Читать интересную книгу Убиение Андрея Киевского. Дело Бейлиса – "смотр сил" - Назаров Михаил Викторович

{27} ...Перед нами проходит столько лжи и неправды, я не могу подобрать настоящего слова. Кроме негодования у меня ничего другого нет... Я не отрицаю, что внес много страстности, но когда нужно доказать, что это ложь, спокойным оставаться нельзя... Когда мы слышали рассказ Дьяконовой о маске, мы должны были бы смеяться. Какая такая маска? В восемь часов на улице Киева она три часа беседует с этим человеком [в маске], проходят люди и видят этот маскарад. Какой-то вздор!.. {28} ...Вот этот человек говорит в первый раз чуть ли не о погоде, а второй раз говорит, что надо убить Иванова, Красовского и Фененко... Маска сказала: я знаю, кто убил. Рудзинский и Сингаевский убивали, кололи швайками, вымачивали кровь, а Чеберякова разорвала наволочку. Эта маска сообщает удивительные сведения, но разве можно кому-нибудь из нас поверить этому вымыслу – это придумал Красовский. И он сказал, что Сингаевского, Латышева и Рудзинского надо замешать в это дело.

Мы занимались этим вздором, мы относились как будто к серьезному делу, но этого мало, Дьяконова должна была не только рассказать о человеке в маске, но и о том, что она была накануне убийства Ющинского у Веры Чеберяк – и тут ложь на каждом шагу!

11 марта, говорит Дьяконова, я зашла к Чеберяк[овой], Ющинский был налицо, а мы знаем, что 11 марта Андрюша Ющинский был у своих в 2 часа дня, а в три у тетки, следовательно, это ложь. Во-вторых, 12 марта, она говорит, зашла около 11 часов и видела какой-то ковер, четырех хлопцев, которые бежали в соседнюю комнату, называет Сингаевского, Латышева и Рудзинского  (прошу обратить на это внимание) и называет еще Лисунова. Потом оказывается, что Лисунов не мог быть, потому что состоял под стражей...

Далее Дьяконова говорит, что 12 марта Чеберяк[ова] пришла, а на следующий день она пошла к Чеберяк[овой], и на них напал панический ужас, и они бежали... После этого Дьяконова [как позже выяснилось, она вообще давно у Чеберяковой не бывала. – И.Г.] приходит 14 марта и спит на одной постели с Чеберяк[овой], и одной ногой касается трупа в мешке. Ведь это невероятно, это ложь. Невозможно, чтобы труп держали там, ведь он разлагается. Но все-таки мы слушаем эту ложь. Вспомните, что 14 марта Василий Чеберяк[ов] день не был на дежурстве и он должен был спать в этой же комнате...

{29} ...Еще есть сон, который одна из Дьяконовых видела, что труп завернут в ковре. Если мы сопоставим это сновидение с тем, что показал свидетель Вышемирский, неожиданно представивший чрезвычайно важный факт, что он слышал от Равич, что она, придя в квартиру В. Чеберяк, наткнулась на труп, который лежал не то в ванне, не то в ковре... Все это ложь! Вот какими сновидениями, коврами и масками стараются подкрепить обвинение против Рудзинского, Сингаевского и Латышева! Еще выдвигают Малицкую.

После показаний этой Малицкой ведь ничего не осталось, и тоже смеялись, когда она рассказывала здесь, как она слышала совершенно ясно до звуков «гмм» и когда произносили «мм», тоже было слышно. Когда мы проверили слышно или нет... мы должны сказать, что это «гмм» не было слышно... Если так все слышно, то тем более странно, что Чеберякова решила совершить убийство, зная, что наверху [внизу] так все слышно... А если не слышно, значит они лгут... Свидетели не стесняются во лжи... Как преследовать их за ложь, как судить за ложные показания?.. Они говорят: «мы видели, мы слышали», а как же установить, что он не слышал. Вот достоинство гласного процесса, когда все свидетели проходят перед вами, мы каждого из них видим, чувствуем и понимаем, и таким свидетелям, как Малицкая, мы говорим: ваше показание сплошное сочинение, и если вы в августе ничего не знали, а затем разговорились и раньше говорили, что слышали вечером, а теперь говорите, что слышали утром, и только десятого ноября стали рассказывать, когда вас пригласили в жандармское отделение, – так можем ли мы вам поверить?..

