Читать интересную книгу Национальная Россия: наши задачи - Иван Ильин

При этом надо еще иметь в виду «благоприятствующие» условия нашей эпохи. Чем тяжелее жизнь, чем хуже и ниже уровень питания и жилища, тем труднее человеку блюсти честь и совесть, тем навязчивее становятся жизненные «компромиссы», тем незаметнее для самого себя человек переступает грань продажности. И еще: чем трусливее человек, чем он жаднее и честолюбивее, тем легче ему переступить эту грань бесчестия и предательства. А тут еще эта дразнящая техника, этот заманчивый комфорт, эта повышенная нервность, жаждущая развлечений, острых ощущений, неизведанных удовольствий. К этому присоединяется – безработица, грозящая всем и настигающая столь многих, и не только в силу экономических кризисов и беженства, но прежде всего в силу перенаселения во многих странах и государствах. И в довершение – соблазны и угрозы тоталитаризма, то левого, то правого; оба одинаково требуют недумающей и нечувствующей покорности и готовности на любое предписанное злодейство; оба обещают и лгут; оба соблазняют и обманывают; оба грозят и приводят свои угрозы в исполнение.

В результате миром завладевает эпидемия продажности. На наших глазах люди, которых мы считали идейными и стойкими, начинают политически двурушничать, приспособляться из-за денег и фигурирования, придумывать двусмысленные лозунги и всячески затушевывать черту, отделяющую добро от зла и верность от предательства.

А между тем национальной России необходимо совсем, совсем иное! И правы, тысячу раз правы те, которые предпочитают скудную жизнь и молчаливое одиночество – криводушию и продажности: ибо в них, именно в их предметном, неподкупном стоянии живет и готовится грядущая Россия…

Проблема равенства

Идея ранга

Современное человечество утратило чувство верного ранга. Поэтому оно перестало верить в идею ранга вообще, поколебало ее, расшатало и попыталось погасить ее совсем: объявить всякий ранг мнимым, произвольным, не заслуживающим ни признания, ни уважения… «Все в жизни условно и относительно; кому что нравится и выгодно, то и хорошо; кто силен, кто умеет импонировать и принуждать, тот и выше; а остальное – человеческие выдумки, с которыми давно пора покончить…» Так обстоят во всех вопросах ранга: в политике, в искусстве, в науке, в религии и церкви – везде. И в этом состоит самая сущность революции – в сознательном, вызывающем попрании всякого ранга, в осмеянии самой идеи ранга; а все остальное является естественным и неизбежным последствием этого.

На этом сокрушилась тридцать лет тому назад наша Россия. И только позже, слишком поздно, русские люди стали понимать, что здоровое чувство ранга враги подрывали в них для того, чтобы все фальсифицировать: чтобы выдвинуть худших, чтобы вознести бессовестных и бесчестных, чтобы создать новый социальный отбор бесчестия, раболепства и насилия, а когда русские люди стали это понимать, то увидели себя в ярме; увидели себя перед выбором: или участвовать в раболепстве и бесчестии, или погибать в лишениях и унижениях. Ранг был не просто «отменен»: он был украден, злоупотреблен, фальсифицирован и заменен новым «антирангом».

И вот среди современного человечества есть два различных миросозерцания: ранговое и эгалитарное. Они стоят в борьбе друг с другом– на всем протяжении земли и во всех областях культуры. Досмотрим в этом все до конца.

1. Люди равенства (эгалитаристы) не любят и не терпят превосходства: они отвертываются от него, стараются его не замечать; они всегда готовы подвергнуть его сомнению, закритиковать, осмеять, «задвинуть» его интригою или клеветою; или, еще хуже, фальсифицировать его, выдвигая рекламою «своих» – обычно бездарных, тупых, криводушных, двусмысленных разлагателей, но… покорных. «Мы не терпим никакого превосходства», – говорили мне дословно умные республиканцы одного из демократических государств: «Всякому выдающемуся человеку мы сумеем затруднить и испортить жизнь, чтобы он не заносился; но если он, несмотря на это, чего-нибудь достигнет, то мы, пожалуй, поставим ему посмертный памятник»… «У нас в школе, – рассказывал профессор из другого демократического государства, – планомерно заваливают учеников необъятными фактическими сведениями и гасят у них в душах все, что связано с творческим воображением: добиваются равенства, трафаретного сходства и убивают индивидуальность». Слушая такие признания, я молча поучаюсь и вспоминаю Петра Верховенского (в «Бесах» Достоевского). «Не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами… их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями… Рабы должны быть равны… Мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство…»

