— В Детском Центре о ней слова плохого не услышишь, отец, — сказал барлаг. — Пусть… остается там. Какая тебе разница? Зачем ты Фарго втравил в это дело? Хотя Фарго, по-моему, сам нарвался… Какая тебе разница? Зачем вообще было ее трогать? Она такая же жертва, как и мы с тобой.
— Я не хочу умирать из-за нее. А это непременно случится, если ты не отбросишь все свои сопли по ее адресу. Сам подумай. Если я сдохну, Анэйвала вновь скатится в дерьмо. Не могу я вот так, за здорово живешь, насрать на несколько лет безумной работы. Я пахал как проклятый и знал зачем. А теперь все пойдет в задницу, и ты — будешь виноват!
— Мы не умрем, — бешено, сквозь зубы, бростл барлаг. — Мы выберемся отсюда. И надерем жопу ублюдкам!
— Ты это вон той стенке скажи, — язвительно посоветовал Арэль Дорхайон.
— Неужели тебе совсем ее не жалко, отец? — помолчав немного, спросил Клаверэль барлаг.
— Жалко, — не сразу отозвался а-дмори леангрош. — Но не настолько, чтобы рисковать своей жизнью. И будущим Анэйвалы.
Ирина вжалась в холодный камень пещеры. Вот тебе и "любовь". Вот тебе и "чувства". Генетическая память, ха! Артудект со товарищи пытались поймать Арэля Дорхайона. А господин Дорхайон пытался поймать Артудекта. Прямо кошки-мышки: кто кого объегорит первым. И в итоге бедную "мышку" истрепали так, что она уже ни на что не годна. Пережила свою полезность. Можно выбрасывать. И отправляться за новыми мышами, пожирнее и поупитаннее…
"Убьют!" — в отчаянии думала Ирина. — "Прирежут без всякой жалости… а это ведь очень больно, ножом-то. Не хочу!"
Она закрыла голову руками, вжалась в холодный пол пещеры. Накатило исступленным: "Жить! Хочу жить — здесь, сейчас, бесконечно! Господи ты Боже мой, я боюсь, я не хочу, я не могу… мне страшно! Спаси… Спаси и сохрани… Господи…"
То ли молитва возымела действие. То ли у Клаверэля барлага зашевелились остатки совести. Но только он сказал, категорично и неожиданно жестко:
— Нельзя с ней так, отец. У меня рука не поднимется.
— У меня поднимется, — жестко заверил сына а-дмори леангрош.
"Мама!" — Ирина съежилась еще больше. Со страху она перестала воспринимать смысл разговора. Да и что там еще надо было воспринимать? Вот сейчас подойдут и…
Отец с сыном понизили голоса, ожесточенно пререкаясь.
— Да пошел ты! — не выдержал вдруг барлаг, громко и емко охарактеризовав место, куда следовало топать его оппоненту.
Он встал, нервно прошелся взад-вперед. Ирина лежала, боясь шевельнуться. Ей было так плохо и так страшно, что словами не передать. Оа теряла сознание, приходила в себя, и вновь соскальзывала в мутную пелену багровой боли. В промежутке между вспышками беспамятствп она вдруг увидела Клаверэля барлага. Тот сидел совсем рядом. Может быть, уже заносил нож…
— Что ты смотришь на меня так? — спросил он. — Не смотри.
Ирина безумно боялась боли. Боялась смерти и боли, боялась того, что боль наступит совсем уже страшная. Но от нее ничего не зависело. Вот сейчас ее зарежут. Прямо сейчас…
Она закрыла глаза. Скорее. Скорей бы уже. Не зря говорят, что ожидание смерти — хуже самой смерти. Чертов барлаг. Что он медлит? Она открыла глаза. И вновь встретилась с его взглядом
Он выругался. Грязно, злобно и с отчаянием. Потом коснулся ладонью ее щеки. Прикосновение было легким, почти невесомым. Но Ирину словно ударило током: жест барлага неприятно напомнил ей Алаверноша
— Я тебя вытащу, — резко сказал Клаверэль. — Сдохну, но вытащу. Ты сама только не подведи. Выживи, слышишь? Выживи! А ублюдков я достану, не сомневайся.
Он еще говорил и говорил… Огрызнулся на а-дмори леангроша, который попытался было вставить свое мнение в разговор. Матом. Ирина не вслушивалась. Она закрыла глаза. Боль поглотила ее.
Она пришла в себя и первое, что увидела, — потолок. Лепной, расписной. Сложная картина, чем-то напомнившая те, какие ловодилось видеть на репродукциях Эрмитажа. Только люди на ней все сплошь были крылатыми. Тьфу, не люди — сийты!
Ирина вспомнила, где находится. И вспомнила, где была до этого. Вспомнила пещеру. И разговор…
Лучше бы не вспоминала! Так они знали… заранее знали. "Экспертиза показала, что я чей-то клон. Наверное, той самой женщины, которую любил когда-то глава клана Дорхайонов. Это же очевидно. Артудект хотел сыграть на их наследственной памяти… Ирина закусила губу, но не выдержала, расплакалась. Вся ее жизнь оказалась подделкой. Клон. Биоробот. Не было никогда ни детства в Ставрополе, ни Рустама с Игорьком, ничего. И Земли наверняка не было тоже! Ложная память…
Клаверэль барлаг никогда не отыщет Землю. Нет такой планеты в природе. Ничего нет.
А-дмори леангрош хорош. Просчитались бандиты. Не повелся он на свою наследственную память. Сумел отбросить ее. А может, получил в наследство не все… и того, что касалось той женщины, там просто не было. Неважно.
Он готов был убить меня!
Боль душила ее. Не физическая, а душевная. Боль и страшное громадное чувство собственной неполноценности.
Клон.
Биоробот.
Ложная память.
И эта мука не прекращалась.
Тоненькая девушка-сийта пришла в комнату и принесла Ирине поднос с едой. Ирина отказалась было наотрез, но ее уговорили. Ей не хотелось обижать эту девушку.
Она поела безо всякой охоты. И все рассматривала эту девушку. Тоненькая, смуглая, как и все они. Крылья, плащом укутывавшие фигурку, — насыщенного сиренево-черного оттенка. И голосок под стать — выокий, птичий. Что-то было во взгляде юной сийты, что-то знакомое, но Ирина никак не могла сообразить что именно, и это ее беспокоило. Она уже собралась наплевать на вежливость и спросить напрямую, но тут дверь раскрылась и в комнату вошел а-дмори леангрош.
Сийта сразу подобралась вся. Она смотрела на правителя Анэйвалы как затравленный зверек, ждущий жестокого пинка. И тут Ирину взяло дикое зло. Ее аж затрясло всю, с головы до ног.
Она не дала вошедшему и рта раскрыть. И так и не узнала, зачем он пришел и что хотел от нее.
— Господин Дорхайон а-дмори леангрош, — выговорила Ирина на языке Оль-Лейран. — Вы еще хуже Артудекта. Чума на оба ваши дома… ненавижу!
И обложила его, ненавистного, всеми словами из лексикона Клаверэля барлага, какие только сумела вспомнить. А под конец добавила по-русски. И приплюсовала пароль от Артудекта.
Потом ткнулась лицом в подушку и зарыдала, давясь слезами и желая лишь одного — умереть сейчас же, на месте. Умереть и больше не жить. Не чувствовать ничего. Не вспоминать.
Не быть.
Ирина думала, что не сможет с собой справиться. Никогда. Но слезы не могут литься вечно. Их запас в организме ограничен.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});