Читать интересную книгу 3. Красная лилия. Сад Эпикура. Колодезь святой Клары. Пьер Нозьер. Клио - Анатоль Франс

И он подумал: «Эти изречения подобны цветам, которые юноши и девушки собирают в лугах долины Арно и связывают в букеты; стебли этих цветов легко соединяются в одно, тогда как чашечки расходятся в стороны, соперничая друг с другом великолепием красок. То же самое происходит и с мнениями этих смертных».

И, читая все эти надписи, божий человек обнаружил там множество противоречивых взглядов, относящихся к происхождению верховной власти, к источникам познания, к наслаждениям и мукам, к тому, что позволено, и к тому, что запрещено. Он обнаружил также большие несогласия по вопросу о форме земли и о божественности господа нашего Иисуса Христа, возникшие из-за еретиков, евреев, арабов, чудовищ, порожденных Африкой, и эпикурейцев, которые и сами присутствовали тут же на этом светящемся колесе и тоже с лентами, свисающими с губ.

И каждое изречение неизменно кончалось словами: Такова Истина. И человек божий Джованни поразился, увидав такое количество истин различных цветов. Там были красные, синие, зеленые, желтые, но белой среди них не было. Даже та, которую возвещал папа и которая гласила: «Камень Церкви, Петр, передал наместнику своему все венцы земные», и то не была белой; лента эта была пурпуровой и как будто обагренной кровью. И божий человек вздохнул:

— Так, значит, на этом колесе вселенной мне не увидать белой и чистой Истины, белоснежной, непорочной Истины, которую я ищу.

И он стал призывать Истину, заливаясь слезами:

— Истина, за которую я иду на смерть, предстань перед взором мученика своего.

И в то время, когда он так стенал, живое колесо начало вдруг вращаться, надписи все перемешались, и их уже нельзя было прочесть. И в среднем кругу появились другие круги всевозможных цветов, и круги эти становились все больше, по мере того как они удалялись от центра.

А когда движение ускорилось, круги эти одни за другими начали исчезать; самые большие исчезли первыми, потому что у обода колесо вращалось быстрее. Когда же колесо завертелось с такой быстротой, что глазу, который уже не мог за ним уследить, стало казаться, что оно замерло на месте, меньшие круги померкли, как меркнет утренняя звезда, когда холмы Ассизи бледнеют под лучами восходящего солнца.

Тогда колесо стало совершенно белым, и в сиянии своем оно было ярче того прозрачного светила, в котором флорентинец увидел окруженную сиянием Беатриче. Казалось, что ангел, стерев все пятна с небесной жемчужины, положил ее прямо на землю, — до такой степени колесо это походило на луну, светящуюся где-то высоко в небе сквозь легкую дымку облаков. На ее опаловом лице нельзя тогда разглядеть ни человека с вязанкою дров и никакого иного изображения. Точно так же ни малейшего пятнышка не было и на этом лучистом колесе.

И божий человек Джованни услышал голос, который говорил ему:

— Смотри, вот она, та белая Истина, которую ты хотел видеть. И знай, что она вся состоит из истин противоположных друг другу, точно так же, как белый цвет состоит из всех цветов вместе взятых. И это знают даже дети в Витербо, видя, как на базарной площади кружится пущенный ими пестрый волчок. А доктора из Болоньи так и не могли разгадать причину этого явления. На самом же деле в каждом из этих определений заключается частица Истины, а из всех их составляется одно, настоящее ее определение.

— Горе мне, — ответил божий человек. — Как же мне теперь прочесть его? Свет этот слепит меня.

А голос продолжал:

— Ты прав, там ничего нельзя разобрать. Это определение никогда не может быть выражено буквами ни латинскими, ни арабскими, ни греческими, ни какими-либо магическими символами, и нет руки, которая могла бы огненными знаками начертать его на стенах дворцов. Друг мой, не упорствуй в своем желании прочесть ненаписанное. Знай только, что все, что человек передумал, все, во что он верил в течение своей короткой жизни, — только одна частица этой бесконечной Истины. Совершенно так же, как то, что мы называем миром, порядок его, устройство и вся чистота содержат в себе немало грязи, так и мысли людей злобных и сумасшедших, — а ведь их-то больше всего на свете, — в какой-то мере причастны к всемирной Истине — абсолютной, божественной и неизменной. Поэтому я начинаю опасаться, что ее, может быть, и вовсе не существует.

Последовал громкий раскат смеха, и голос умолк.

И божий человек увидел, как откуда-то появилась нога, обутая в красный чулок, и сквозь этот чулок было видно, что кончается она копытом, похожим на козлиное, но во много раз больше. И нога эта ударила светящееся колесо по самому краю обода, и так сильно, что искры посыпались оттуда, как из подковы, по которой бьет молот кузнеца. И вся эта громада подскочила вверх, а потом, рухнув где-то вдалеке, разбилась вдребезги. В это время воздух огласился таким пронзительным смехом, что божий человек проснулся.

