Раздоры в Новгороде и отчаянное положение осажденного города покачнули, наконец, и самого новгородского главнокомандующего — князя Василия Васильевича Гребенку Шуйского. В воскресенье 28 декабря он объявил о том, что складывает с себя крестное целование Новгороду и переходит на службу к великому князю. «И новогородцы, блюдяся великого князя, не смели ему ни слова молвити, а был у них в городе после склада два дни» (31,318). Иван III с честью принял сменившего флаг Шуйского в ряды своих подданных. (Впрочем, неделю спустя он не дрогнув конфисковал все села, принадлежавшие Шуйскому в Новгородской земле.)
Кажется, никто уже не сомневался в том, что Новгород скоро падет. Однако торг все еще продолжался. 1 января новгородские послы предложили великому князю забрать себе две волости на южной окраине Новгородской земли — Великие Луки и Пусторжев. Иван отказался от такого приобретения. В воскресенье 4 января послы явились вновь, предложив уже десять волостей. Но и это не устроило Государя. Отчаявшись, послы просили, чтобы он сам назвал желаемые приобретения. Ответ Ивана III прозвучал как пушечный выстрел: «Взяти ми половину всех волостей владычних да и манастырьскых да Новоторжьскые, чии ни буди» (31, 319).
Расчет Ивана III был точным и безупречным. Не задевая интересов частных владельцев, он получал при таком раскладе половину огромных вотчин новгородской кафедры и монастырей. Что касается Новоторжской волости, то ее столица, город Торжок (в прошлом — южный форпост и южные ворота Новгородской земли), уже находилась под контролем московской администрации. Потеря этих земель была для новгородцев как бы уже свершившимся фактом.
Через два дня и эти требования великого князя были приняты. Новгородцы просили теперь лишь об одном: пощадить мелкие монастыри, которые в случае конфискации половины земель остались бы совсем без средств. На это Иван III великодушно согласился. Вскоре по приказу московского государя новгородцы приготовили подробную роспись всех волостей, переходящих в его распоряжение. Он вновь проявил великодушие: оставил архиепископу чуть больше того, что мог бы оставить.
8 января новгородские послы вновь явились к Ивану с просьбой снять наконец осаду, «понеже бо теснота бе в граде и мор на люди и глад» (31, 319). Однако тот в ответ напомнил, что еще не решен вопрос о дани, которую предстоит выплачивать новым подданным московского князя. Несмотря на протесты и причитания послов, норма дани была существенно повышена по сравнению с тем, что земледельцы платили прежде в новгородскую казну.
Наконец, дошло дело и до завершающих мелочей. Был составлен полный текст присяги, которую должны были принести новгородцы своему Государю. Этот текст был оглашен московским послом подьячим Одинцом не на вечевой площади, как обычно, а «у владыки в полате» (31, 320). Через день новгородцы изъявили согласие не только присягнуть Ивану на его условиях, но и отдать ему для устройства резиденции старинное Ярославово дворище в центре города.
Великий князь повелел изготовить точную копию текста присяги и дать ее новгородскому владыке для собственноручной подписи и печати, а также для заверения печатями всех пяти районов («концов») Новгорода. 13 января началась процедура присяги. Часть новгородской знати целовала крест перед лицом самого великого князя в его ставке «у Троице на Паозерие». Простолюдины совершали обряд в самом городе.
Под занавес переговоров с новгородцев взяли еще ряд обещаний: не мстить псковичам и тем новгородцам, которые перешли на службу к Ивану III; признать переход Двинской земли и Заволочья под власть Москвы; даже заплатить ругу каким-то попам, почему-то обиженным новгородцами (31, 321).
Во вторник 13 января сломленные тяготами осады новгородцы сдались и «отворили град» (41, 215). Иван III прекратил осаду Новгорода. Через два дня в раскрывшиеся городские ворота въехали посланные Государем бояре для принятия присяги у горожан. К этой почетной миссии были определены воеводы князь Иван Юрьевич Патрикеев, Федор Давыдович Хромой, князь Иван Стрига Оболенский, братья Василий и Иван Борисовичи Морозовы. Вся церемония для знати совершалась в палате на владычном дворе, «по той бо день веча не бысть в Новегороде» (31, 321). После этого московские дьяки и «дети боярские» разъехались по городу, приводя к присяге всех подряд. «…Все целовали люди, и жены боарьскые, вдовы, и люди боарьскые» (31, 321).
Итак, военная часть похода была окончена. Настало время дипломатии и демагогии. Ратных людей можно было понемногу отправлять по домам. В субботу 17 января Иван III «отпустил» псковичей. За службу они получили от него лишь «кубок позлащен» да двух лютых послов, которые по дороге к Пскову грабили всех подряд, а в самом Пскове самым бессовестным образом вымогали у горожан дорогие «поминки». Когда псковичи попытались пожаловаться на них Ивану, тот лишь с досадой отмахнулся от этой докуки. (Иван по-своему оценил заслуги послов. Один из них, Василий Китай, был через несколько дней назначен новгородским наместником.)
В воскресенье 18 января новгородская знать «била челом» Ивану III о том, чтобы он принял ее на свою службу. В тот же день архиепископ Феофил обратился к великому князю с просьбой дать своих приставов для защиты многочисленных беженцев, скопившихся в Новгороде и боявшихся возвращаться в свои волости из страха перед московскими ратниками. Иван исполнил просьбу владыки.
Убедившись в том, что Новгород в его руках, великий князь 20 января отправил в Москву гонца по имени Слых с вестью о том, что он «отчину свою Великы Новгород привел въ всю свою волю и учинился на нем государем, как и на Москве» (31, 322). Делая по сотне верст в день, гонец примчался в столицу 27 января, в самый день именин Ивана III.
Между тем в Новгороде продолжались пышные похороны боярской республики. 21 января Иван принимал дары от новгородских богачей. На другой день он поставил Новгороду своих наместников — братьев Ивана и Ярослава Оболенских. Оба воеводы были известны как беспощадные администраторы. В их ведение передавалась правобережная, Торговая «сторона» Великого Новгорода. Через несколько дней еще два жезла наместников получили опытные в новгородских и псковских делах, а также известные своей свирепостью московские бояре Василий Федорович Китай и Иван Зиновьев. Им велено было ведать делами левобережной, Софийской («Владычной») стороны Новгорода (41,216).
Любитель всякого рода исторической символики, Иван настоял на том, чтобы резиденция его «правобережных» наместников находилась на Ярославовом дворище, где обычно собиралось общегородское вече. В древности же именно здесь находился двор киевского князя Ярослава Мудрого (1019–1054). Это решение Ивана должно было стать наглядным выражением его любимого тезиса о том, что он не разрушает традицию, а всего лишь возвращается к мудрой «старине», к той системе отношений великих князей с Новгородом, которая существовала до возникновения боярской республики в 1136 году.