— Я попрошу, чтобы вам выдали бумагу и карандаш, — прервал меня он. — У вас сутки.
Едва Глеб Юрьевич закончил фразу, в кабинет вошли трое кардиналов. Нас сопроводили в камеры, где уже ожидала россыпь чистых листов формата «А4» и карандаш с крохотной точилкой.
— Интересно, где они взяли это старьё. — Клёпка с ухмылкой покрутила точилку. — Я уже тысячу лет таких не видела.
— Сколько? — выпучил глаза Хлюпа.
— Блин, дорогой, это просто фигура речи.
— Фух, я уж думал…
— Даже они столько не живут. — Девушка указала пальцем на Шпалу.
— Мне, вообще-то, и тридцати ещё нет, — прогудел в ответ он.
— Да я ведь не конкретно о тебе…
— Так, всё, стоп! — Я хлопнул в ладоши, привлекая внимание. — У нас не так много времени на пустую болтовню.
— Ты что, серьёзно решил им помогать⁈ — Клёпка словно ждала подходящего момента, чтобы высказать мне всё, что думает. — Они ничем не отличаются от других корпораций. Я не позволю нам похерить всё то, за что мы боролись!
— А за что мы боролись? — задал я наводящий вопрос.
— Как? Ты разве ещё не понял?
— Нет, Клёп, не понял. Объясни мне, за что ты боролась и чего хотела добиться?
— Как минимум свободы…
— Ха-ха-ха! — грохнул от смеха я.
— Чё ты ржёшь⁈
— Над твоей наивностью.
Хлюпа со Шпалой молча переводили взгляд с меня на Клёпку, но здраво решили не вмешиваться.
— Может быть, ты объяснишь? — язвительным тоном попросила девушка. — А то я ведь настолько наивна, что ничего не понимаю.
— Свободы, о которой ты говоришь, не существует. Я был свободным, там, в прошлом мире. Поистине свободным, от всего и всех. И знаешь, что я тебе скажу?
— Что? — скрестив руки на груди, переспросила она.
— Никому не пожелаю такого. Да, иногда я скучаю по тем беззаботным дням, но это самое дно, понимаешь? Только в этом случае человек обретает свободу. Только когда он сам больше никому не нужен.
— Я имела в виду совсем другое. — Клёпка упрямо покачала головой. — И ты это прекрасно понимаешь.
— Да, ты хочешь освободить тот мир от зависимости корпораций.
— Именно.
— Так вот я тебе скажу, что это полный бред!
— Обоснуй.
— Да мы здесь друг другу глотки перережем, в первую же неделю. Не будет ни еды, ни воды, ничего. Уйдут корпорации — исчезнет и поддержка. Как думаешь, сколько протянет этот мир без регулярных поставок извне?
— Ты недооцениваешь людей.
— Зато ты слишком сильно их переоценила. Когда начнётся голод, мы будем готовы жрать друг друга. В итоге люди сами побегут на поклон к корпорациям и будут готовы работать за цилиндр жижи, лишь бы не смотреть на свою жену, как на бутерброд с ветчиной. Тебе не понять, что такое голод.
— По-твоему, я кто? Думаешь, у меня не было дней, когда я не могла позволить себе цилиндр жижи?
— Поверь мне, Клёп, я знаю, о чём говорю. И знаю, на что способны люди, когда хотят жрать. Ты когда-нибудь хотела жрать постоянно, не день, не два, а месяцы — годы! Да, в рот попадает разная дрянь, которая не даёт тебе сдохнуть от истощения, но она не утоляет, а скорее распаляет аппетит. Когда после единственного приёма пищи за день хочется жрать ещё больше, чем до него. Ты даже близко не понимаешь того, о чём говоришь! И всё это ожидает нас, если мы выгоним из этого мира корпорации.
— И что ты предлагаешь?
— У нас есть уникальная возможность реально помочь людям. Хотя бы разнообразить рацион питания. Да, мы всё так же будем задействованы в большой игре между корпорациями, но хотя бы сможем заменить жижу сосисками.
— Я бы сейчас пару десятков таких проглотил, даже самых дешманских, — всё же не выдержал и вставил своё слово Хлюпа.
— Если они такие же вкусные, как «Доширак», я бы тоже не отказался, — поддержал Шпала.
— Да заткнитесь вы! — резко выругалась Клёпка. — Всё бы вам только пожрать.
— Что-то я не помню, чтобы ты была против лапши с тушняком, — ухмыльнулся приятель.
