душевных движениях, подлежавших изучению подготавливавшегося тогда нового суда» (
Кони А. Ф. Собр. соч. M., 1968. T. 6. С. 419).
Достоевский внимательно следил за деятельностью реформированного русского суда, а от «справедливых и разумных приговоров» присяжных заседателей, как вспоминает жена писателя, «он даже приходил в восторг и умиление» (Достоевская А. Г. Воспоминания. M., 1971. С. 170). 9 (21) октября 1867 г. Достоевский писал A. H. Майкову: «Присяжные наши — лучше невозможно». Судьям Достоевский тогда же хотел пожелать «поболее образования и практики», а самое главное — «нравственных начал». «Без этого основания, — утверждал он, — ничего не устроится».
Достоевский, будучи писателем-реалистом, признавал факт воздействия среды на поведение человека и на формирование его психологии. Он был согласен и с тем, что «общество гадко устроено» (С. 18), но после возвращения из Сибири в отличие от революционных демократов 1840-1860-х годов видел путь к изменению общества прежде всего в совершенствовании личности: «Ведь сделавшись сами лучшими, мы и среду исправим и сделаем лучшею. Ведь только этим одним и можно ее исправлять», — утверждал он (С. 18).
С начала 1860-х годов Достоевский вел борьбу с формулой «среда заела» (впервые он выступил с критикой ее в «Записках из Мертвого дома»). Особенность позиции Достоевского состояла в том, что в ходе полемики он не проводил различия между революционно-демократическим и либеральным истолкованием этой формулы. Между тем революционные демократы не оправдывали (подобно либералам) влиянием среды на человека его пассивность и бездействие, но призывали личность к активной борьбе с уродующей ее средой.[66] Достоевский же полагал, что теория среды неизбежно приводит (при любом ее истолковании) к отрицанию свободы воли, снимает с личности нравственную ответственность за совершенные поступки: «Делая <…> человека зависящим от каждой ошибки в устройстве общественном, учение о среде доводит человека до совершенной безличности, до совершенного освобождения его от всякого нравственного личного долга, от всякой самостоятельности, доводит до мерзейшего рабства, какое только можно вообразить» (С. 18).
После судебной реформы теория среды стала оказывать, по мнению Достоевского, разлагающее воздействие на часть присяжных заседателей, что побудило его посвятить проблеме среды специальную главу «Дневника писателя».
Внимание Достоевского к деятельности суда присяжных в 1870-х годах было обострено слухами о готовившихся, по выражению газеты «Голос» (1872. 14 ноября. № 198), «баснословных проектах» контрреформ судопроизводства, предусматривавших введение имущественного и образовательного ценза, проверку «благонадежности» кандидатов, избираемых в присяжные заседатели, и пр. Активной сторонницей пересмотра постановлений о суде присяжных выступала, в частности, газета «Русский мир», которая неоднократно писала о «неудовлетворительности личного состава <…> присяжных заседателей, происходящей от низкого уровня умственного и нравственного их развития» (РуС. мир. 1872. 22 июля. № 188; ср. № 140 и 141 от 2 и 3 июля, а также № 254 от 1 октября, и № 294 от 11 ноября).
Вступившие в полемику «С.-Петербургские ведомости» (1872. 8 июля. № 184) обвинили редакцию «Русского мира» в том, что она настаивает на отстранении крестьян от исполнения обязанности присяжных.
Не касаясь вопроса о порядке избрания присяжных, Достоевский писал, что, когда устанавливался «новый (правый) суд», ему «в мечтаниях мерещились заседания, где почти сплошь будут заседать, например, крестьяне, вчерашние крепостные» (С. 14–15).
H. К. Михайловский, соглашаясь с Достоевским, что «учение о среде в своем крайнем развитии обезличивает и нравственно унижает человека», вступил с писателем в полемику по поводу сущности «народной правды». Достоевскому, писал критик-народник, «нужно доказать, что русская народная правда состоит главным образом в стремлении к страданию» (Отеч. зап. 1873. № 2. С. 337, 335). Михайловский, напротив, утверждал, что «с некоторыми по крайней мере элементами народной правды совпадает социализм» (там же. С. 342).
Резко критический отзыв о «Среде» был помещен в «Неделе» (1873. № 5. С. 180). Вывод из «Заметок провинциального философа» H. В. Шелгунова напрашивался сам собой: чтобы искоренить зло, нужно изменить политическую и социальную систему, порождающую это зло.
Нечто личное*
Впервые опубликовано в газете-журнале «Гражданин» (1873. 15 янв. № 3. С. 61–64) с подписью: Ф. Достоевский.
Статья «Нечто личное» писалась в обстановке полемики по поводу «Бесов», печатание которых, начатое в 1871 г., закончилось в последнем номере «Русского вестника» за 1872 г., и была задумана как ответ критикам, поставившим имя автора «Бесов» в один ряд с авторами рядовых «антинигилистических» романов. Не затушевывая своих идейных расхождений с демократическим лагерем, Достоевский, напротив, хотел в «Дневнике» подчеркнуть независимость своей общественной позиции, открыто заявив о том, что он «сам бывший ссыльный и каторжный» (С. 34), сочувствует Чернышевскому, которого уважает, хотя и расходится «с ним в мнениях радикально» (С. 34). При этом Достоевский намекал на темные обстоятельства ареста и осуждения Чернышевского, обвинение против которого было сфабриковано жандармами и следственной комиссией: «Никогда ничего не мог я узнать о его деле, — говорится в „Дневнике“, — не знаю и до сих пор» (С. 30).
Заканчивая главу «Нечто личное», Достоевский отстаивал право человека, который «тревожится духом и сердцем», писать правду об экономическом и нравственном состоянии народа после реформы 1861 г. Этим правом Достоевский воспользовался в следующей главе «Дневника», названной «Влас», развив и обосновав там высказанную им мысль: «…народ спасет себя сам, себя и нас, как уже неоднократно бывало с ним, о чем свидетельствует вся его история <…> довольно вмешательств!..» (С. 36).
Влас*
Впервые напечатано в газете-журнале «Гражданин» (1873. 22 янв. № 4. С. 96–100) с подписью: Ф. Достоевский.
Статья занимает особое место в «Дневнике писателя» 1873 г.; ряд ее основных мыслей — о русском характере, стремящемся во всем «дойти до черты», о потребности страдания, свойственной русскому народу, об идеале Христа, который народ носит в сердце своем, и о том, что спасение России в народе, — представляют собой сгусток любимых идей Достоевского, которые реализовались во многих его художественных произведениях. В статье «Влас» они высказаны наиболее резко и публицистически заострены.
Сведения о первоначальном замысле «Власа» содержит дневник Bc. С. Соловьева 2 января 1873 г он записал рассказ, слышанный им тогда же от Достоевского. Версия, зафиксированная Соловьевым, отличается от окончательного текста: не упоминается о товарище грешника, «русском Мефистофеле», побудившем героя совершить святотатство; говорится, что монах, «к которому со всех концов России идут исповедоваться в таких грехах, признаться в которых не смеют священнику», живет «в Киеве (или возле Киева)», что указывает на украинское происхождение сюжета.[67] Следующий этап работы над «Власом» отражен в дошедшей до нас рукописи, представляющей собой частью черновой автограф начала статьи, частью подготовительные наброски как к ней, так и к статье «Смятенный вид» «Дневника писателя». В черновом автографе содержится