Что же остается, кроме Караева и Махалина, которым мы верить не можем? Дьяконовы, которые видят сновидения, ведут беседы с маской, Малицкая, которая, по-видимому, поссорилась с Чеберяковой и готова ей насолить. Можем ли мы на них покоить свои обвинения против Рудзинского, Сингаевского и Латышева... Вы помните Рудзинского... Зачем ему нужна была кровь, каким образом мальчик мог выдавать их преступление, когда преступление им удалось и они вечером уехали в Москву. Это фантазия. Я очень рад, что они здесь были и что мы их видели. Они не производили впечатление злодеев, и защита это учла...

{30} ...Кстати, и вы лжесвидетель, г. Красовский! Он здесь не постеснялся сказать, что от Бразуля он узнал о том, что они пришили Ющинского, этого мальчика, который говел на первой неделе Великого поста со своей теткой в Киево-Печерской лавре, Ющинский, который мечтал быть священником, мальчик – общий любимец всех, мальчик, который снискал к себе всеобщее расположение, мальчик, чуждый воровской среды, который только к несчастью, был знаком с Чеберяковой, потому что у нее был сын, с которым он дружил, – этот господин сказал: вы не думайте, что Ющин­ский был такой, он был нечистоплотный. «Не подходите к этой могиле, отойдите от нее!» – вот что хочется сказать этому человеку, который говорит, что этот самый мальчик должен был участвовать в ограблении Софийского собора! Вам все можно сказать, вы говорите неправду, вы его оставьте! Вы хотите окончательно запутать это дело! Да, они запутали его, но запутывая, они его распутывают, они приводят нас неизбежно к той усадьбе, о которой я говорю...

Между прочим, подавая заявление не прокурору, а начальнику жандармского управления о том, что виновные Рудзинский, Сингаевский и Латышев, печатая об этом в газетах, эти господа были уверены, что они достигнут своей цели. Дело было возвращено к доследованию в мае, но желая запутать это дело и вполне уверенные, что дело на суд поставлено не будет – они ошиблись в своих расчетах... Судебный следователь С.-Петербургского окружного суда по особо важным делам Машкевич дополнил эти сведения и произвел все то, что нужно было произвести с самого начала, и только благодаря его энергии и его деятельности удалось действительно привести нас в усадьбу... Мы должны сказать, что ни Рудзинский, ни Сингаевский, ни Латышев не виновны, и в их невиновности я не сомневаюсь. Правительство не хочет скрывать ничего и оно посадило бы их на скамью подсудимых, если бы они были виновны... Нет, мы не станем говорить, что эта версия правдива, мы не станем говорить, что воры совершили это преступление и держали труп где-то в погребе... Там, в квартире не могло быть совершено преступление, в квартире, окруженной со {31} всех сторон строениями, где масса глаз со всех сторон. А цель? А мотивы? Только в том, что мальчик подозревался [в возможном доносе]? Но ведь он никаких сношений с сыскным отделением не имел. Мальчик, который никогда не бывал на Лукьяновке, он жил на Слободке. Этот мальчик, какую опасность он мог представить [для обыкновенных воров]? Да никакой. Да разве вор, преступник, злодей подвергает таким истязаниям, мучениям детей? Они могут совершить убийство, злодейское убийство и детей убивают, когда они стоят на дороге при ограблении, но никогда не подвергают такому утонченному, зверскому истязанию!.. Я глубоко убежден, что Сингаевский, Рудзинский и Латышев невиновны, что руки их не в крови Андрюши Ющинского, и что кровь эта на других руках....

После перерыва... прокурор продолжает свою речь...

Гг. присяжные заседатели, резюмируя, сводя воедино все то, что было мною сказано, я прихожу к тому выводу, что все усилия известной части еврейского общества, во главе которой стоял Марголин, несомненно руководивший частным расследованием по делу Ющинского, все эти усилия, направленные к тому, чтобы дело опять получило неправильный путь, не увенчались успехом... эта кривая привела к тому же самому месту, с которого нужно было начать расследование, то есть к усадьбе завода Зайцева. И после того, как версия о родственниках, версия о каких-то цыганах, которым нужна была кровь для целебных целей, версия о ворах, которые могли убить Андрюшу или из мести за то, что он их предал, чего в действительности не было, или для того, чтобы устроить погром, хотя никакого погрома не было, так как те самые лица, которые обвинялись, в тот же день выбыли из Киева, и следовательно, никакого участия в погроме принимать не могли, после того, как все эти версии рухнули, пали, остается только одна версия, о которой, впрочем, ни Марголин, ни Бразуль, ни другие лица, защищавшие интересы Бейлиса и в связи с этим интересы всего еврейства, никто следственным властям не говорил.