За первый день пути мы преодолели всего триста километров и остановились на ночевку вблизи Липецка в небольшом охотничьем доме. Здесь нас ждали несколько человек. Один из них минут на пятнадцать уединился с Федором Ивановичем в одной из комнат весьма комфортабельного особняка, которым оказался весьма неказистый снаружи домик. Очевидно, они оба остались довольны беседой, поскольку, прощаясь, долго трясли друг другу руки, произнося слова благодарности. После этого собеседник Федора Ивановича покинул нас, а мы, утомленные долгой дорогой и голодные, с удовольствием уселись за красиво накрытый стол, уставленный блюдами и напитками.
Утром перед домом снова стояли черные Волги, но уже с другими номерами. Наверное, на них ездило высшее начальство Липецкой области. В этот день мы с трудом добрались до Воронежа, где нас тоже ждали. Так, меняя машины и ночуя в шикарных особняках областных руководителей, мы на пятый день пути без особых приключений добрались до Сухуми. Здесь уже была весна. Она началась почти сразу за Туапсе, где для нас была заранее приготовлена соответствующая сезону одежда. Теперь мы выглядели как обычные советские чиновники на заслуженном отдыхе. Как сказал Федор Иванович, советская власть и раньше кончалась между Туапсе и Сочи. Здесь в почете были не черные, а белые Волги, на которых мы теперь продолжали свой путь.
У ворот Сухумского аэропорта нас ожидали два УАЗа с военными номерами. Мы пересели в них. Машины, пробежав по асфальту несколько километров, свернули влево, в горы, и начали карабкаться вверх. Вскоре то, по чему мы ехали, уже нельзя было назвать дорогой. Это была тропа, больше подходящая для лошадей и пешеходов. Снова начал появляться снег. Часам к семи вечера мы, наконец, добрались до цели пути. Дом, у которого мы остановились, стоял одиноко почти на вершине поросшей лесом горы. Еще чуть выше стоял другой дом, поменьше. Других строений в округе было не видно. Около дома нас встретил заросший бородой мужчина в меховой шапке и такой же безрукавке поверх толстого грубой вязки свитера. Его широкие штаны были заправлены в сапоги, а на плече болталась винтовка. "Настоящий горец", – подумал я про себя. Не говоря ни слова, он провел нас в дом. В нем царила спартанская обстановка. Из сеней мы вошли в большую горницу. В центре горницы на дощатом полу стоял большой потемневший от времени дубовый стол. Вокруг него такие же большие и тяжелые кресла, покрытые коврами. Вдоль стен – сундуки и лавки, тоже покрытые коврами. На столе стояли глиняные сосуды и тарелки. В центре стола на глиняных же блюдах лежал хлеб, сыр и зелень. Три дверных проема, закрытые ковровыми занавесками, вели из горницы в предназначенные для нас комнаты.
С улицы послышалось жалобное блеяние, которое вскоре резко прервалось. "Хозяин барашка режет", – пояснил Федор Иванович. Мы вышли на улицу. Горец уже разделал барашка и теперь нанизывал, сочащееся свежей кровью мясо на шампуры. В свете костра, разведенного прямо на снегу, кровь и мясо казались черными. Погода была ясной, лунной и безветренной. Стояла удивительная тишина, прерываемая только потрескиванием сучьев в костре. От всего этого веяло первобытной дикостью, напомнившей мне тот, другой, но такой же затерянный мир на другом конце земли, в Африке. И там, и тут было хорошо и спокойно, много лучше, чем в сумасшедшем мире цивилизации, стремившемся к никому не ведомой цели.
Вскоре мы вернулись в дом, где с жадностью дикарей принялись поедать сочное, пахнущее дымом мясо, запивая его терпким красным вином из глиняных кувшинов. Никто не был расположен к разговорам. Молчать хотелось не из-за накопившейся за время пути усталости. Все мы, скорее всего, поддались обстановке, создаваемой самим домом, окружающей его природой, мягкой, но холодной погодой, игрой света и теней от освещавших комнату керосиновых ламп. Все, за исключением хозяина, сидевшего во главе стола. Он мало ел и внимательно следил за тем, чтобы у гостей не было пусто в тарелке или в стакане. Делал он это без всякого подобострастия, что мы часто видели в прислуживавших нам в пути людях, а исполняя некий восточный ритуал, устанавливающий взаимоотношения хозяина и гостя.
Ужин закончился. Я ушел в свою комнату и рухнул на жесткую постель, укрывшись бараньей шкурой, заменявшей здесь одеяла. Глубокий сон без сновидений поглотил меня. За все время пребывания в СССР мне до сих пор ни разу не удавалось вот так без- оглядно погрузиться в сон. Все мысли о прошлом, настоящем и будущем куда-то ушли, как будто их и не было вовсе.
Мы провели в этом гостеприимном доме дней десять. Развлекались тем, что рубили дрова и укладывали их в поленницы. Собст- венно, занимались этим только мы с Серегой. Федор Иванович, дымя сигаретой, которую, кажется, вообще не выпускал изо рта, сидел на пеньке и смотрел на нас. Хозяин тоже постоянно был где-то рядом и всегда с винтовкой на плече. Как-то я спросил у него, почему он никогда не расстается с оружием. Ведь кругом никого нет. Он коротко ответил: "Война". Я подумал, что это просто чудачество. Однако потом, когда я был уже далеко от этих мест, мне стало ясно, что наш горец был прав. Война в этих местах уже начиналась. То затихая, то разгораясь, она растянулась почти на два десятилетия. Мы попали сюда в затишье. Будем считать, что хоть в этом нам повезло. Чем закончилась эта война для нашего молчаливого горца, и на чьей стороне он воевал, мы так никогда и не узнали.
Была уже середина февраля, когда поздно вечером мы услышали натужный рев автомобильного двигателя. Вскоре к дому подъе- хал уже знакомый Уазик. Пора было покинуть этот замечательный домик в горах. Как могли тепло мы попрощались с хозяином и с удивлением узнали, что Федор Иванович пока остается здесь. Он был скуп на слова. Сказал только, что теперь мы прощаемся, скорее всего, навсегда. У нас свой путь, у него свой. Куда вел его путь, оставалось только гадать, но нам было не до того.
Уазик, не включая фары, осторожно сполз по крутым и скользким дорогам к морю. Повеяло теплом. У самой воды мы вышли из машины. Было темно. В бухте покачивалась на волнах небольшая лодка, в которую мы вскоре забрались. Внутри лодки было очень тесно. Почти все внутреннее пространство лодки занимал двигатель. Когда он заработал, стало ясно, что это очень мощное сооружение. За штурвалом лодки сидел человек, лица которого было не разглядеть из-за наглухо застегнутого шлема, который обычно используют танкисты. Он подбодрил нас: "Не бойтесь ребятки, часика через два будем на месте. За моей лодкой ни один сторожевик не угонится, если вообще рискнет в такую погоду выйти в море".
Тихо урча мотором, лодка быстро пересекла бухту и вышла в открытое море. Это мы сразу почувствовали на своих боках. Волны нещадно швыряли лодку, обдавая нас далеко не теплыми брызгами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});