Здесь командовал инженер Дерябин.
— Все готово? — спросил он, оглядываясь.
Из репродуктора послышался глухой голос Пояркова:
— Ждем сигнала.
Надя увидела из окна, как под самым диском на башенке вспыхнуло зеленое кольцо. Загудела сирена. Дерябин нажал пусковую кнопку. Красные огни диска отделились от земли и помчались вверх.
Гудение прекратилось как-то вдруг, настала такая тишина, что слышно было легкое поскрипывание новых сапог Бабкина.
На цыпочках он подошел к телевизору, у которою дежурила Надя, и сказал тихо, но внятно:
— Настройте на Москву. С этого начинаем.
Перед Надей лежала отпечатанная на машинке программа испытаний. Бабкин не ошибся, прежде всего нужно было проверить дальность телепередачи из Москвы. На экране мерцала знакомая всем телезрителям испытательная таблица. Путь ее стал необычным — из Московского телецентра она принималась наверху, в диске, а оттуда, уже на другой волне, передавалась вниз.
Надя краешком глаза следила за Вячеславом Акимовичем (торчит на затылке упрямый хохолок). Инженеру было неловко, не по себе как-то. Раньше Надя ему нравилась. Она это быстро заметила и захотела присоединить его — достаточно уважаемого, серьезного человека — к отряду своих многочисленных поклонников, среди которых были мальчишки вроде Багрецова. Пренебрегая условностями как-никак, а Надя работала у него в лаборатории, — Пичуев несколько раз, будто бы по пути, отвозил ее домой, изредка катал по Ленинградскому шоссе. На этом все и закончилось. Кокетливое непостоянство Нади раздражало Пичуева. Разговаривая по телефону с каким-нибудь мальчишкой, она сверкала глазами: смотрите, мол, Вячеслав Акимович, сколько у меня поклонников, а я никого из них не выделяю, для меня все одинаковы. «Ах, одинаковы? — возмущался Пичуев. Пожалуйста! Но я не хочу быть этим одинаковым. Для меня все люди разные. Среди них есть и любящие женщины и пустые кокетки». Любящих он пока еще не встречал, а Надя никогда бы не вошла хозяйкой в его сердце, и не быть ей хозяйкой в его доме. Кстати, Надя об этом и не думала, пока ей нравилась девичья власть над своими друзьями. Это так интересно!
Медленно вращая ручку на пульте управления, инженер настраивал приемник, который находился за много километров отсюда, плавал где-то в ночном небе.
У Нади — на контрольном телевизоре таблица исчезла, и на экране появилось название нового фильма. Как далеко будет видна Москва? Эта мысль сейчас тревожила не только Надю и Вячеслава Акимовича (у него дрожали руки, когда он настраивал «летающий приемник»), она не давала покоя и Дерябину, дежурным техникам и даже Пояркову, хотя его гораздо больше интересовала «проблема потолка» облегченного диска, — сейчас он поднялся с меньшим запасом горючего.
Поярков уже успел прибежать на командный пункт и в данную минуту следил за перьями записывающих приборов. Прикуривая одну папиросу от другой, он нервничал больше всех. Показания радиовысотомера ему не нравились — диск поднимался слишком медленно.
Но посмотрите на Бабкина! Он холоден, совершенно невозмутим, и на лице точно написано: «Да, конечно, все это интересно, однако не забудьте — ведь это предварительные испытания». Больше того, он считал, что сегодняшний опыт представляет собой лишь теоретический интерес, а настоящие дела начнутся после дополнительного оборудования «Большого Медведя». (Вполне понятно — вариант № 2, Т. В. Бабкина.)
Прошло полчаса, а звонков с контрольных пунктов еще не было. Ленинград и Киев молчали, хотя с минуты на минуту ожидались их собственные передачи. Пичуев во всем винил дежурных: сидят, бездельничают, клюют носами или попросту не умеют настроить телевизор на нужную волну. Безобразие!
Но вот зазвенели отчаянные звонки сразу двух телефонов. Они как бы пытались оглушить друг друга, перекричать: «Я первый!», «Нет, я первый!»
Надя бросилась к телефонам. Одна трубка выскользнула, другая запуталась в шнуре. Надя волновалась и не могла с ними справиться. Спасибо, помог Тимофей.
— Бабкин у телефона, — сказал он по привычке, как у себя в лаборатории. Ленинград? — Видно прекрасно?.. Так и должно быть. Что?.. Ничего особенного, говорю…
К телефону подбежал Пичуев, спрашивал, размахивая очками.
— Какая напряженность поля?.. Четкость? Контрастность? Начинайте свою передачу!
Надя разговаривала с Киевом.
— Прием устойчивый? — допытывалась она. — При чем тут Одесса?.. Звонил любитель? Удивительно. Львов? Опять любитель?
Вскоре позвонил дежурный из Московского радиоклуба и сказал, что в Свердловском радиоклубе только что было принято звуковое сопровождение телепередачи, о чем они и сообщают по радио. Кроме того, получены радиограммы из Астрахани и Вологды. Принималась работа Московского телецентра. Громкость великолепная, устойчивость идеальная.
Значит, это не случайный каприз ультракороткой волны, отраженной от облаков, такую волну иногда принимали любители. Нет, это вполне закономерное явление, чего и добивался Пичуев.
А Бабкин, заложив руки за пояс, солидно расхаживал по залу и чувствовал себя именинником. Все, что получено инженерами, все эти великолепные дальности, надежность, устойчивость и прочие технические достижения, — не что иное, как удобрение, благородный суперфосфат, введенный в почву, где вырастет и пышно расцветет новая идея Бабкина. Сам Борис Захарович ее одобрил, а он не ошибется и тем более не похвалит зря.
Телепередачи из Ленинграда и Киева принимались так же хорошо, как и Москва у них. Впрочем, это определение ничего не говорит об успехе испытаний. Лучше всего сказать, что московские телезрители не нашли бы разницы между местной и иногородней передачей.
Тут возникло несколько недоразумений. Настоящие любители, одержимые страстью к переделкам своего телевизора, никогда не бывают довольны качеством изображения. Они если и смотрят программу, то не совсем обычно, — ставят аппарат на бок, чтобы можно было покопаться внутри, залезть в него с паяльником и отверткой. А, как известно, таких любителей в Москве много; поэтому не случайно некоторые из них, изменяя волну телевизора, принимали передачу непосредственно с диска, причем в полной уверенности, что Московский телецентр начал передачи третьей, четвертой, а возможно и пятой программы, то есть на разных волнах. Дежурный в аппаратной телецентра не успевал отвечать на звонки. Радиозрители радовались: еще бы, теперь большой выбор программ.
Когда же любители узнали, что ими была принята не Москва, а Ленинград и Киев, то это не только их еще больше обрадовало, но и привело в смятение, что сразу отразилось на работе московской телефонной сети. К удивлению связистов, вдруг в эти спокойные поздние часы кривая телефонных переговоров резко скакнула вверх, примерно так же, как в новогоднюю ночь или накануне майских и октябрьских праздников. Радиозрители беспрерывно звонили друг другу — отныне начинается новая эра телевидения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});