И, лежа в мертвенном полумраке тюрьмы, он с грустью подумал: «Теперь мне нечего больше надеяться узнать Истину, ведь она, как мне только что открылось, обнаруживается в одних лишь противоположностях и противоречиях. Могу ли я решиться муками и смертью подтверждать мою веру, после того как явление колеса вселенной разъяснило мне, что всякая ложь есть тоже частица совершенной и непознаваемой. Истины? Господи, как же ты мог допустить, чтобы я все это видел, чтобы, перед тем как почить вечным сном, мне открылось, что Истина всюду и что ее нет нигде?»

И, закрыв лицо руками, божий человек заплакал.

XV. Суд

Фра Джованни предстал перед судьями республики, которые должны были судить его по законам города Витербо. И один из судей сказал страже:

— Снимите с него цепи, ибо каждый обвиняемый должен приходить сюда свободным.

А Джованни подумал: «Для чего это судье понадобилось произносить такие двусмысленные речи?»

И первый из судей начал допрашивать божьего человека. Он сказал ему:

— Какой ты негодяй, Джованни! Будучи закован в цепи высочайшей милостью закона, ты вздумал осуждать этот закон и, вместе со злодеями, оказавшимися в одной тюрьме с тобой, вступил в заговор против порядков, установленных в городе.

Божий человек Джованни ответил:

— Я стоял за справедливость и за Истину. Если законы города находятся в согласии с истиной и со справедливостью, то я ничего не сказал против них. Я говорил слова любви. Я сказал: «Не пытайтесь уничтожить силу с помощью силы. Несите в себе мир посреди войны, чтобы дух божий снизошел на вас, как птичка садится на вершину тополя в долине, по которой струится горный поток». Я сказал; «Будьте кротки с насильниками».

Тогда судья гневно вскричал:

— Говори же! Разъясни нам, кто, по-твоему, насильник.

И божий человек ответил:

— Вы собрались доить корову, которая уже выдоена; вы хотите узнать от меня больше, чем сам я знаю.

Но судья, приказав божьему человеку замолчать, сказал:

— Язык у тебя неплохо подвешен. Стрела твоего красноречия метила прямо в князей республики. Но она упала ниже и теперь обратилась против тебя самого.

Тогда божий человек возразил:

— Вы судите меня не по делам моим и не по словам, которые явны, но по намерениям, которые видимы одному только богу.

Судья ответил:

— Если бы взгляду нашему не было доступно невидимое и если бы мы не были богами здесь, на земле, то как могли бы мы тогда судить людей? Разве ты не знаешь, что в Витербо только что издан закон, который наказует человека даже за самые тайные его помыслы? Ибо городские власти непрерывно совершенствуют свои знаниями мудрый Ульпиан, который во времена Цезаря держал в своих руках линейку и угольник, поразился бы, увидав, что наши линейки и угольники измеряют все точнее.

И судья сказал еще:

— Джованни, находясь в тюрьме, ты замыслил свергнуть существующий порядок.

Но божий человек отрицал, что он покушался на порядок, существующий в городе Витербо. Тогда судья сказал:

— Это подтвердил тюремщик.

Божий человек сказал:

— Какой же вес могут иметь мои слова, если на другую чашу попали слова тюремщика?

Судья ответил:

— На весах твоя чаша окажется легче.

Услыхав это, божий человек замолчал. А судья сказал:

— Ты только что говорил, и слова твои изобличали твое вероломство. А сейчас ты молчишь, и молчание твое только подтверждает, что ты совершил преступление. Стало быть, ты уже дважды признал себя виновным.

А тот из судей, кого называли обвинителем, поднялся и сказал:

— Знаменитый город Витербо говорит моими устами, и голос мой будет спокоен и тверд, потому что это голос народа. И вам покажется, что с вами говорит статуя из бронзы, потому что я обвиняю не сердцем моим и не чревом моим, а начертанным на бронзовых скрижалях законом.

И тут же он вышел из себя и стал произносить неистовые речи. И он начал выдумывать и декламировать целые сцены в духе трагедий Сенеки[396]. Сцены эти изобиловали преступлениями, совершенными божьим человеком Джованни. И обвинитель последовательно сам разыграл все роли своей трагедии. Он изобразил жалобы пострадавших и подражал голосу Джованни, чтобы сильнее потрясти зрителей. И всем казалось, что они видят и слышат самого Джованни, опьяненного ненавистью и преступлениями. Обвинитель рвал на себе волосы, раздирал одежду и, совсем обессилев, упал в свое почетное кресло.