стенку наш разговор, теперь тоже вошли. Джозеф, мне думается, был рад, что молодой хозяин скончался; Гэртон казался чуточку смущенным; впрочем, он не столько думал о Линтоне, сколько глазел на Кэтрин. Но хозяин приказал ему выйти вон и лечь спать: его помощь, сказал он, не нужна. Потом он велел Джозефу отнести тело в его комнату, а мне вернуться в мою, и миссис Хитклиф осталась одна.
Утром он послал меня сказать ей, что она должна сойти вниз к завтраку. Она была раздета — видно, собиралась лечь — и сказалась больной, чему я не очень удивилась. Я так и передала мистеру Хитклифу, и он ответил:
— Хорошо, пусть сидит у себя, покуда здесь не управятся с похоронами. Вы заходите к ней время от времени и приносите что нужно, а когда увидите, что ей лучше, скажете мне.
Кэти, по словам Зиллы, оставалась наверху две недели; и ключница ее навещала два раза в день и готова была стать любезней, но все ее дружественные авансы были гордо и наотрез отклонены.
Хитклиф зашел только раз показать невестке завещание Линтона. Все свое имущество и то, что было раньше движимым имуществом его жены, он отказал своему отцу. Несчастного угрозами и уговорами принудили к этому за неделю ее отсутствия, когда умирал его дядя. Землями, как несовершеннолетний, он распорядиться не мог. Однако мистер Хитклиф присвоил их по праву наследования после жены и сына — как мне думается, законно. Во всяком случае, Кэтрин, не имея ни друзей, ни денег, не может завести с ним тяжбу.
— Никто, кроме меня, — рассказывала Зилла, — близко не подходил к ее двери, если не считать того единственного случая, и никто ничего о ней не спрашивал. В первый раз она сошла вниз в воскресенье. Когда я принесла ей обед, она закричала, что ей больше невмоготу сидеть в холоде; и я ей сказала, что хозяин собирается на Мызу, а мы с Эрншо не помешаем ей спуститься к очагу — нам-то что? Так что, как только она услышала удаляющийся стук копыт, она явилась одетая в черное, с зачесанными за уши желтыми своими волосами — совсем просто, по-квакерски: и причесаться-то не сумела!
Мы с Джозефом по воскресеньям ходим обыкновенно в часовню (в гиммертонской церкви, вы знаете, нет теперь священника, — пояснила миссис Дин, — а часовней они называют какую-то молельню в деревне — не то методистскую, не то баптистскую, точно не скажу). Джозеф пошел, — продолжала Зилла, — а я сочла нужным посидеть дома приличия ради: люди молодые — тут всегда надо, чтобы кто постарше присмотрел за ними; а Гэртона, как он ни застенчив, не назовешь образцом деликатности. Я ему объяснила, что его двоюродная сестра, вероятно, придет посидеть с нами, а она-де привыкла, чтоб уважали воскресный день, так что ему лучше бросить свои ружья и всякие домашние хлопоты, когда она придет. Услыхав это, он густо покраснел и поглядел на свои руки и одежду. Ворвань и порох были мигом убраны подальше. Вижу, он собирается почтить ее своим обществом; и я поняла по его поведению, что ему хочется показаться в приличном виде. Засмеявшись, как я никогда бы не посмела при хозяине, я вызвалась помочь ему, если он хочет, и стала подшучивать над его смущением. А он насупился, да как пойдет ругаться!
— Эх, миссис Дин, — продолжала Зилла, видя, что я ее не одобряю, — вы считаете, верно, что ваша молодая леди слишком хороша для мистера Гэртона. Может, вы и правы; но, сознаюсь вам, я не прочь немного посбить с нее спесь. И что ей теперь проку во всей ее образованности и манерах? Она так же бедна, как мы с вами, даже, по правде сказать, бедней. У вас есть сбережения, и я иду той же стежкой, откладываю помаленьку.
Гэртон позволил Зилле пособить ему; и она, уластив, привела его в доброе настроение. Так что, когда Кэтрин пришла, он почти забыл свои былые обиды и старался, по словам ключницы, быть любезным.
— Миссис вошла, — сказала она, — холодная, как ледышка, и гордая, как принцесса. Я встала и предложила ей свое кресло. Так нет, в ответ на мою учтивость она только задрала нос. Эрншо тоже встал и пригласил ее сесть на диван, поближе к огню: вы там, сказал он, околеваете, поди, от холода.
— Я второй месяц «околеваю», — ответила она, со всем презрением напирая на это слово.
И она взяла себе стул и поставила его в стороне от нас обоих. Отогревшись, она поглядела вокруг и увидела на полке для посуды кучу книг. Она тотчас вскочила и потянулась за ними, но они лежали слишком высоко. Ее двоюродный брат довольно долго наблюдал за ее попытками и наконец, набравшись храбрости, решил помочь ей. Она подставила подол, а он швырял в него книги — первые, какие попадались под руку.
Это было для юноши большим успехом. Миссис его не поблагодарила; но и тем он был доволен, что она приняла его помощь, и он отважился стать позади нее, когда она их просматривала, и даже наклонялся и указывал, что поражало его фантазию на иных старинных картинках в книгах. И его не отпугнула ее кичливая манера выдергивать страницу из-под его пальца: он только отступал на шаг и принимался глядеть не в книгу, а на нее. А она все читала или подыскивала, чего бы еще почитать. Но понемногу его вниманием завладели завитки ее густых шелковистых волос: он не мог видеть ее лица и разглядывал волосы, а она его и вовсе не видела. И, может быть, не совсем сознавая, что делает, завороженный, как ребенок свечкой, он глядел, глядел и, наконец, потрогал — протянул руку и погладил один завиток легонько, точно птичку. Как будто он воткнул ей в шею нож, — так она вскинулась.
— Сию же минуту уходите! Как вы смеете прикасаться ко мне! Что вы тут торчите? — закричала она, и в ее голосе звучало отвращение. — Я вас не выношу! Если вы близко ко мне подойдете, я опять уйду наверх.
Мистер Гэртон отодвинулся с самым глупым видом. Он сидел в углу дивана очень тихо, а она еще с полчаса перебирала книги. Наконец Эрншо подошел ко мне и шепнул:
— Зилла, не попросите ли вы, чтоб она нам почитала вслух? Мне обрыдло