Читать интересную книгу Ленин - Антоний Оссендовский

Не слышит своего голоса…

Хочет крикнуть – не может…

Как жутко болит, пылает голова!

Пришла другая, еще более тяжелая атака паралича и потеря речи…

Ленина перевезли в особняк в Горках, под Москвой. В Кремле, даже больной, не имеющий возможности выговаривать слова парализованным языком, был он для Сталина и Троцкого помехой, так как читал газеты, слушал донесения своей секретарши Фотиевой и Надежды Константиновны, вызывал комиссаров, тряс над головой здоровой левой рукой и бормотал невразумительно, слюнявя себе бороду.

В Горках он оставался вдали от борющихся противников. Оба могли безнаказанно пользоваться обаянием угасающего символа, именем которого назвали Петроград.

Ленин понимал, что умирает. Постигал, что остался один. Исторический поток обогнул его и мчался своим ложем. Он имел значение лозунга, открытой, еще живой книги нового пророчества; раскрытого евангелия, разжигающего бунт рабов.

Под этим евангелием написал он уже страшное слово: «Конец».

Благодарные ученики назвали северную столицу его именем – Ленинград.

Смерть…

Он не хотел исчезнуть из этого мира, над которым начертил широкую, кровавую дугу, как неизвестная зловещая комета.

Неиссякаемая сила сидела еще в мозгу и сердце Владимира Ленина. Он начал ходить, учился писать левой рукой, врачи специально выполняли вместе с ним упражнения, облегчающие возврат речи.

Навестили его комиссары, он слушал их и понимал все. Не мог только ответить, отчаянно махал рукой и мычал глухо. Выезжая на прогулку, смотрел на искрящиеся снежные сугробы, на белые, нагие и мрачные березы.

Пробуждались в нем какие-то воспоминания.

«Ах, да! Белое тело нагой Доры… А позднее – кровавые слезы… две красные горячие струи».

Владимир Ульянов-Ленин во время болезни в Горках.

Фотография. 1923 год

– Апанасевич, убей Дзержинского! – мычал он.

Надежда Константиновна, слыша хрипение, наклонялась над ним и спрашивала:

– Тебе не холодно?

Голова пылает, мысли мечутся в куполе черепа, а каждая, как острая заноза, ранит, царапает, кровавит мозг.

– Спасения! – кричит он непонятным бурчанием и из искривившихся губ вырывается струя пены.

Возвратившись домой, улегся он в кровать.

Издавна он страдает бессонницей…

«Как Дзержинский…» – думал Ленин с отчаянием.

Он смотрел в потолок в течение целых дней и целых ночей.

Белая плоскость расширялась, расплывалась, бежала в бесконечную даль…

«Это уже не потолок! – думал Ленин. – Что вижу перед собой?..».

Целым усилием воли наблюдал он, щуря левый глаз.

«Ах! Это Россия… Но какая белая, без капли крови на измученном теле… Вся в ранах… Нет! Это могилы… могилы без конца… неизвестные, без крестов…».

Старое бледное тело внезапно зашевелилось. Сделалось подобным раздутому брюху околевшего коня, того, который некогда лежал в лесу за изгородью Кокушкино на Волге.

Растет, разбухает и – лопается с шумом…

Из внутренностей туловища выпадают синие, синие, опухшие трупы с отваливающейся кожей.

Елена Ремизова… Золотоволосая Елена… Селянинов… Виссарион Чернявин… Дора… Мина Фрумкин… Владимиров… Петя…

За ними выходят Троцкий, Дзержинский, Федоренко, Халайнен и веселый, потирающий руки, маленький профессор с бутылкой, полной бактерий паралича.

Остановились и хором крикнули ужасно громко, со скрежетом

– Да здравствует революция! Да здравствует диктатура пролетариата! Да здравствует наш вождь Владимир Ленин! Ур-ра-а-а!!!

Кто-то сияющий стоял между ним и товарищами. Золотистые волосы, спадающие на плечи, сверкали в блеске солнца, светлая борода стекала на белую одежду, поднятая рука показывала на небо. Тихий голос звучит сурово:

– Воистину скажу вам, что сделанное во имя любви взвешено будет грузом не вашей справедливости, осуждено и прощено.

Ленин собирает силы, опирается на локоть и мычит:

– Во имя любви, Хри…

Из глаз сияющей фигуры вырывается молния, ослепляет, ударяет.

Ленин падает и хрипит, ничего не видя и не слыша, чувствуя только, что скатывается все быстрей и головокружительней; мрак окружает его и поглощает остатки мыслей, эха чувств…

Часом позже над Кремлем рядом с красным знаменем развевался черный флаг… – вестник смерти. Огненная кровавая дуга погасла, а исчезающее тело неизвестной кометы утонуло в темной бездне без дна, без берегов.

