке, что, конечно, обнимал, но потом почувствовал, что покраснел, как мальчишка, — врать он совсем не умел, — и сознался, что не обнимал.
— Вот видишь, — победно сказала Ленка, — а Димка меня обнял. Днем. При всех. При солнце и при людях. Рука у него была горячая-горячая. Я так от этого обалдела, что рот у меня сам собой полез к ушам, и я забыла, что решила быть красавицей. Я была рада, что Димка меня обнял, только я жутко смутилась, ноги у меня не двигались, а я вся съежилась, чтобы стать поменьше.
А когда мы так вышли на нашу улицу, то Димкина сестра, зловредная Светка, увидела, что мы идем обнявшись, и как завопит:
«Жених и невеста! Тили-тили тесто! Жених и невеста! Тили-тили-тили тесто!»
«Вот дура, — сказал Димка. — Ты не обращай на нее внимания!»
Я оглянулась на Светку и сказала:
«Ну крикни, крикни еще раз!»
«Ленка — невеста! Ленка — невеста! — истошно заорала Светка. — А Димка — жених!» — и бросилась наутек.
Мы остались на месте.
— Знаешь, дедушка, мне почему-то поправилось, что Светка меня дразнила. — Ленка повернулась к Николаю Николаевичу: — Это плохо?
— Почему же плохо, — ответил Николай Николаевич, — это в какой-то степени замечательно.
— Вот и я так подумала, — в восторге сказала Ленка. — Точно как ты. И мне захотелось сделать что-нибудь сверхособенное. «Знаешь, Димка, говорю, знаешь… Я сейчас пойду в парикмахерскую к тете Клаве!»
«Зачем?» — испугался он.
«Я хочу сделать прическу!.. А то все косы, косы…»
«Это ты здорово придумала, — обрадовался он. — Пошли. Я тебя провожу».
И мы на виду у Светки развернулись и побежали в город.
— Ну, а Димка-то что! — почти крикнул Николай Николаевич. — Он что-нибудь сказал насчет ребят?
— Что ты кричишь? — ответила Ленка. — Конечно… Сказал. То есть он ничего не сказал… Он только успокоился.
— Успокоился? — переспросил Николай Николаевич. — Какая радость!
— Успокоился, — кивнула Ленка, по-прежнему не замечая ехидства Николая Николаевича.
«Понимаешь, — говорит он мне, — я подумал, что ребята мне не поверят, если я сейчас сразу сознаюсь. Скажут, что я просто тебя выручаю. Их надо подготовить. Лучше я сделаю это без тебя. — Он посмотрел на меня. — А ты как думаешь?»
— Ну-ну! — сказал Николай Николаевич. — Это уже совсем интересно. Что же ты ему ответила?
— Я думаю, как ты! — сказала я.
— Остроумный ответ, — сказал Николай Николаевич. — Ну, а он-то что?
— Он был тихий-тихий. Спокойный-спокойный… По-моему, ему здорово понравились мои слова. А меня это тогда очень обрадовало — значит, я снова, в который раз, помогла ему.
— Ничего себе — тихий-тихий, — вдруг возмутился Николай Николаевич. — Тебя, понимаешь, бьют, колошматят, а он — молчок?!
Он так был возмущен, что даже вскочил, пробежался по комнате и застонал.
— А чего ты хохочешь? — Ленка внимательно посмотрела на Николая Николаевича.
— Я хохочу?! — ответил Николай Николаевич. — Я рыдаю, к твоему сведению. Какой тихий… Тишайший мальчик!.. Паинька! Да за ним нужен глаз да глаз. Я это чувствую! А то он, того и гляди, горло перережет.
— Ты меня осуждаешь за то, что я пожалела Димку, потому что он… предатель? — спросила Ленка.
— Прощать — пожалуйста!.. Но не предателей, — ответил Николай Николаевич. — Лично я не люблю подлецов.
— Ты же сам говорил, что надо быть милосердным! — защищалась Ленка.
— Говорил! Говорил! — снова закричал