Эфемерный консервативный кабинет пал при обсуждении бюджета. Романист Дизраэли настолько серьезно потрудился над этой сухой материей, что его изображали в виде школьника, получающего награду за успехи в арифметике. Но ему нехватало делового опыта, и составленная им роспись рушилась под ударами другого литератора, эллиниста и богослова — Вильяма Гладстона. Так началась долгая парламентская дуэль этих двух людей (Дизраэли и Гладстона), которым предстояло оспаривать друг у друга власть в продолжение трех десятилетий.
1852 год закончился составлением коалиционного кабинета, куда вошли виги и «пилиты»; главными членами этого кабинета были: премьер лорд Эбердин, министр иностранных дел лорд Россель, министр внутренних дел Пальмерстон и министр финансов Гладстон.
II. Пальмерстон (1853–1865)
Преобладание вопросов внешней политики. Наступил 12- или 13-летний период, в продолжение которого только одна крупная фигура выделялась на первом плане — фигура лорда Пальмерстона. Партии были дезорганизованы, а при таких условиях личности всегда начинают играть более заметную роль. Изменилась ориентация общественной мысли. Еще вчера английская общественная мысль была исключительно поглощена заботами о мире и надеждами на всеобщее спокойствие и на улучшения в политической и социальной области; теперь в результате политики русского царя и императора французов английское общество прониклось воинственным духом. Ввиду этого дипломат-патриот сделался более чем когда-либо необходимым человеком. Он не долго оставался в министерстве внутренних дел и вскоре должен был взять в свои руки общее руководство английской политикой. За Крымской войной последовало усмирение Индии, затем Китайская война, далее итальянские дела, наконец междоусобная война в Соединенных Штатах. Активно участвуя в войне или сохраняя насторожившийся нейтралитет, английский народ во всех случаях больше интересовался внешними, чем внутренними делами. Вопрос о коренных реформах, особенно таких, которые не нравились Пальмерстону, был отложен в долгий ящик. Однако эволюция английской конституционной жизни, хотя и шедшая замедленным темпом, не прекратилась совершенно, а в области нравов и законодательства произошли некоторые важные изменения.
Министерство Эбердина (1853); Крымская война и общественное мнение. Мирное настроение, возбужденное всемирной выставкой, еще не рассеялось. Все верили, что отныне не будет Ееликих войн и что кровь англичан и жителей континента перестанет литься на полях битв. Тон задавали Кобден, Брайт и руководимая ими Лига мира, которой, как это было хорошо известно, сочувствовали почти все министры. Казалось, общая политическая конъюнктура представляет удобную почву для политики реформ. Россель, само собой разумеется, готовил парламентскую реформу; Гладстон начал составлять свои образцовые бюджеты. Даже неугомонный Пальмерстон, запертый пока в министерстве внутренних дел, провел там несколько мелких, но очень полезных реформ.
Но через несколько месяцев в воздухе запахло порохом. Царь Николай во время своей поездки в Лондон в 1844 году, а затем дипломатическими беседами и дипломатической перепиской был введен в заблуждение относительно намерений английских государственных деятелей и еще сильнее обманулся в чувствах английского народа[213]. Польские, итальянские и венгерские политические эмигранты восстановили народные массы против самодержца. До Крымской войны, как и во время нее, демократические журналисты и карикатуристы неистовствовали против него. Премьер-министр, который терпеть не мог Бонапартов и не хотел войны, а также его пацифистски настроенные коллеги подвергались не лучшему обхождению. Единственным популярным министром был Пальмерстон, который хотел спасти турок и вел себя так, что война не на жизнь, а на смерть становилась неизбежной.
Увещания Брайта остались гласом вопиющего в пустыне: «Христианская нация, протестантский народ, поклоняющийся князю мира, неужели твое христианство только сказка, а твоя вера — сновидение?» Первые успехи союзников в Крыму вызывают энтузиазм, наступившая вслед за тем страшная зима — негодование. Корреспондент Таймса разоблачает бездарность администрации, убивающую больше английских солдат, чем русские пули. Влияние этой газеты достигает своего апогея, тираж ее доходит до 54 000 экземпляров в день при цене номера в 5 пенни[214].
