Айрин ощутила приятную истому. Ей нравилось чувствовать себя слабой рядом с этим человеком, она говорила себе, что ее место здесь, под его защитой. Буквально несколькими словами Алан расставил все по своим местам и внушил ей давно утраченную уверенность в будущем.
— А теперь спи, — сказал Алан, бережно опуская ее на постель.
— Разве ты ничего не хочешь? — пробормотала Айрин.
— Будет лучше, если мы займемся этим после свадьбы.
— Правда?
Он улыбнулся и погладил ее волосы.
— На самом деле то, о чем ты говоришь, занимает в жизни человека ничтожное количество времени. Все остальное составляет жизнь его сердца, существа, души.
Она проснулась в середине ночи. Алан мирно спал, и Айрин чудилось, будто он вернулся к ней нетронутый войной, вернулся таким, каким был в пору их первой встречи. Те же совершенные черты, та же гладкая кожа, те же густые волнистые волосы.
Приподнявшись на локте, она долго смотрела в его лицо, потом осторожно провела пальцами по смуглой коже, коснулась кончиков длинных ресниц. Не выдержав внезапного накала чувств, прильнула губами к его губам, будто сложила две половинки целого. Алан глубоко вздохнул, судорожно прижал ее к себе, и внезапно Айрин поняла, чего она хочет.
Она раскрылась ему навстречу, принимая в себя его плоть, и вскоре с удивлением осознала, что с каждым движением жгучая горечь, что так долго терзала ее душу, уступает место дурманящей сладости.
Иногда она засыпала, а когда просыпалась, нетерпеливо прикасалась к нему, и он тотчас мягко входил в нее, и тогда ей становилось удивительно хорошо.
Утром Алан спросил:
— Ты до сих пор хочешь выйти за меня замуж?
— Больше, чем когда-либо.
— Тогда мы сегодня же поедем в Чарльстон и обвенчаемся.
Айрин хотела попросить у Сары какое-нибудь платье, но Алан сказал, что в Чарльстоне они перво-наперво посетят магазин и купят ей новые вещи.
— Я получил небольшое пособие, — сказал он.
Алан запряг в коляску лошадь, которую привел с войны, и сам сел на козлы. Айрин устроилась рядом, и они тронулись в путь.
Выглянуло солнце, подул теплый ветер, и впервые за долгие дни Айрин осознала, что перед ней простирается прекрасная, радостная, светлая страна, которую у нее никто не отнимет, а рядом сидит самый желанный мужчина на свете.
Небо было просторным и очень глубоким; в вышине проплывали облака, и парили ласточки.
Внезапно Алан остановил повозку, уронил вожжи, обнял Айрин и приник к ее губам. Они целовались долго, самозабвенно и страстно целовались, изнывая от любви, от сознания того, что отныне их никто не разлучит.
Айрин никогда не нравились кринолины, но их больше не носили. Мода изменилась: теперь спереди юбка отвесно падала вниз, а сзади драпировалась на турнюре и плавно перетекала в каскад длинного тяжелого шлейфа.
Айрин решила, что никогда не овладеет искусством носить такие платья, и попросила Алана купить ей что-то простое. В моду вошли нежные ткани светлых оттенков, и она с удовольствием примерила небесно-голубое платье. Оно выглядело воздушным и даже немного кукольным, если б не отделка из черных кружев. Из белья ей понравилась нижняя юбка из гладкого жесткого шелка, а из обуви — высокие ботинки на пуговках, незаменимые для прогулок по сельской местности, хотя Алан мягко настоял, чтобы она купила атласные туфли.
Заглянув в ювелирную лавку, он вышел оттуда с двумя тонкими золотыми кольцами.
Айрин была поражена.
— Ты наверняка истратил на них последние деньги!
— Это не имеет значения. Я хочу, чтобы у нас все было по-настоящему.
Религия никогда не имела большого значения в жизни Алана, потому он легко согласился обвенчаться с Айрин в католической церкви.
Алан уже привык к тому, что сначала люди смотрят на его лицо, потом на форму (или наоборот), и в их глазах появляется выражение недоумения и растерянности. Несколько раз его просили предъявить документы, вероятно, подозревая, что он решил устроить маскарад и надел синий мундир, не имея на это права.
К удивлению Алана, священник предложил им показать разрешение на брак.
— Какое еще разрешение? Кто должен его выдавать?
— Полагаю… власти.
— Что за ерунда! Мы взрослые свободные люди, и у нас нет препятствий для вступления в брак.
— Мы вам заплатим, — вставила Айрин.
— Дело не в деньгах, — священник замялся, — просто вы…
— Я понимаю, что вы имеете в виду, — резко прервал Алан. — Разве в Библии сказано, что люди с разным цветом кожи не могут любить друг друга и быть счастливы вместе?
Священник развел руками.
— Лично я ничего не имею против вашего брака, но вот законы… Если вы принесете разрешение, все будет в порядке.
Айрин и Алан вышли на улицу и остановились, ослепленные солнечным светом, тогда как в их душах вновь поселились тени. Ощущение того, что отныне они свободны, что никто не вправе чинить им препятствия, рассыпалось, будто горстка пепла.
— Что за разрешение? Зачем? — растерянно повторил Алан.
— Поищем другого священника? — предложила Айрин.
— Боюсь, мы везде услышим одно и то же.
В конце концов они пошли к шерифу и настояли на том, чтобы их приняли. Выслушав, зачем они пришли, замотанный шериф нетерпеливо произнес:
— Обращайтесь к Бенджамину Перри, временному губернатору Южной Калифорнии. Он вам все объяснит, тем более, прежде он был судьей.
— Я не собираюсь участвовать в выборах или совершать сделку века. Я всего лишь хочу создать семью. Я пришел к вам за разрешением на брак с этой женщиной, без которого нас почему-то отказываются венчать.
Шериф с любопытством посмотрел на Айрин, потом снова на Алана, подошел к грубо сколоченным стеллажам, где царил хаос, вытащил какую-то папку и вынул из нее документы.
— Вы умеете читать?
— Разумеется. Однако будет лучше, если вы сами объясните, что имеете в виду, — холодно произнес Алан.
Шериф посмотрел на него в упор.
— Я вижу, вы в форме офицера союзной армии, однако вынужден задать вам вопрос: прежде вы… были в рабстве?
— Допустим. И что?
— Вот «Акт о даровании гражданских прав». В нем есть пункт, согласно которому освобожденным неграм запрещено вступать в брак с представителями белой расы. За подобный проступок виновного ожидает пожизненное тюремное заключение.
— Вы издеваетесь?
Шериф откинулся на спинку кресла.
— Отнюдь. Эти документы одобрены президентом Джонсоном[20].
— Мне бы хотелось знать причину, заставляющую правительство принимать столь бесчеловечные законы!