Читать интересную книгу Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

А возможно, способность приспосабливаться.

Антон хотел убивать Детей Императора так же сильно, как и любой легионер на борту «Веритас». Сержант пребывал в ожидании часа, когда кровь этих трусов снова потечет по его броне, но также считал, что неоправданный риск может положить конец возмездию. Возможно, расстановка мин была разумным риском, вот только Гальба не знал, сколько в ней искренней надежды на достижение успеха, а сколько — утоления пылающей ярости. Как много кораблей удастся уничтожить в итоге? Как много будущих, по-настоящему значимых деяний окажется под угрозой из-за этой задержки?

— Ты не одобряешь минирование, сержант, — обращаясь к нему, произнес Аттик.

Повернувшись, Антон посмотрел вверх.

— Я не вправе ставить под сомнение ваши приказы, капитан.

— И всё же ты против, это видно по твоей позе. Неприятие просто очевидно.

— Простите, господин, я не хотел проявить неуважение.

— Я действую, основываясь на балансе вероятностей, — сказал ему Дурун.

— Вы не обязаны объяснять…

Аттик поднял палец, прерывая Гальбу.

— Более вероятно, что мы нанесем урон, нежели сами получим его. Верно?

Антон кивнул — он не был уверен, что дело обстоит так, но и не мог доказать обратного.

— Мы действуем разумно, сержант. Всё, что предстоит совершить в этой новой войне, будет обладать элементом отчаянного риска, неприятно нового для нас. Мы всегда были сильны, такими и остаемся до сих пор. Однако же, мы больше не превосходящая сила, а ассасины и диверсанты, и мыслить должны соответственно.

«Раз так, нужно было отступить сразу же», — подумал Гальба, но промолчал. Сержант хотел сменить позу на более нейтральную, но не знал, какую именно, и Аттик ещё несколько секунд наблюдал за ним.

Заметив холодный проблеск в немигающем, нечеловеческом взоре капитана, Антон испытал непрошеное откровение — он понял, что в глазах Аттика светится ярость. Неистовство, раздуваемое с Каллинидеса-4, взметнувшееся жертвенным костром в системе Исстван. Наверное, Дурун считал, что сумел превратить его в контролируемый, благородный гнев, но глаза выдавали капитана так же, как Гальбу — язык тела. Аттик не сумел побороть ярость, это она овладела им, не просто исказив мысли воина, но и изменив его разум. Теперь неистовство определяло само существование Дуруна.

За долгие годы Аттик отверг человечность, оставив лишь остаточные её следы. Капитан стал оружием и ничем иным — оружием, направляемым всепоглощающей яростью.

Гальба решил, что Дурун может согласиться с таким суждением, возможно, даже найти в нем определенную гордость. Если, конечно, ярость оставила в нём хоть немного места для гордости. Возможно, Аттик сравнил бы себя с болтером, нацеленным в сердце врага.

«Но ведь бомба — тоже оружие».

От этой мысли Гальбе стало не по себе и захотелось отвернуться, забыть о внезапном прозрении и уничтожить всё человеческое в своей личности, всё, что отвергало почти абсолютную механистичность громадного воина, возвышающегося на мостике. Что хорошего было в том откровении? Ничего. И всё же оно не уходило из разума сержанта, так что Антону пришлось принять полученное знание — как и его бессмысленность. Он ничего не мог изменить.

Ведь ярость Аттика была направлена и на Гальбу.

Выпрямившись, капитан вернулся к созерцанию окулюса. Снова глядя прямо перед собой, Антон посмотрел на боевых братьев и увидел ярость в каждом из них. Это леденящее чувство отняло у Железных Рук надежду, сострадание, мечту о справедливой Галактике и даже способность желать чего-то подобного. Оно сделало воинов раздраженными, легко выходящими из себя — превратило их спокойствие в тончайший ледок, а потом раскололо. Взгляд Гальбы остановился на Даррасе, на лице которого, более человеческом, чем у Аттика, читалось не только недвижимое бесстрастие капитана, но и жажда, рожденная яростью.

Её нисколько не утолило уничтожение «Каллидоры», впервые давшее легиону вкусить возмездия. Подобное ощущение оказалось для Железных Рук столь же новым, как и поражение, из которого и проистекала жажда, необоримая, как и гнев, стыд, или ненависть. Она стала чем-то большим обычного симптома, и уже не только определяла поведение проигравших. Гальба понимал, что происходит с ними, хоть и без всякой радости. Антон хотел ошибиться, хотел пожелать чего-то возвышенного, а не только жестокой смерти для предателей Империума.

Но не мог, и знал, что его мысли верны.

