Ханичайл ясно представляла себе ее озорную улыбку котенка, прищуренные зеленые глаза и склоненную набок голову в полной уверенности, что она будет прощена.
— Дорогая, ответь мне. — В голосе Анжу звучала мольба. — Позволь мне приехать к тебе лично извиниться. Ты увидишь, что я говорю искренне. Пожалуйста, пожалуйста, — упрашивала Анжу. — Я так соскучилась по тебе. И кроме того, лорд Маунтджой взял с меня слово, что я навещу тебя и узнаю, как ты живешь. Ему будет очень больно, если я вернусь и скажу, что моя очаровательная кузина отказалась встретиться со мной.
Ханичайл вспомнила, что рассказал ей Алекс, и решила, что на этот раз она не поддастся обману. Все ее беды — от Анжу.
— До свидания, — сказала она. — Я не хочу больше тебя видеть. — И повесила трубку.
Ее била дрожь, когда она поднималась в свою комнату. Она выключила кондиционер, распахнула все окна, впуская теплый вечерний воздух, и стала растирать руки, чтобы немного согреться. Она не знала, было ли это вызвано прохладным воздухом или телефонным звонком Анжу: и оттого, и от другого у нее леденела кровь.
Ханичайл приняла душ и оделась к обеду, на который они с Гарри были приглашены вечером. Идти ей не хотелось, но она знала, что отговориться ей не удастся. Легче сделать то, что он хочет, и избежать новой стычки, которая всегда кончалась для нее слезами, а для него — уходом из дома с хлопаньем дверью и невозвращением домой до утра, а то и позже.
Ханичайл надела красивое серо-коричневое шифоновое платье, свои любимые серьги из светлого янтаря, оправленного в золото — антикварная вещь из России, — и «памятный подарок» — кольцо с огромным бриллиантом, которое Гарри заставлял ее надевать, потому что оно демонстрировало всем, каким богатым он был, что мог позволить себе купить жене такое сказочное ювелирное украшение. Она с горечью вспоминала его слова: «Бриллиант такой же большой, как моя любовь к тебе».
Она сидела, глядя на себя в зеркало и желая, чтобы на месте Гарри был Алекс, ради которого она нарядилась; Алекс, который бы посмотрел на нее и сказал, как прекрасно она выглядит; Алекс, с которым бы она спала в одной постели.
— Ханичайл! Где ты, черт возьми? — раздался голос Гарри снизу.
Она постоянно думала, что говорят слуги, наблюдая за их ежедневными ссорами, но сегодня это ее не беспокоило: у горничной был выходной день.
— Я здесь, Гарри, — отозвалась Ханичайл и стала спускаться по лестнице.
— Куда это ты так вырядилась? — грубо спросил он. Ханичайл поняла, что он пьян: галстук косо повязан, светлые волосы взлохмачены.
— Ты сказал, что вечером мы обедаем у Джеймисонсов, — спокойно ответила Ханичайл.
Вспомнив, Гарри хлопнул себя по лбу.
— О Господи, действительно. — Он прошел в гостиную и остановился у столика с напитками. — Где, черт возьми, лед? — закричал он, наливая себе изрядную порцию виски. — Я приказал горничной, чтобы ровно в шесть вечера она ставила сюда ведерко со льдом.
Ханичайл посмотрела на часы:
— Сейчас восемь часов, Гарри. Полагаю, что лед растаял и, прежде чем уйти, она убрала его.
— В твои обязанности входит следить за слугами. Почему ты не приказала ей наполнить ведерко новым льдом? — Он грубо рассмеялся. — Полагаю, что я прошу слишком многого от девчонки, выросшей в трущобе, которая не умеет обращаться с прислугой. И это ты называешь семьей. Знаешь, что я скажу тебе, Ханичайл, если бы они не были черными, я, возможно, поверил бы, что они твоя семья, как веришь ты.
Ханичайл села в кресло, наблюдая за мужем. Ей было трудно точно определить, насколько Гарри пьян; он никогда не шатался, а становился более и более агрессивным, в зависимости от того, сколько выпил. Он обошел вокруг нее, проливая виски на белый ковер и критически ее оглядывая.
— Ты считаешь это платье достаточно хорошим для обеда с моими друзьями? — грубо спросил он. — Оно больше подходит для обеда на известном ранчо.
— Оно от Мейнбокера, — спокойно ответила Ханичайл. — Одного из лучших американских модельеров.
— Ха, американцы, что они знают о моде? Они думают только о деньгах.
— Именно поэтому я надеваю твое кольцо, Гарри. Чтобы все они знали, насколько ты богат. Поэтому ты его и купил.
Он приблизил к ней свое лицо.
— Иногда мне кажется, что я женился на самой худшей из девушек Маунтджой, — пробормотал он. — Иногда я удивляюсь, почему не женился на Анжу. В конце концов, она тоже унаследует деньги старика, и к тому же она такая красивая и такая доступная.
— Тогда почему же ты не женился? — со злостью спросила Ханичайл.
Гарри выпрямился и сделал большой глоток виски.
— Потому, моя дорогая, что я уже попробовал ее. И меня несколько беспокоило, как много других мужчин имели счастье затащить ее в постель. — Он мерзко улыбнулся, оглядывая Ханичайл с головы до ног. — С тобой по крайней мере у меня была уверенность, что я беру девственницу.
Ханичайл в ужасе смотрела на Гарри.
— Именно так, дорогая. Сексуальная маленькая Анжу. — Он рассмеялся. — Осталась еще одна девочка Маунтджой, и можно сказать, что я поимел их всех. Представляю, какой великолепной будет на мне Лаура, имея такой опыт в седле. И во всяком случае, любая из них гораздо лучше, чем ты, моя дорогая Ханичайл.
Ханичайл встала, расправила шифоновую юбку и посмотрела на мужа презрительным взглядом.
— Мне следует убить тебя, Гарри, — сказала она. — Все говорили, что ты плохой человек, и были правы. Как я могла подумать, что ты рыцарь в сияющих доспехах, прискакавший спасти меня?
Ханичайл сорвала с пальца кольцо с огромным бриллиантом и бросила его на пол.
— Вот что я думаю о так называемом «сердце, полном любви», Гарри. И о тебе. Ты не достоин грязи под ногами таких людей, как Том, лорд Маунтджой, Билли Сакстон и Алекс Скотт. Ты гроша ломаного не стоишь.
Гарри посмотрел на кольцо, сверкавшее в свете люстры на белом ковре, затем на Ханичайл.
— Куда ты собралась? — крикнул он, увидев, что Ханичайл уходит.
Она не ответила и, быстро взбежав по лестнице в свою комнату, сорвала с себя красивое шифоновое платье и бросила его на пол. Затем переоделась в блузку и юбку, схватила жакет и сумочку и, поняв, что она не знает, куда идти, медленно опустилась на кровать. Она даже не знала, куда ей бежать.
Зарывшись лицом в подушку, Ханичайл, чувствуя себя несчастной, думала, что делать дальше. Рядом с ней на подушке лежал мишка, которого в детстве подарил ей отец, и она, протянув руку, погладила его по морде. У него не было одного уха, и Элиза на протяжении многих лет чинила его, но он все еще связывал ее с отцом, человеком, которого она никогда в действительности не знала и по которому тосковала.