Феликс Дзержинский – председатель комиссии по организации похорон Владимира Ульянова-Ленина.

Фотография. 1924 год

Глава XXXVI

На Красной площади напротив Храма Василия Блаженного, ощетинившегося круглыми куполами, поблескивающего разноцветной эмалью стен, соединяющего в себе пресыщение Византии с варварской спесью Востока, возникло другое здание. Деревянное, одноцветное, геометрически примитивное, темное, почти черное. Четко очерченные плоскости, тяжелые громады, монотонные, без полета и творческого воображения. Так строили тысячелетия назад пленные невольники в Ниневии и Вавилоне, так возводили Храм Соломона и дворцы владык Египта. Тяжело и угрожающе, так как между поставленными стенами было местонахождение ужасных божеств с Тигра и Евфрата, с Земли Кананейской и с Кету, или равных суровым богам царей четырех сторон света, потомков Ашура, Бела, Ра – уничтожающего Солнца.

На фронтоне виднелось только одно слово: «Ленин». Здесь были положены забальзамированные останки диктатора пролетариата. В стеклянном гробу, в военной гимнастерке, с Звездой ордена Красного знамени на груди, покоился Ленин.

Желтая, пергаментная кожа еще больше подчеркивала монгольские черты лица; стиснутая правая рука, неуступчивая и всегда готовая к удару, не расслабилась в облике смерти и осталась, как молот кузнеца, бунтаря.

Могло показаться, что гробница грозного Тамерлана была перенесена из сердца Азии сюда, в Москву, где правили в течение целого столетия потомки монгола Чингис-хана, полутатарские князья московские, и, наконец, в XX веке – полумонгол, мысленно возвращающийся в необъятные азиатские степи, в дикие горные теснины с гнездящимися в них ордами, знающими только уничтожение.

Длинная змея людей тянется от берега реки к мавзолею Ленина.

Подходят они к темной челюсти открытых прямоугольных дверей, смотрят на стоящих без движения, как статуи, солдат караула; шагают в красном полумраке, двигаются один за другим перед стеклянным гробом, подгоняемые суровыми возгласами:

– Не задерживаться! Проходите!

Солдаты, уличная толпа, приезжие крестьяне, делегаты из далеких провинций.

Тысячи глаз скользят по пергаментному лицу и стиснутой в кулак ладони, ищут чего-то под плотно сомкнутыми веками вождя, оставляя незримые следы своих мыслей в тени его глаз, на выпуклом голом лбу, в морщинках рта.

Поток людей плывет, двигается, словно нескончаемая шеренга кочующих муравьев в поисках новых дорог бытия, молчаливый, сосредоточенный, встревоженный.

Другие прямоугольные двери, охраняемые двумя окаменевшими солдатами, выбрасывают посетивших святилище нового пророка на Красную площадь, на которую поглядывают в напряжении и чопорности купола и куполочки цветные, удивительные творения Ивана Грозного.

Поток разбивается на мелкие ответвления, ручьи и пропадает в коридоре улиц, еще серьезный, взволнованный, задумчивый.

Когда людей обдаст запах грязных улочек, когда обратится к ним отовсюду выглядывающая нужда, когда из подворья ЧК донесется тарахтение пулемета, убивающего рабочих и крестьян, удерет сборище, рассеется взволнованно и в закоулках души притаится раздумье.

Крестьянка тянет мужа за рукав и шепчет ему:

– Люди болтают, что Ленин гниет и что врачи его чинят и подкрашивают!

Крестьянин долго смотрит на жену и отвечает сквозь зубы:

– Пусть гниет, благодаря ему вся Россия прогнила…

– Ох! – вздыхает женщина.

– Ни один царь не имел такой гробницы! – замечает с гордостью проходящий рабочий в черной рубашке. – Достойно похоронили Ильича! Умер и не умер, потому что каждый может его посмотреть. Лежит, как живой. Кажется, что уснул от усталости!

Слушающий его другой рабочий качает головой и отвечает тихим, угрюмым голосом:

– Плохо, что из дерева построен мавзолей. Спалить можно…

Рядом с собором задержалась группка людей, минуту назад посетивших могилу Ленина.

Они приостановились и долго в молчании смотрели на очертания массивного темного здания и на белеющую на фронтоне надпись «Ленин».

– Умер Антихрист… – шепнула какая-то женщина, со страхом глядя на высокого, худого человека со смелыми блестящими глазами.

– Только умер и даже забальзамированный гниет постепенно, не был он антихристом! – заметил подавленный старик и обратил взгляд на высокого человека, разглядывающего мавзолей.