Та ярость, что пропитывала капитанский мостик, просачивалась в сердца и кости Гальбы, отдавалась в палубах и переборках корабля, стала новой душой легиона.

«Вот кем мы стали», — подумал Антон. В нем осталось достаточно человеческого, чтобы пожалеть о случившемся. Он уже достаточно продвинулся по машинному пути, чтобы понять — это чувство пройдет.

Когда «Веритас» засеял ночь Хамартии двумя сотнями мин, Аттик объявил о завершении миссии.

— Веди нас по безопасному маршруту, — приказал он Эутропию. — Увеличь скорость для подготовки к переходу.

— Как прикажете, — отозвался рулевой.

Корабль ускорился, варп-двигатели начали набирать мощность. В этот момент прозвучал сигнал тревоги от хора астропатов, и Гальба не удивился, услышав его. Как, скорее всего, и Аттик.

Никто на мостике не удивился.

— Капитан, — донесся голос Эрефрен из основного вокс-динамика в центре зала, — обнаружено массивное смещение в варпе. Очень близко к нам.

— Благодарю, — отозвался Аттик. — Навигатор, мы в ваших руках — как бы ни был интересен эксперимент по столкновению кораблей в момент перехода, лучше бы мой «Веритас» в нём не участвовал.

— Вас понял, капитан, — сообщил Страссны, в состоянии сенсорной депривации плавающий в контейнере с питательными веществами. Прикрывавший навигатора чёрный пластальной купол, расположенный на вершине командного острова «Веритас», напоминал по форме пси-око самого Бхалифа. Сейчас третьему глазу навигатора, столь долго отыскивавшему путь по сиянию Астрономикона, предстояло отыскать маяк пифосской аномалии и войти в варп у точки Мандевилля, исключив область, из которой вот-вот появится вражеский флот.

Эутропий принял координаты, переданные Страссны, и «Веритас феррум» набрал скороть, оставляя минное поле за кормой.

— Ждать моей команды, — приказал Аттик, глядя на гололитические экраны по обеим сторонам командной кафедры, на которых зияла забортная пустота. — Сержант Даррас, без промедления доложить о появлении противника.

— Вас понял, капитан, — Даррас не отрывался от восстановленного модуля ауспика.

«Думаю, мы все их увидим», заметил про себя Гальба.

Антон не ошибся — плоть пустоты разошлась не слишком далеко от носа корабля, по левому борту. Из прорехи хлынул кошмарный не-свет, рванулись цвета, что были звуками, и мысли, что были кровью. Среди них бесконечным потоком неслись корабли, и фиолетовые миазмы Детей Императора расползались в системе по всем направлениям, будто создавая новое солнце, сияющее излишествами.

— Вперед! — скомандовал Аттик.

Палуба завибрировала знакомой дрожью варп-двигателей, уровень энергии в которых повышался до критической точки, зазвучали набатом сигналы о переходе. Авангард флота начал разворачиваться в сторону Железных Рук, но кораблям предателей нужно было пройти ещё много лиг, чтобы завершить маневр и броситься в погоню. К тому времени Дети Императора уже окажутся в минном поле.

— Жаль, что нельзя остаться и посмотреть на плоды наших трудов, — произнес Дурун.

Немного позже открылась вторая рана в пустоте, агонизирующая реальность заполнила окулюс, и «Веритас феррум» окунулся в эмпиреи.

— Вопрос не в том, — произнес Инах Птеро, — погнались Дети Императора за нами или нет. Разумеется, погнались. Вопрос в том, смогут ли они выследить нас.

Кхи’дем хмыкнул. Двое космодесантников шагали вдоль парадного зала, способного вместить тысячи воинов — полную роту вместе с отделениями гостей из других Легионов. Помещение не использовалось после Каллинидеса, и Саламандр сомневался, что когда-нибудь здесь вновь соберутся боевые братья. Слишком много погибло воинов, служивших на борту «Веритас феррум» — сначала сгинули в сражении с Гором ветераны и старшие офицеры, собранные Феррусом Манусом вместе с элитными бойцами остальных рот, потом корабль получил чудовищные повреждения во время сражения в системе Исстван, когда целые секции открывались вакууму. Любое собрание теперь стало бы ничтожным и печальным, подавленным громадной пустотой зала и памятью о тех, кого больше нет. Согласно хорологам корабля, катастрофа на Исстване-5 произошла всего несколько недель назад, но в гигантском помещении уже ощущалась мерзость запустения. Потухли стальные канделябры, свисающие из-под потолочного купола, и единственным источником света остались люмен-полосы, широкой аллеей идущие параллельно друг другу по мраморному полу. Триумфальные полотнища висели, окутанные тенями.