Читать интересную книгу Сочинения — Том II - Евгений Тарле

Только страшная бомбардировка, которую выдержал Ватансьен, когда его осадили войска первой коалиции, и общее разорение, которому подвергся весь этот край, бывший театром войны, нанесли тяжкий удар полотняному производству.

Был способ избежать убытков и даже разорения от обесценения ассигнаций, но к этому способу могли прибегнуть лишь единичные мануфактуристы, в самом деле обладавшие большим капиталом, финансовой устойчивостью. К этому способу прибегнул владелец мануфактуры цветных полотен и бумажных материй в Jouy-en-Josas Оберкампф; когда (в 1790 г.) ассигнации только начали падать в цене, он сделал колоссальную, рассчитанную на много лет вперед, закупку материй (которые его мануфактура должна была окрашивать) в Нормандии и других местах. Это был совершенно обдуманный [56] и дальновидный акт, благодаря которому Оберкампф не нуждался в сырье и в материале для работы впоследствии. Но, конечно, при ничтожестве запасного капитала у подавляющего большинства тогдашних фабрикантов много последователей у него не могло найтись.

Что касается хлопка, привозимого из французских колоний, го казалось, что это единственное преимущество французов пред англичанами, которые, как уже сказано, старались скупать французский хлопок целиком вследствие его исключительных качеств. Законодательное собрание обложило вывоз хлопка залогом в 50 ливров (за квинтал), но французские промышленники не переставали требовать увеличения налога.

Дело в том, что действительно англичане в эту пору не могли обойтись без сортов, производимых Бурбонскими островами, французской Гвианой, Иль-де-Франсом, и для их мануфактур (особенно для выделки мусселиновых материй) им нужен был, по возможности, весь хлопок этих высших сортов. Еще в 1786 г. квинтал этого хлопка стоил 180 ливров, в 1788 г. уже цена дошла до 352 ливров, причем англичане заплатили однажды за квинтал (в том же 1788 г.) 1200 ливров, перекупив его у французских купцов; в 1791 г. французам хлопок достался на месте по 400–450–500–600 ливров за квинтал, в 1792 г. — до 800 ливров, причем, конечно, соответственно повышалась цен» и при перекупке хлопка англичанами [57]. Англичане давали прямо поручения своим французским контрагентам скупать хлопок по любой цене; в 1792 г. в Англии существовало столько заведений, специально работавших именно над французским (колониальным) хлопком, что ничего другого им делать не оставалось. Монопольное положение английской бумагопрядильной индустрии вознаграждало их потом за все эти расходы [58]. Против этого-то положения вещей (очень выгодного для французских скупщиков и судохозяев) и протестовали французские промышленники, добиваясь повышения вывозной пошлины или, полного воспрещения вывозить хлопок.

Недостаток сырья, страшное вздорожание съестных припасов, вызывающее совершенно неизбежно дороговизну (рабочих рук, — вот что часто губило в 1792–1793 и следующие годы даже такие заведения, которые вовсе не жаловались на недостаток сбыта. Вот огромная по количеству изделий бумагопрядильня и мануфактура цветных материй Pernod, находящаяся в Мелене, недалеко от Парижа, и имеющая 300 рабочих; администрация департамента Сены-и-Марны, прося у правительства поддержки этой мануфактуре, прямо заявляет, что именно огромное потребление, обусловливаемое близостью колоссальной столицы, делает не только эту, но и все мануфактуры, находящиеся в этом департаменте, особенно ценными [59]. Но почему же владелец попал в тяжелое положение? Ответ дается самый точный: недостаток сырья и обусловленная дороговизной припасов дороговизна рабочих рук [60].

Так, уже в конце 1792 и в начале 1793 г. начинает ощутительно проявляться влияние того фактора, которому суждено было сказаться, как увидим, во всей своей силе уже со второй половины 1793 г., после издания закона о максимуме.

Уже в апреле 1792 г. один из центров французской бумагопрядильной индустрии, город Труа (в департаменте l’Aube) оказался в весьма затруднительном положении вследствие быстро надвигавшегося оскудения запасов хлопка. Этот город, в котором считалось до 30 тысяч жителей, занимался в значительной мере выделкой хлопчатобумажных товаров, и администрация департамента считала, что на бумагопрядильных мануфактурах Труа работает больше двух третей населения этого города [61], причем эти рабочие живут исключительно своим ежедневным заработком на мануфактурах. Местная администрация не скрывает от Ролана своего беспокойства, указывая, что отсутствие хлопка лишит куска хлеба массу людей, и это вызовет беспорядки. С большой тревогой они смотрят на будущее [62].

И министр внутренних дел не только вполне разделяет их беспокойство, но еще обращает внимание на то, что, не говоря уже о городе Труа, почти все население департамента Aube, работавшее на бумагопрядильные мануфактуры в городе Труа, останется без куска хлеба, ибо владельцы мануфактур должны прекратить работы вследствие непомерной дороговизны хлопка [63].