— А я помню, что ты собиралась улучшить жизненные условия людей, а не освободить их от гнета корпораций, — добавил я.
— Я хотела сделать этот мир легальным, чтобы всё было в рамках закона. А если мы продадимся… этим, ничего не изменится.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ну, кое-что мы изменить способны, разве нет?
— Чего писать-то? — спросил Шпала, взяв карандаш.
— А ты разве умеешь? — толкнул его локтем в бок Хлюпа.
— Ну так… более-менее, — честно признался гигант. — Просто вы спорите ни о чём, а время в самом деле уходит.
— Клёп, ну ты как, с нами? — Я посмотрел на девушку.
— Вы же без меня в первый же день умрёте, — усмехнулась она. — Ладно, давай, выкладывай, что ты там задумал.
— Значит, пиши: первое — полная амнистия от всех обвинений. Второе — снятие запрета на переход границы, по крайней мере, с подконтрольной стороны. Третье — полный набор имплантов последнего поколения для всех членов, включая Палыча.
— Интересно, — ухмыльнулась Клёпка. — И как это повлияет на улучшение жизни в мире?
— Никак. Люди без нас решат, что для них лучше. Наша задача — дать им возможность выговориться.
— Всё? — Шпала оторвался от листка, на котором старательно выводил печатные буквы.
— Нет, — покачал я головой. — Теперь нужны абсолютно бредовые требования, чтобы было, чем торговаться.
— Слушай, чем чёрт не шутит… А давай впишем, чтоб в столовках нормальную еду выдавали! — включился в игру Хлюпа.
Мы не спали целые сутки. Бурные обсуждения того или иного пункта требований будоражили воображение. Иногда мы залезали в такие дебри фантазии, что ржали как сумасшедшие. Наверняка подобное знакомо каждому. Вот, например: требуется придумать название предстоящему мероприятию. И всё начинается вполне серьёзно, иногда даже звучат вполне достойные версии, как вдруг кто-то озвучивает совершеннейший бред. И всё, следующие пару часов, кроме дикого хохота и откровенной пошлятины, никто ничего не предлагает. Вот и у нас всё пошло по той же схеме.
Нет, иногда среди всего этого дерьма проскакивали достойные идеи, но уже нечасто. Все они, конечно, сразу записывались, а затем мы снова скатывались в абсолютную дичь. Но главное, что за истекшие сутки нам удалось набросать аж два полных листа с требованиями, которые мы тут же передали Глебу Юрьевичу.
Первые два часа ожидания прошли в нервном напряжении. Клёпка вскакивала каждые пять минут и вышагивала по камере, не забывая причитать: «Ну, чего они там так долго?» Хлюпа её не поддерживал и мирно сопел, отвернувшись лицом к стенке. Шпала тоже вёл себя совершенно спокойно, но иногда комментировал Клёпку. Впрочем, все его логичные объяснения бесследно тонули в бурных женских эмоциях.
Я тоже переживал всё это время, хотя и старался не подавать вида. Больше всего меня беспокоил Палыч, который на весь срок нашего заключения остался предоставлен сам себе. Наша нейронная связь была утрачена вместе с имплантами, и я понятия не имел, что с ежом. В первое время было особенно тяжело. Затем я смог убедить себя, что с ним полный порядок. Всё-таки он дикий зверь и прекрасно справлялся с тяготами жизни до встречи со мной. Скорее всего, сейчас бегает где-то по степи и лопает своих любимых букашек. Надеюсь, когда нас выпустят, я смогу его отыскать.
Пред светлые очи Глеба Юрьевича мы предстали спустя шесть часов. Мы все дружно спали, когда распахнулась дверь, и кардиналы попросили нас на выход. Снова подъём на третий этаж, тот же кабинет (что опять навело на определённые мысли) и, наконец, финальная часть переговоров — торг.
— Ну, вы, конечно, дали жару, — усмехнулся адвокат и потряс над головой нашими листками. — Вы ведь понимаете, что это невозможно?
— Отнюдь. — Хлюпа важно развалился на стуле. — Всё более чем реально.
— Ну и как вы себе представляете вот это? — Глеб Юрьевич уставился на перечень требований. — Предоставить возможность для путешествий между другими мирами?
— А в чём проблема? — Хлюпа сделал удивлённый вид, и довольно умело. — Установите свои телепорты, или что там у вас. Пусть у людей будет возможность попасть домой, ну или куда там они пожелают.