приятными.
— Уйти, — эхом повторила Оливия. Встала, подошла к темному окну, за котором стояла ночь. — Отовсюду уйти… странно. Я всё думаю, для чего вы сюда приходили вообще? Наверное, это такое наказание. Вполне может быть и так, правда?
— Ты о чем? — не понял Скрипач.
— Ни о чём, — она вздохнула. — Может быть, о своих часах. Почему бы и не о часах. Я ведь помню кое-что, правда, мало, но мне хватает. Помню… свои руки, и это старые руки, немощные, никчемные. Помню вспышки салюта за окном, или даже нет, не салюта, фейерверки, кажется — отблески по стенам, множество отблесков. Красные, синие, зеленые, золотые… Ненавижу фейерверки, как же я их ненавижу, эту показную, нарочитую чужую радость… Помню женский голос, который произносит «восемнадцать часов», очень красивый голос, торжественный, молодой, каждая буква — как нота. Помню стены моей квартиры, все в рисунках, на которых всегда чего-то два, всегда по два. Два бокала, две птицы, два дерева, две скалы, две травинки, две бабочки, два облака. Не знаю, почему, но это очень и очень важно, и почему-то я это понимаю, а другие нет, они не видят, и никогда не видели этой парности, этой слитности, этого двуединства. Помню, что я это знаю, но так и не смогла никому объяснить, не сумела. А еще помню свое абсолютное бессилие и обреченность… неважно. Когда я появилась здесь, и поняла, что не помню почти ничего, я обрадовалась. Правда, правда, я ощутила утрату несвободы, и когда мне объяснили про память, которой больше нет, я обрадовалась еще больше, потому что у меня осталось всё-таки ощущение той памяти, и ничего, совсем ничего хорошего в ней не было… а после появились вы. Много после. Эй, Таенн, ты же всё про всех знаешь. Расскажи, что такое я, а? Никогда не спрашивала, а теперь спрошу. Можешь?
Таенн тяжело, даже как-то обреченно, вздохнул.
— Имя не назову. Ты…тебе было больше шестидесяти, ты умерла у себя дома во время праздника, от болезни. Тело по сей день лежит в холодильнике, потому что некому его забрать. Ты была одна, Сирин. Совсем одна. У вас довольно богатый мир, так что скорое погребение тебе не грозит. А ещё… — Таенн замялся. — Ты действительно связана с ними, — он кивнул в сторону Ита и Скрипача. — Но я не могу понять, как и чем. Ты не видела их никогда до того, как они оказались здесь, но ты знаешь об их существовании, это точно.
— Голограмма, — шепотом произнес Ит. — Ещё один осколок. Сколько же их всего…
Скрипач покивал.
— Видимо, да, — согласился он. — Берта, Эри, ты, Сирин, и многие другие — вы части одного целого, равно как и мы, и не только мы. Ит, помнишь? «Я уйду, и стану миллионами»? Мариа, черт бы побрал, в тот момент могла ощутить что-то важное, но интерпретировать не умела, однако фразу произнесла очень точную. Только относилась она не к ней, а…
— Да, верно, — кивнул Ит. — Сирин, прости нас, пожалуйста.
— За что? — удивилась она.
— За то, что мы появились, и напомнили. Мы ведь не знали, что так получится, — примирительно произнес Скрипач.
— Брось, — она слабо махнула рукой. — Это было даже… даже хорошо, наверное. Не всегда плохо, если больно. Так? И ещё… я бы очень хотела, чтобы для меня кто-то спал. Для меня никто не спит, потому что я, наверное, действительно была совсем одна — в том мире. Так, может быть…
— Если бы от нас что-то зависело, мы бы спали для тебя, вернувшись обратно, — Скрипач подошел к ней. — Сирин, ты очень славная. Даже нет, не так. Ты чудесная. Умная, храбрая, красивая, и добрая девочка. Очень надеюсь, что получится. Никто не должен быть совсем один.
Оливия слабо улыбнулась, и Скрипач обнял её. Они простояли так несколько секунд, потом она высвободилась, и щелкнула его по носу.
— Неизвестно, получится или нет, — вздохнула она. — Хорошо бы. Но… что вы в результате планируете делать? Давайте, рассказывайте, а потом неплохо было бы всё же хоть сколько-то поспать. Потому что день, как мне кажется, предстоит весьма насыщенный.
— Не то слово, — кивнул Ит. — Значит, так. Сирин, для тебя будет, скорее всего, на завтра очень важное задание, но перед этим мне придется кое-что посчитать. Вот посчитаю, и скажу точно.
— Что именно? — нахмурился Таенн.
— Хочу понять, что будет происходить с капсулами при таком тангаже, — объяснил Ит. — Боюсь, что, по моим прикидкам, капсул может и не хватить.
— Не поняла, — нахмурилась Оливия. — Сейчас вы о чем?
— Давай про это утром, — попросил Скрипач. — Народ, всё. Спать. Всем спать. Немедленно.
* * *
— Вы то, что не пригодилось, так на машинах и оставили? — с тревогой спросил Таенн.
— Ну да, а когда было снимать? — пожал плечами Скрипач. — Думаешь, понадобится?
— Боюсь, что да, — Таенн дернул плечом. — Ну не просто так эти двое смылись.
— Ох, ребята, думаю, на глаза вам лучше никому не попадаться… — начала было Оливия, но осеклась. — Всё. Не успели. Ну, сейчас начнётся.
Отойти от дома далеко они, увы, не успели — а первоначальный план был потихоньку добраться до пирса с утра пораньше, и максимально незаметно стартовать. Ит вполне справедливо сказал, что не хочет никого в это впутывать, Скрипач поддержал, а Таенн и Оливия вызвались, по выражению Таенна, «ответить всем и за всех». Но нет, этому плану осуществиться было точно не суждено: к их дому по улице чуть ли не бегом направлялись Ветер, София, Эдди, и Грегор.
— А ну стоять! — заорал Ветер. Он запыхался, волосы выбились из-под летного шлема, и выглядел он сейчас в результате взъерошенным и растрепанным. — Вы куда?
— Куда нужно. Точнее, куда было сказано, — пожал плечами Скрипач. — А что, нельзя? Ты у нас сегодня командир, Ветер?
— Нет, это ты у нас сегодня идиот, — зло ответил Эдди. — Вам нельзя туда, он же вас там…
— Грохнет? — уточнил Скрипач. — Не думаю.
— Почему? — удивился Ветер.
— А зачем? — пожал плечами Ит. — И этих, думаю, он просто отозвал, потому что они стали больше не