17 января 1792 г. Законодательное собрание ассигновало 2½ миллиона ливров для «временного вспомоществования» промышленности, и немедленно представители центра французской выделки игл и булавок города Легля (департамент l’Orne), просят ассигновать в пользу рабочих этого города и окрестных городов, сплошь занимающихся этим промыслом, известную сумму для устройства благотворительных работ. Шесть тысяч рабочих обыкновенно заняты этого рода индустрией в департаменте, а между тем именно из-за недостатка материала, производство сократилось до такой степени, что вместо 6 тысяч в мастерских департамента работает всего 2 тысячи человек. Просьба о вспоможении помечена 6 февраля 1792 г., и там указывается, что к концу месяца материала абсолютно не будет, а между тем новый запас этого материала фабриканты рассчитывают получить из Швеции не раньше июня [64]. Рабочая масса департамента очутилась в страшнейшей нужде из-за этой вынужденной праздности [65]. и министр внутренних дел ходатайствует перед собранием об ассигновании хоть 30 тысяч ливров для того, чтобы дать рабочим какой-либо заработок. Тут тоже нет жалоб на недостаток спроса, нет просьбы о том, чтобы помочь самим фабрикантам денежно, а единственно категорическое указание: работы останавливаются оттого, что нет материала, и ни правительство, ни кто другой этому помочь не могут, а нужно ждать получения запаса из Швеции. Прибавим, что спустя два месяца с небольшим после этого прошения вспыхнула война с первой коалицией, и ждать из Швеции нужных товаров стало немыслимо…

Сырье, нужное для кожевенных мастерских, уже в 1792 г. сделалось очень редким и дорогим, а местами совсем стало исчезать с рынка. Кожевенные мастера жаловались Законодательному собранию, обвиняя мясников в том, что они заключили между собой беззаконное соглашение с целью повысить цены на сырую кожу. Количество, стоившее еще в 1760-х годах 18 ливров, постепенно дорожавшее и дошедшее к началу 1792 г. до цены в 30–32 ливра, вдруг весной 1792 г. вздорожало до 60–65 ливров. «Позволительно ли одному классу людей удваивать таким образом ценность кожи?» — с негодованием спрашивает в своей жалобе, обращенной к Законодательному собранию, известный в те времена и влиятельный кожевенный мастер Рюбиньи [66], приписывающий беду стачке мясников. Париж так страшно нуждался в 1792 г. в сырой коже, как еще никогда; то же самое было в провинции, и жалобы на отсутствие сырья, проекты спасения кожевенной индустрии от этой беды непрерывной чередой продолжаются в 1793, 1794 и следующих годах [67].

Нуждаются в сырье и перчаточники, и из центра этого рода индустрии, из города Гренобля, несутся в Париж мольбы о принятии мер к удешевлению кож, служащих для выделки перчаток. Немудрено, что именно Гренобль говорит от имени всей этой отрасли промышленности: в этом городе треть жителей кормилась выделкой перчаток [68]; заработная плата равнялась в подавляющем большинстве случаев 1½–2 ливрам в день, изредка бывала и больше. Недостаток сырья уже в 1791 г. ставил перчаточников в высшей степени тяжелое положение и ввергал в нищету многотысячное население в Гренобле и окружающей его местности, а также рабочих, занятых этим промыслом в Париже и Лионе.

Уже с 1792 г. учащаются жалобы на недостаток материалов для производства бумаги; в половине 1792 г. тряпье, из которого выделывалась бумага, становится настолько редким, что производство сокращается, бумага быстро дорожает [69], и приходится задумываться весьма и весьма серьезно над вопросом, как помочь этой беде. Частные лица, бумажные фабриканты, представители правительства — все согласны, что необходимые для бумажной индустрии материалы исчезают из обращения, а некоторые констатируют при этом, что, с другой стороны, потребление бумаги возрастает [70]. Франсуа де Нефшато еще тогда публично заявил с трибуны, что бумажным мануфактурам грозит полное отсутствие материалов [71]. Современники теряются в догадках, не зная, чем объяснить это явление, ибо, казалось бы, в данной отрасли индустрии революция и война меньше могли бы повлиять на отсутствие сырья, чем в других областях. Но, не объясняя причин, большинство просто констатирует факт и указывает меры: более тщательное собирание тряпья, лучшая организация покупки его и т. п. (С конца 1793 г. к упорно повторяющимся жалобам на отсутствие материалов для бумажного производства присоединяются просьбы, чтобы власти сделали продажу тряпья обязательной, ибо тут одним распоряжением о максимуме помочь было невозможно; но об эпохе максимума речь будет идти в пятой главе.)