Так, люди равенства считают всякий духовный ранг – произвольной выдумкой, посяганием или узурпацией: таков был дух первой французской революции, объявившей, что «люди родятся равными» и обратившейся в виде доказательства к гильотине. Согласно такому воззрению – в людях существенно сходное и одинаковое, тогда как различное, особенное, своеобразное (тем более превосходное) – несущественно. Одна советская коммунистка так и требовала во всеуслышание: «Все должны делать только то, что все могут делать» (долой высшие способности!).

Это воззрение, исторически говоря, родится из семейных и социальных несправедливостей, из обиды, зависти «подполья» (описанного у Достоевского), безбожия и духовной слепоты; оно питается отвлеченным мышлением, отвертывается от всякого несходства и презирает всякое превосходство. Оно выражает себя в «общеутвердительных суждениях» («все одинаковы, все равны, всем всего поровну!») и в «общеотрицательных» суждениях (никто не смеет быть лучше, выше, богаче; никому не предоставлять никаких преимуществ» и т. д.). Это воззрение безответственно, заносчиво, материалистично, завистливо, мстительно, безбожно, революционно и социалистично. Оно не считается с природой вечно производящей бесконечное разнообразие; и потому оно противоестественно. Оно не считается и с духом, берегущим каждого человека, как единственного в своем роде и драгоценного в своем своеобразии «сына Божья»; и потому оно противодуховно. Политически это воззрение «верует» во всеобщее равное голосование, в арифметический подсчет голосов, в «народный суверенитет» и тяготеет к республике.

2. Люди, признающие значение ранга (сторонники духа и справедливости, индивидуалисты), не верят ни в естественное равенство, ни в искусственное и насильственное уравнение. Они считают, что все люди, сколько их ни есть, родятся неодинаковыми, своеобразными и самобытными, и затем, по мере своего развития и совершенствования – делаются все более самобытными и своеобразными. В этом не только нет никакой беды или опасности, но, напротив, это естественно-нормально и духовно желательно. Но так как люди от природы различны и своеобразны, то справедливость требует, чтобы к ним и относились неодинаково, т. е. соответственно с их свойствами, качествами, знаниями и делами. Ибо справедливость не только не предписывает равенства, но, напротив, она состоит в предметном неравенстве, водворяемом всюду, где возможно.

Итак, «люди рангового воззрения» видят естественную неодинаковость ближних, ценят их духовное своеобразие и удостоверяются на каждом шагу наблюдением, умом и сердцем, что равенства в действительности нет, что оно только выдумывается ограниченными и завистливыми людьми и что введение его было бы несправедливо и насильственно. И если они замечают где-нибудь «сходство», то они сохраняют уверенность в том, что за этим видимым и поверхностным подобием скрывается сущая и драгоценная неодинаковость. Живая сущность людей не в том, что их уподобляет, а именно в том, что делает их единственными в своем роде и незаменимыми.

Ранговое воззрение родится, исторически говоря, из естественного отцовства-материнства, а духовно – из религиозного благоговения. Оно питается внимательным наблюдением природы, чуткою совестью, чувством справедливости, живою, индивидуализирующей любовью и молитвенным созерцанием совершенства Божья. Оно выражается в осторожных и вдумчивых «частных» суждениях – то положительных (напр. «люди редко похожи друг на друга», «некоторые люди завистливы», «этот человек умнее других», а «этот честнее многих»; «мне радостно преклониться перед ее добротою» или «перед его храбростью» и т. д.; отсюда культ героев!); то отрицательных (напр., «многие люди не терпят чужого превосходства», «есть люди, неспособные к политическому голосование», «многие демагоги совсем не думают о социальной справедливости» и т. д.). Это воззрение движимо чувством ответственности и справедливости; оно способно к трезвому смирению и умеет радоваться чужому качеству; оно духовно, склонно к традиции и консервативности; оно естественно, органично, лояльно и религиозно. Политически оно стремится к отбору лучших людей, – будь то назначением или голосованием, и тяготеет к монархии.