— Всё! С меня хватит! — решительно тряхнул головой Гор. — Это вы тут следователи, вы и думайте. А мы люди простые, подневольные, нам не думать, а драться положено!
— Справедливо, — ухмыльнулся Энрике. — А то айда к нам в отдел?
— Идите в Туман с такими предложениями, — шарахнулся Гончая. — Я домой, а вы как хотите! Надо хотя бы перекусить, а то с двух часов сегодня на дежурство.
Попрощавшись, Гор исчез в телепорте. Подумав, мы с Аморалесом последовали его примеру, единогласно решив отложить все дела на утро.
А утром начался ад. И начался он с того, что Шон бесследно исчез; как выяснилось, исчез ещё позавчера. Естественно, в СБК не появлялся, в квартире тоже. Испарился, никому ничего не сказав. Аморалес спозаранку отправился телепортом в столицу, и где-то к обеду, вероятно, начал страшно икать: всем отделом мы костерили его на все лады, именуя предателем и дезертиром. Я в глубине души знал, что он делает нужное дело, которое доверить больше некому — у него, пожалуй, единственного откуда-то нашлись знакомства в СБК. Однако в сложившейся ситуации я крайне быстро устал напоминать себе об этом.
Город будто сошёл с ума, погружаясь едва ли не в массовую истерию. Началось всё достаточно безобидно: пара драк и мелкая кража. Причём участники драк после этого не могли внятно объяснить, почему, собственно, начали друг на друга бросаться; особенно настораживало то, что все участники были исключительно трезвы. Об этом случае мне рассказал стражник, когда я приехал на очередное место происшествия. К вечеру всё Управление едва стояло на ногах от усталости, эксперты рычали на всех пытающихся оторвать их от работы, а следователи напоминали бледные тени.
Всё более-менее утряслось только часам к двенадцати — растерянные граждане последовали рекомендациям не покидать дом без лишней необходимости. У нас на столах к тому времени скопилось сорок одно убийство, причём тридцать восемь из них были раскрыты на месте и попадали под графу «убийство в состоянии аффекта». К тому моменту, как я, плюнув на всё, телепортировался домой, у меня стучало в затылке, чудовищно ломило виски, в глаза будто насыпали раскалённого песка, а в ушах шумело. Точнее, когда я начал прислушиваться к этому шуму, разбирать отдельные голоса и пытаться выделить конкретные слова, я понял, что пора отдыхать.
Вооружившись бутылкой красного орейского, я со стоном рухнул в кресло в кабинете, желая одного — тихо и спокойно умереть.
— Ненавижу эту работу, — пробормотал я в пространство и, закрыв глаза, игнорируя бокал, вульгарно отхлебнул из горла. — Ненавижу!
Наверное, я в какой-то момент задремал; но пробуждение оказалось удивительно приятным: кто-то осторожно массировал мне голову. Мне было абсолютно всё равно, где я и, собственно, кто я, не говоря уже о том, что происходит. Главное, что переставала болеть голова, и даже голоса в голове как-то поутихли…
— Бедненький, — раздалось тихое бормотание над ухом. — Ты же себя так совсем загонишь!
— Это не я, это работа такая, — вяло попытался оправдаться я. Из моих рук забрали бутылку, что таки заставило меня разлепить глаза. Марена присела на подлокотник, глядя с сочувствием. — Привет. Ты давно здесь?
— Часов с восьми, — улыбнулась она.
— А сейчас сколько? — растерянно уточнил я.
— Часа два, — художница пожала плечами. — Или, может быть, три — я не смотрела на часы. Блэйк, иди, ложись спать, а? На тебя смотреть больно.
— Согласен, приятного мало, — я вздохнул. — Спасибо…
— За что? — опешила девушка.
— За массаж. У меня волшебным образом перестала болеть голова…
— Да не за что, — она с улыбкой взлохматила мне волосы. Потом улыбка как-то потухла. — Блэйк, что происходит в городе? Мне страшно.
— Хотел бы я это знать, — покачав головой, я обнял сидящую Марену за талию. — Но ты не бойся, я всё выясню. Обещаю, — мы некоторое время посидели молча. — Пойдём спать?
Проснулся я от тихих звуков плача. Марена почти бесшумно сопела рядом, больше ничьего присутствия в доме не ощущалось, но плач я слышал вполне отчётливо, хотя и приглушённо; как будто кто-то безутешно рыдал в некотором отдалении. Осторожно поднявшись с кровати, чтобы не разбудить рыжеволосое чудо, я тихо натянул брюки и отправился на разведку. В коридоре плач стал отчётливее, и стало понятно, что доносится он откуда-то с нижнего этажа. Терзаемый отвратительными предчувствиями и подозрениями, я принялся спускаться по лестнице. Звук становился всё яснее и яснее… а потом я заметил приоткрытую дверь в гостиную.
По спине пробежал предательский холодок, и, кажется, волосы на затылке предприняли попытку встать дыбом. Долгих несколько секунд я боролся с собственными страхами, стоя в метре от двери, из-за которой слышался детский плач. Я навскидку мог перечислить с полдюжины живых и с дюжину мёртвых тварей, способных издавать такие звуки, причём половина из них подобным образом заманивала неосторожных путников, и многие из них предпочитали селиться в заброшенных домах. Я стоял перед дверью и не мог протянуть руку, чтобы потянуть за ручку, буквально парализованный страхом.
Комнату, погружённую в стазис, не может открыть посторонний. В комнате, погружённой в стазис, не может завестись никакая нечисть, просто потому, что там остановлено время. Нет ни одного существа, на которое не действовал бы стазис. Стазис невозможно нарушить, он не даёт сбоев. И тем не менее дверь приоткрыта, и в комнате явно кто-то есть…
Не знаю, сколько я там проторчал, слушая сдавленные рыдания и всхлипывания. Но потом что-то изменилось. Причём не вокруг, а во мне: страх просто исчез. Я протянул руку и спокойно открыл дверь, будто входил во вполне обычную комнату.
В углу на полу сжалась хрупкая детская фигурка. Уткнувшись лбом в колени, маленькая девочка, одетая в старомодное светлое платье, отчаянно рыдала, не глядя по сторонам. Я медленно подошёл и опустился на корточки. На мгновение замешкался, а потом всё-таки осторожно коснулся плеча и мягко спросил:
— Кто тебя обидел, малышка?
Она всхлипнула, подняла голову, ладонью утирая глаза.
— Прости, я… не хотела тебя будить…
— Хелла? — потрясённо выдохнул я, чувствуя, как в глазах темнеет. А в следующее мгновение уже понял, что ошибся из-за темноты — ещё до того, как девочка тряхнула головой.
— Нет, твоя сестрёнка сейчас в другом месте, и у неё всё хорошо.
— Прости, Аико, я… не разобрал в темноте, — смущённо пробормотал я.
— Блэйк, помоги мне, пожалуйста!
— Я пытаюсь, но я не знаю, что делать и с чего начать, — я покачал головой. — Город сегодня будто сошёл с ума, мы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});