После неурожаев 1845 года мир так и не оправился от экономического кризиса, и это вызвало массовую миграцию. Вест-Энд и Сохо стали конечным пунктом для беженцев, уходивших с континента на восток или из Ирландии — на запад. Они выбирали эти районы, потому что предыдущая волна эмигрантов уже освоила и застолбила здесь небольшие территории — французскую, немецкую, итальянскую, ирландскую. Здесь необязательно было знать хоть слово по-английски или жить по английским обычаям. Те, кто уже освоился на новом месте, эксплуатировали новичков, требуя с них непомерную арендную плату и лишая их даже тех грошей, которые они смогли накопить. Это, в свою очередь, заставляло несчастных выходить на улицу, где они вступали в соперничество с лондонскими бандами, которые заявляли, что скорее утопят всех пришельцев в сточной канаве, чем уступят им хоть пядь земли. Одинокие, замерзшие и голодные, беженцы были вынуждены искать приют в сети узких улочек, в трущобах, которые были так переполнены людьми, что давно уже превратились в «город в городе». Здесь были свои законы и, возможно, свой язык {10}.
Поэтому совершенно неудивительно, что кварталы, окружавшие Лейчестер-сквер, были домом родным для сотен забегаловок — шумных, грязных, сальных от грязи, где те, кому повезло иметь лишний шиллинг в кармане, могли получить стакан дешевого джина и хотя бы на время забыться {11}. Здесь царила мрачная, зловещая, какая-то антично-карнавальная атмосфера: вдоль тротуаров выстраивались торговки, продававшие картофель, кофе, копченых угрей, гороховый суп, пироги и орехи. Мужчины, известные как «ходячие новости», громко выкрикивали жуткие подробности насильственных смертей, о которых писали в газетах, или отрывки из непристойных памфлетов (хотя, скорее всего, и те, и другие подробности были сильно преувеличены). Поэты и драматурги стояли на углах улиц и читали свои произведения с большим пафосом. Доминировали здесь итальянцы. Около 800 итальянских мальчишек, многие из которых были вывезены из Италии торговцами детьми, работали уличными шарманщиками. В сопровождении обезьянки или ручной крысы они извлекали из шарманок жуткие звуки, отдаленно напоминавшие мелодии Россини или Беллини, чтобы заработать немного денег и отдать их своему padrone, который содержал их в тесных клетушках многоквартирных домов ближайшего Клеркенуэлла и Саффрон Хилл {12}.
Весь этот шум, вся эта жизнь, все это вымученное веселье напоминали пляску святого Витта. Во всем этом не было радости, один только страх. Женни видела, как беженцы вроде нее сходили с ума в тщетных и бешеных попытках выжить. Это был их новый дом, ничего не поделать…
Как и многие другие беженцы «48 года», Маркс прибыл в Лондон, все еще кипя возбуждением прошедших лет и с горячим намерением продолжить революционную борьбу, придав новый импульс силам, изменившим облик Европы. Во всяком случае, его страсть только возросла в результате краха восстаний от рук монархов и финансистов. Средний класс добился улучшения своего положения, бизнес получил свободу в управлении страной, но рабочим жилось во много раз хуже, чем раньше. Рабочий человек был все еще зависим — его эксплуатировали, заставляя производить товары на промышленных предприятиях. При этом пролетариат оставался как бы вне поля зрения, потому что у него не было никакой политической власти. А когда он был наконец признан — это сделали с тревогой, опаской и недоверием, потому что воспоминания о баррикадах Парижа, Вены, Милана и Берлина были еще слишком свежи.
Маркс рвался закончить бой, он считал, что все закончилось преждевременно, — и потому с нетерпением ожидал следующего восстания. Он предсказывал, что его возглавят мелкие буржуа, лавочники, торговцы и чиновники — все те, чьему существованию угрожала крупная буржуазия и которым почти ничего не досталось после недавних восстаний. Эти «маленькие буржуа» постараются соблазнить рабочих и склонить их на свою сторону, а затем вынудить вступить в бой против правящего класса.
Маркс с неохотой соглашался на этот союз, неизбежный, но краткий: «Для нас не может быть задачи изменить частную собственность — мы должны ее уничтожить; не сглаживание классовых антагонизмов — а уничтожение классов; не улучшение существующего общества — а построение нового» {13}.
Но как добраться с этими лозунгами до рабочих на континенте, чтобы подготовить их к этому социальному потрясению, особенно — из Англии? Для этого требуется организация, газета, также программа, способная завоевать их доверие, — и Маркс снова окунается в политику. Он восстанавливает старые связи с Союзом коммунистов, надеясь возродить организацию в Лондоне, и помогает учредить комитет помощи беженцам. Однако основная цель Маркса — создание газеты, еженедельного издания на немецком языке, объемом около 80 страниц. Газету можно будет распространять в районах проживания беженцев по всей Европе, но что еще важнее — ее можно переправлять на «вражескую территорию» — в Германию. Обновленный Союз расширит радиус своего действия, газета поможет оказывать давление на реакционные режимы, свободно говоря из Лондона о том, о чем вынуждены молчать на континенте {14}. У Маркса денег на газету не было, у членов Союза — тоже, поскольку почти все они были такими же беженцами, однако Маркс не терял оптимизма и верил, что средства найдутся. Он говорил Фрейлиграту, что с самого начала предполагал — первые недели будут особенно трудными. В то же время он начал читать курс лекций по экономике, таких как «Что такое буржуазная собственность?», для Просветительного общества немецких рабочих {15}, проводя встречи в уже знакомой комнате на втором этаже паба «Красный Лев». Маркс планировал оценить: если эти лекции будут пользоваться успехом, то позднее их можно будет опубликовать в газете.
Сейчас ему было 32, и выглядел он в точности как университетский профессор. Он носил потертый, длиной до колена сюртук, жесткую крахмальную манишку… но этот традиционный костюм джентльмена был дополнен небрежно повязанным вокруг шеи шарфом. В его иссиня-черных волосах пробилась первая седина, но борода сохранила цвет воронова крыла. Он не носит очки, только монокль в правом глазу, да и тот — исключительно для поддержания образа и чтобы еще больше усилить пронзительность своего знаменитого взгляда {16}. Стоя у доски, он терпеливо объясняет формулы и теории, которые со временем будут так же узнаваемы и известны, как и серые монолиты томов его «Капитала». Ученики Маркса — в основном его молодые коллеги, и потому они способны оценить, какой изумительный учитель достался им в его лице, с его резким рейнским акцентом и страстной речью; впрочем, среди них в основном ремесленники и интеллектуалы, и почти нет тех, кого нужно привлекать к работе Союза — рабочих. Их следовало поискать среди вновь прибывших беженцев, и Маркс целыми днями путешествует с одного конца города на другой, пытаясь собрать для них денег и таким образом завоевать их доверие {17}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});