Министерство Пальмерстона и результаты войны (1855–1856). Министерству Эбердина нех ватало внутренней спайки, так же как и популярности. Пальмерстон, недовольный инертностью своих коллег и реформаторскими идеями Росселя, уже поколебал министерство угрозой подать в отставку; в феврале 1855 года оно было опрокинуто вотумом порицания, и единственный министр, пользовавшийся благоволением публики, естественно, взял власть в свои руки. При всем том красноречивый выпад Врайта произвел сильное впечатление: «Слышите ли вы полет ангела смерти и шум его крыльев? Он схватывает свои жертвы повсюду: в замке, в доме, в хижине. От имени всех классов общества я обращаюсь к вам с торжественным призывом. Благородный лорд был уже министром до моего рождения. Он достиг почти предела человеческой жизни. И я умоляю его остановить своим словом потоки человеческой крови».
Известно, что Крымская война в конце концов увенчалась успехом союзников, но английская армия далеко не играла там первой роли, а общественное мнение находило, что Парижский мир заключен преждевременно и что наложенные на Россию обязательства не стоили ни затраченных денег, ни пролитой крови.
Первое литературное поколение эпохи Виктории. В этом месте английские историки обыкновенно прерывают нить повествования, чтобы кинуть общий взгляд на писателей, создавших в течение первых двадцати лет этого продолжительного царствования свои замечательные произведения. Скажем и мы несколько слов об этих писателях с политической и социальной точки зрения. Романисты и историки главным образом заслуживают нашего внимания.
Романисты, а также романистки этого периода отличаются демократическими и вместе с тем нравоучительными тенденциями. За ничтожными исключениями, они уже не переселяют своих героев в феодальную обстановку, а заставляют их действовать в новейшую эпоху или берут их из предшествовавшего поколения. Они не замыкаются в пределах аристократической среды, а изображают большей частью жизнь средних классов или народных масс. Если они и описывают иногда быт аристократии, то для того, чтобы выставить в отрицательном свете ее смешные черты и пороки. Такой характер имеют сочинения Теккерея и Диккенса. Страдания трудящихся классов, рабочего и мелкобуржуазного, вдохновили также миетрисс Гаскель и Шарлотту Вронте; аналогичная нота звучит у Бульвер-Литтона и Дизраэли, писателей из высшего общества и людей с честолюбивыми стремлениями.
Историки тоже прежде всего являются практиками и моралистами. Маколей — виг, реформист 1832 года и именно 1832 года, не более и не менее. Он надеялся довести изложение исторических событий как раз до этой великой даты. Если бы он прожил еще два десятка лет, то наверное успел бы осуществить свой план. Теперь его История Англии обрывается на 1700 годе, но в своих замечательных Опытах он слегка коснулся и истории XVIII века. Маколей, внесший в историю приемы оратора и страстного адвоката, после своей смерти вызвал против себя законную реакцию; но, критикуя его произведения, мы не должны забывать его огромной исторической осведомленности. Несмотря на различие мировоззрений, Карлейль похож на него в гораздо большей степени, чем это обычно полагают; каждый из этих двух историков имел своего излюбленного исторического героя: для вига Маколея — это Вильгельм Оранский, для пуританина Карлейля — Кромвель[215]. Грота можно было бы скорее всего назвать радикалом-утилитаристом. Никто до него не сумел так хорошо проанализировать борьбу партий в Афинской республике; в нем, как и в Маколее, сразу можно узнать англичанина, жившего парламентской жизнью.
Такое же соединение богатой философской оригинальности с чисто национальным практическим духом наблюдается у такого философа-социолога, как Джон-Стюарт Милль, и у многих других философов, критиков и поэтов. Елизавета Броунинг ополчалась на защиту бедных детей и отстаивала непризнанные женские права. Один только крупнейший поэт эпохи выделяется аристократической природой своего духа и своих сюжетов. Теннисон, возведенный в пэры за свои литературные заслуги, иногда воспевает бедняков и их суровое самопожертвование, но прежде всего он в гармонических стихах воссоздает средневековое рыцарство. Что же касается просто талантливых писателей этого периода, то перечисление их заняло бы у нас слишком много места.